День восьмой. Том первый

Как же всё-таки неудачно получилось: она совсем на немножечко проспала, а вышло уже столько проблем!

Усевшись на корточки, Ирина открыла дверцу своей тумбочки. Делить её приходилось с Катей Разумихиной, кровать которой стояла рядом, через проход. Когда Катю перевели на её нынешнее место, она тут же оккупировала верхнюю полку – та была в два раза больше, чем нижняя. Ирина на это нисколько не обиделась. Даже если бы всё случилось по-другому, она всё равно отдала бы соседке большую полку – у неё самой вещей было совсем немного.

Катина половина сразу оказалась забита до предела нужными и ненужными мелочами, игрушками и безделушками. Здесь были и кусочки красивой материи, и сломанные куклы, и детские электронные часы без батарейки, множество использованных фломастеров и сломанных карандашей, какие-то газеты, вырезки из журналов, наклейки из жевательных резинок и ещё многое и многое другое.

Только Ирина открыла дверцу тумбочки, как ей под ноги выпал клубок, за которым потянулась нитка.

Девочка засунула клубок обратно. Какая же всё-таки Катя была неряха! А вот интересно, если бы она жила в семье и у неё была целая комната игрушек – что тогда? В эту комнату, наверное, даже нельзя было бы зайти!

Зато на полочке у Ирины был абсолютный порядок. Каждой вещи было отведено своё, строго определённое место, и даже если кто-нибудь отодвигал что-то на несколько сантиметров в сторону, она это тут же замечала.

У задней стенки аккуратной стопочкой были сложены блокноты для рисования, рядом находилась стопка тетрадей, завершал ряд потрёпанный томик Сент-Экзюпери «Маленький принц» и книжка с комиксами из «Ну, погоди!»

Ещё в тумбочке лежала аккуратно завёрнутая в покрывало кукла Дина. Ирина очень любила её – это была самая несчастная из всех кукол: она почти полностью облысела, правая рука её была искорёжена, а щёки нелепо разрисованы красным фломастером. Уже в самом начале, когда эту куклу привезли в числе прочих пожертвованных игрушек, с ней никто не играл, а потом и вовсе начали ломать, швыряя из угла в угол. Ирина попросила у воспитательницы взять её себе, и она разрешила. Так вот Динка поселилась у Ирины в тумбочке.

Рядом с куклой стоял стаканчик с авторучками. Все они в разное время были подарены Людмилой Ивановной. Ручки периодически пропадали (Ирина знала, что их воровал Андрей Агейцев), но так же периодически Людмила Ивановна дарила новые, не забывая снабжать девочку и маленькими записными книжками. За это Ирина была ей очень благодарна: благодаря этим подаркам девочка имела возможность общаться с окружающим миром.

Последнее, на что можно было обратить внимание, была небольшая коробка из-под жевательной резинки. В ней хранились всякие ценные мелочи. И хотя Ирина собирала их многие годы, начиная лет, наверное, с пяти, «сокровищ» было совсем немного. На самом дне лежала открытка, которую Витя Корнеев подарил ей два года назад на 8 марта. На ней было написано «Ира! Поздравляю с праздником!» Девочка очень берегла этот подарок. Ей было приятно читать своё имя, да и Витя ей нравился больше, чем все остальные мальчишки.

Вслед за открыткой Ирина вытащила из коробки два разноцветных камешка, которые она считала драгоценными. На ярком свете они переливались мелкими блёстками, а в полумраке их поверхность казалась матовой. Эти камешки Ирине однажды удалось отыскать около какого-то магазина, прямо под ногами, на асфальте.

Ирина потрогала рукой их гладкую тёплую поверхность, потом положила их на пол, рядом друг с другом.

Вскоре около них появилась заколка для волос. Она была сломана. Девочка хранила её только из-за того, что заколка была очень красивая, голубая, с маленькими золотистыми звёздочками. У Ирины вообще самым любимым цветом был голубой, потому что это был цвет чистого неба, на которое она очень любила смотреть.

Именно поэтому, когда Ирина впервые пошла в школу, то из связки бантиков, который дали детям, она тут же выхватила голубой. Этот бантик, аккуратно свёрнутый в рулончик, хранился здесь же. К сожалению, после того 1 сентября одеть этот бантик больше не пришлось. У воспитательницы постоянно не находилось времени копаться с бантиками, а уже во втором классе девчонки сами не захотели их одевать, выросли, говорили, что это несовременно, что не будут смешить людей, и, хотя сами были лишь на год старше, на первоклашек в бантиках смотрели презрительно-высокомерно.

А Ирина даже сейчас с удовольствием одела бы бантик. Ей было всё равно, что скажут другие, сама для себя она решила, что это всё-таки красиво.

Девочка чуть развернула рулон и взглянула на свет через тонкую ткань. Всё тут же преобразилось и стало голубым. Даже солнце заискрилось синими лучами.

«Вот было бы хорошо, если бы солнце всегда так светило, – подумала она. И тут же осеклась. – Нет. Лучше не надо. А то надоесть может. Да и глупо как-то, когда вокруг один синий цвет. Какой-нибудь цвет, я так думаю, только тогда виден, когда есть все остальные»

Ирина продолжила перебирать вещи. Она вытащила календарик, повертела его в руках, разглядывая. Рисунок на нём был не очень хороший, сфотографирована какая-то машина. К машинам девочка была абсолютно равнодушна, равно как и ко всей технике. Календарик же она хранила из-за того, что он был на этот год.

Отложив календарик в сторону, Ирина принялась перебирать связанные резиночкой для волос авторучки. Резинка всё равно была растянута, связывать ей волосы было неудобно, пришлось приспособить её для хранения ручек. Ручки были очень хорошие и, наверное, дорогие, во всяком случае писать ими было одно удовольствие. Единственный их минус заключался в том, что пасты у них были нестандартными: коротенькими и толстыми, с небольшим сужением на конце. Исписывать такие пасты можно было долго, но, исписав, нечем было заменить. Ирине даже в голову не могла прийти мысль выкидывать ручки, и она их сохраняла в надежде, что когда-нибудь кто-нибудь ей подарит нужные пасты. У неё не хватало совести просить их у Людмилы Ивановны: воспитательница и так достаточно заботилась о ней.

А ещё в коробочке из-под жевательной резинки лежало то, что девочка тщательно прятала от окружающих: пузырёк с лаком для ногтей, которого, правда, было совсем мало, на донышке, и самая настоящая помада необычного лиловатого цвета. Ирина уже прикинула, что даже если она вырастет или ей сейчас вдруг разрешат красить губы, то она ни за что именно этим цветом помады не воспользуется. Тем не менее девочка не выкидывала тюбик: зная, что у неё есть «всамоделишняя» помада, она сама себе казалась значительно взрослей.

Вдруг Ирина вспомнила про исповедь. Копаясь в тумбочке, она совсем выкинула из головы, зачем сюда пришла.

Времени оставалось совсем мало.

Глава 8

Ирина лихорадочно принялась перебирать тетради. Где-то между ними должен был лежать листочек, где были написаны вопросы к исповеди. Ирина очень боялась потерять его, потому что вопросы на них писал сам батюшка.

Когда ребята пришли в храм в первый раз, отец Андрей после службы долго разговаривал с Ольгой Дмитриевной, а потом раздал ребятам листочки с вопросами, отвечая ну которые нужно было исповедоваться.

– Вы можете ответить письменно, – сказал батюшка, оглядывая стайку стоявших перед ним детей, они робели от непривычности обстановки и жались друг к другу, – чтобы ничего не забыть. Тем не менее, потом вы должны прочитать мне всё это вслух.

– У нас есть одна девочка, – робко, словно первоклассница подняла руку Ольга Дмитриевна, – она немая.

– Ну, тогда то, что она написала, ей читать необязательно, – юмористически хмыкнул отец Андрей и его взгляд задержался на Ирине, как будто он сразу понял, кто это немая девочка.

Потом он рассказал, кто такой Бог, какой Он, как Он создал небо и землю, весь мир вообще, как он сделал первых людей – Адаму и Еву и поселил их в раю, а они не послушались Бога, согрешили и были выгнаны из рая. Теперь человек не может жить и не грешить. Для того, чтобы бог простил грехи, в них нужно каяться, то есть рассказать всё плохое, что ты сделал, священнику, а Бог будет всё это слышать и прощать.

Сначала Ирина не понимала, зачем Богу нужно что-то рассказывать, если Он и так всё знает. А потом решила сама для себя, что всё правильно. Допустим, Людмила Ивановна знает, что Ирина разбила кружку, и может, конечно, простить её и так, без всякой инициативы со стороны провинившейся. Но насколько приятнее ей будет прощать, если Ирина сама подойдёт и признается в том, что сделала. Так и Бог. Он прощает человека, который сам к нему приходит и исповедуется в своих грехах. Тогда сразу ясно, что он их больше не повторит. Уяснив это для себя с первого же дня, Ирина всегда исповедовалась сознательно.

Ирина боялась исповедоваться. Действительно, кому может быть приятно рассказывать о том, что плохого ты сделал.

Девочка боялась, когда писала ответы на вопросы, боялась, когда шла в храм, боялась, когда стояла в толпе других детей, ожидая своей очереди. Но, оказавшись рядом с отцом Андреем, неожиданно успокаивалась. Лицо Ирины вспыхивало радостью, и она, пока старый священник читал её исповедь, с восторгом смотрела на батюшку, забывая всё на свете, даже то, что он именно сейчас читает её грехи и именно сейчас ей нужно стыдиться, а не минуту или полчаса назад, когда она всё это писала.

Девочке нравилось слово «батюшка», от него веяло чем-то родным, казалось, что на ощупь это слово мягкое и округлое, словно плотный комочек шерсти. «Батюшка», – повторяла она про себя, словно пробуя слово на вкус.

Когда Ирина фантазировала, пытаясь представить себе, какой могла бы быть её семья, то на месте родителей маячили бесформенные фигуры, бабушка напоминала Зинаиду Фёдоровну – уборщицу, а место дедушке прочно занимал отец Андрей. Ирина не раз ловила себя на мысли, что ей хочется сесть к нему на колени, обнять за плечи и зарыться лицом в мягкую белую бороду.

И когда Отец Андрей накрывал ей голову епитрахилью и тихонько говорил «Господь и Бог наш Иисус Христос…», девочка чувствовала лишь острое сожаление, что всё так быстро закончилось – и ничего больше не будет. Разве только Причастие, но там не происходило ничего особенно интересного. И Ирина с нетерпением ожидала следующего похода в храм.

Листок, наконец, был найден. Девочка поспешно сложила в тумбочку разложенные по полу вещи, захлопнула дверцу и побежала к выходу. По дороге бросила взгляд на часы. На всё осталось двадцать минут.

В группе у неё было любимое место.

Между умывальником и раскидистым растением в ведре, обмотанным потемневшей от времени фольгой, находилась небольшая скамеечка с сильно наклонённой седушкой. Когда-то она служила подставкой для одевания обуви и стояла около двери. Но так как ей никто никогда не пользовался, то её решили выкинуть, поставили в сторону и забыли, а потом к ней привыкли.

Эту подставку для обуви Ирина использовала как скамейку. Правда, сначала сидеть на ней было неудобно, но потом девочка приспособилась, надо было только сидеть так, чтобы наклон был назад, тогда спиной можно было прислониться к стене. Здесь было очень уютно, словно в какой-нибудь пещере. Большую часть группы от неё закрывали широкие листья растения, а неподалёку в пределах видимости находился воспитательский стол, это гарантировало относительную безопасность.

Ирина уселась на свою скамейку, разгладила руками тетрадный листок, подложила под него записную книжку, чтобы удобнее было писать, и развернула аккуратно сложенную бумажку с вопросами.

Ирина была единственной, кто ещё сохранил такую бумажку. Вообще она всегда старалась делать то, что ей говорили взрослые.

Остальные ребята, получив вопросы к исповеди, тут же начали их разбрасывать и терять. Тетрадные листочки, исписанные рукой отца Андрея, долго можно было видеть валяющимися повсюду, по всей группе и даже на улице Ирина сначала собирала их, а потом прекратила. Все листочки, кроме своего, казались ей чужими, казалось даже, что их писал не батюшка, а кто-то другой. Ирина сохранила только свой листочек.

В первой строчке листа Ирина написала крупными буквами «отроковица Ирина, 10 лет», затем опустила глаза в шпаргалку с вопросами.

«1. Веришь ли ты в Бога?»

«Да, я верю в Бога»

На этот вопрос она всегда отвечала одинаково, не задумываясь. Действительно, если бы она не верила в Бога, то зачем ей нужно было читать эти вопросы, отвечать на них, а потом идти на исповедь. Как-то непонятно.

«2. Часто ли ты молишься? Не стыдишься ли признаваться в своей вере другим?»

Здесь уже было о чём подумать.

Однажды Ольга Дмитриевна после причастия задержалась в церкви чуть дольше обычного. Служба уже заканчивалась, и Ирина увидела, как батюшка с большим золотым крестом в руках вышел из алтаря, а потом, держа крест перед собой, начал говорить.

Ирина была настолько поражена, что он не совершает какие-то непонятные действия там, в алтаре, не стоит перед аналоем, выслушивая исповедующихся, не ведёт службу, а просто говорит, что сначала не вслушивалась в смысл его слов. И только спустя несколько минут она начала понимать, что ведётся рассказ о молитве.