День восьмой. Том первый

Оказывается, Бог может сделать всё, что человек хочет, но этому человеку нужно молиться, попросить это у Бога. Такое прошение и называется молитвой.

Ирина слышала это слово и раньше, но его смысл как-то ускользал от неё, был зыбким и неопределённым. Например, девочка почему-то была уверена, что молитва – это когда человек стоит на коленях перед крестом, протягивает к нему руки и рыдает. Причём она и сама терялась в догадках, откуда у неё такие познания. В конце концов сама для себя она решила, что подсознание провело какие-то ассоциации со случайно увиденным эпизодом из какого-нибудь фильма по телевизору.

Оказывается, всё было совсем по-другому. А может, и нет. Ведь молитва – это не просто, когда что-то просишь у Бога, может быть при этом и надо стоять на коленях и смотреть на крест? Только вот зачем смотреть именно на крест, он-то тут при чём? И что это значит? Ведь Бог же везде. Неужели Он не услышит, если Ирина будет просить у него что-нибудь в группе или прямо на улице?

Вопросы плодились с невероятной быстротой. Ирина едва дождалась, пока они с классом вернуться в группу, и сразу же подошла к воспитательнице.

«ОД! А если о чём-нибудь попросить бога, он обязательно это сделает?»

Ольга Дмитриевна сначала удивилась вопросу, потом утвердительно кивнула:

– Да… Вообще-то, да…

По тону голоса Ирина не совсем поняла, то ли Ольга Дмитриевна смутилась, то ли не совсем была уверена в правильности своего ответа.

Ирина снова написала:

«Молиться можно только в церкви или здесь в группе тоже? Ведь бог всюду!»

Ольга Дмитриевна смутилась ещё больше. Теперь стало понятно, что она именно смущается. Хотя, чего тут было стыдиться – это было непонятно. Допустим, если кто-нибудь из ребят узнает, что Ирина верит в Бога и молится, то её засмеют. Но если тоже самое узнают про Ольгу Дмитриевну, то над ней смеяться не будут, она взрослая и всё, что она делает – это правильно. Тем более и детей в церковь она водит без всякого смущения, по её лицу даже видно, что она в те минуты горда собой. Зачем же ей тогда смущаться только от одних разговоров о Боге?

– Да, Ирина, молиться можно везде.

И она посмотрела на Ирину тем особенным взглядом, которым смотрят на человека, когда хотят, чтобы последний поскорее ушёл.

Тем не менее девочка не могла не задать ещё один вопрос:

«ОД! А Бог поймёт меня, если я буду говорить не вслух, а про себя?»

– Да, конечно, поймёт.

Ирина поймала себя на мысли, что, когда Ольга Дмитриевна отвечает на эти её написанные вопросы, голос у неё такой, будто она говорит вслух ответы на тесты в каком-нибудь журнале. Ирина подошла к окну, спряталась под тяжёлую фиолетовую штору и принялась разглядывать бегущие по ярко-голубому небу облака, белые и плотные, словно сделанные из ваты.

Она представила себе, что Бог сейчас сверху смотрит на неё и ждёт, что она сейчас ему скажет.

«Здравствуй, Бог! – Ирина даже кивнула головой, словно Он наяву стоял перед ней. – Ты уж прости меня, пожалуйста, что я раньше тебе никогда не молилась. Я не знала, что можно попросить Тебя о чём-нибудь – и Ты всё сделаешь. Я… Даже не знаю, как это сказать… У меня есть одна мечта. Самая-самая большая. Я очень хочу научиться говорить. Сделай, пожалуйста так, чтобы я заговорила. Ты не представляешь, как мне плохо. Ребята все дразнят меня, называют немкой, издеваются надо мной. И мне так надоело уже всё писать вместо того, чтобы говорить!.. Пожа-алуйста, сделай, а? Ведь ты же всё можешь. Что тебе стоит, раз – и всё. А мне так хорошо будет жить. Тогда я…, – Ирина запнулась, не зная, что можно пообещать Тому, у кого всё есть. – Тогда я буду вести себя хорошо. И грешить никогда не буду. И… и… когда вырасту, в церковь каждый день ходить буду!»

Девочка почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Она всхлипнула и вытерла щёки. Быстро, украдкой, хотя этого никто не мог видеть.

«Как-то всё глупо получилось. Собралась молиться – и разревелась, словно детсадовка какая-нибудь… – Ирина подняла всё ещё красные глаза. – Бог, прости меня, пожалуйста, я больше не буду плакать. Ты только не подумай, что я плакса, это я так, нечаянно»

Облачко, на котором задержался её взгляд, вдруг остановилось, а потом всё быстрее и быстрее полетело в другую сторону, пока не скрылось за крышей стоящего напротив здания. И Ирина почему-то обрела твёрдую уверенность, что Бог услышал её и обязательно исполнит её просьбу; завтрашним утром она проснётся, уже умея говорить.

Весь день Ирина летала, как на крыльях, не чувствуя под собой земли. Подумать только – осталось совсем немного, уже завтра всё изменится, она заговорит и начнётся совсем-совсем другая жизнь.

И насколько Ирина была счастлива в тот день, настолько оказалась потрясена на следующий, когда вдруг оказалось, что говорить она по-прежнему не умеет. Ирина шёпотом пыталась проговорить хоть что-нибудь, но то, что получалось, трудно было назвать звуками человеческой речи.

Из-за того, что первый опыт молитвы оказался неудачным, девочка больше никогда не молилась. Было, правда, исключение. Когда их в следующий раз повели в храм, она, стоя перед большим распятием, пыталась что-то пролепетать, но мысли путались, какие-то люди постоянно бродили вокруг и отвлекали внимание, да и Ольга Дмитриевна сказала, что пора идти… Всё осталось оборванным на полуслове.

Ирина перечитала вопрос:

«Часто ли ты молишься? Не боишься ли ты признаваться в своей вере другим?»… Гм, не боишься ли ты признаваться в своей вере другим… Ещё как боюсь. Даже, наверное, не боюсь, а стесняюсь. Ольге Дмитриевне вон стесняться вроде нечего, большая, и на Причастие с ней ходим, а как спросишь что-нибудь церковное – и она не знает, куда глаза девать. А тут вон сколько ребят. Если кто-нибудь узнает, что я по-настоящему верю в Бога, мне ведь прохода не будет. Что бы такое написать?»

И круглым почерком, чтобы получилось красивее (всё-таки сам батюшка читать будет), Ирина принялась выводить:

«2. Я не умею молиться правильно. Я однажды помолилась, чтобы перестать быть немой и научиться говорить, но Бог почему-то ничего не сделал. И после этого я никогда не молилась. А в своей вере я боюсь признаться, потому что ребята будут надо мной смеяться»

Поставив точку, Ирина задумалась. Можно было бы, конечно, написать, что некоторые ребята очень-очень злые и если они начнут кого-нибудь высмеивать, то это будет очень и очень обидно. Но потом она подумала, что, если эти слова будет слышать не только батюшка, но и сам Бог, то это будет не очень красиво. Во-первых, на исповеди надо признаваться в своих собственных грехах, а не объяснять священнику, какие плохие все остальные. А во-вторых, Бог всё, что Ему надо, и так знает.

Так ничего и не добавив, Ирина перешла к следующему вопросу.

«3. Не гордишься ли ты своими успехами в учёбе, своей силой, красотой, умом? Не любишь ли ты командовать над своими товарищами?»

Ирина, не сдержавшись, фыркнула, дивясь такому банальному вопросу. Не вызывает никаких сомнений, что командовать над кем-либо Ирина никогда не собиралась и не собирается. Зачем это надо? А гордиться своей силой, умом, красотой…

Это было попросту смешно! Будь Ирина сильной, красивой или хотя бы умной. В школе она едва-едва вытягивала на четвёрки. Ещё бы чуть-чуть – и она была бы совсем как Валерка Кудинов. Или Вика…

И тут Ирина впервые подумала, что значит «гордиться». Может быть она просто как-то не правильно это слово понимает? Ходить и бить себя кулаками в грудь? Или всем говорить, какая она хорошая? Нет, батюшка таких глупых вопросов не задавал бы. Скорее всего, он имел в виду такую вот гордость, какая была у Ирины перед Викой. Она ведь думала, что Вика – глупенькая, а это значит, что она считала её глупее себя, то есть гордилась перед ней. А это уже, получается, грех. Точнее, может даже и не совсем грех, но Богу вряд ли нравилось, когда она так делала.

А ведь если подумать, она не только перед Викой гордилась, а вообще перед всеми. Все мальчишки для неё были глупые и злые (кроме Вити Корнеева, конечно, он хороший), а девчонки тоже глупые и все как одна задаваки (кроме Вики, само собой). А она перед ними всеми, оказывается добрая и хорошая.

Ирина тяжело вздохнула. На второй вопрос исповеди она всегда отвечала не задумываясь, а теперь вот оказалось, что этот вопрос не такой смешной, каким казался ей всегда.

«А ведь надо ещё что-то и написать, поняла она. – Как всё плохо получается: в прошлый раз всё было нормально, а теперь вот гордиться начала. Батюшка сразу подумает, что я хуже стала… Поделом! Надо было раньше соображать, прежде чем отвечать, что я не перед кем ни горжусь!»

Ирина вздохнула и написала:

«Я не люблю над кем-нибудь командовать. Но я горжусь перед ребятами, потому что считаю, что они глупые и злые, а я хорошая и добрая»

«4. Не упрямишься ли ты, настаивая на своём?»

На этот вопрос Ирина тоже всегда отвечала отрицательно, но теперь, наученная горьким опытом, снова решила хорошенько подумать.

Перед воспитателями она, конечно, не упрямилась. Перед учительницей в школе – тоже. Хотя бы потому, что они – люди взрослые, и их надо было слушаться.

А вот как насчёт всех остальных? Мальчишки, например, всегда командовали, Агейцев, Косарев, а особенно Валерка. «Иди туда, иди сюда…» Перед ними Ирина тоже не упрямилась, чтобы лишний раз не попало. Хотя – бывало. А вот перед остальными мальчишками упрямилась постоянно. О девчонках уже и говорить было нечего – их Ирина вообще старалась игнорировать, если только это можно было сделать.

Только вот интересно: неужели упрямство и настаивание на своём – это грехи? Ведь если не упрямиться, то ребята вообще на шею могут сесть и ножки свесить. Неужели Бог этого и хочет? Не может такого быть!

С упрямством Ирина решила разобраться как-нибудь потом, а пока написать всё, как есть. Она низко склонилась над бумагой:

«4. Я часто упрямлюсь перед ребятами и настаиваю на своём. Недавно мальчишки бросали мне палку и кричали „Фас!“, чтобы я побежала и принесла палку, а я заупрямилась и не стала. А потом Катя Разумихина уронила в унитаз заколку для волос и захотела, чтобы я достала, а я не стала доставать»

Ирина скорбно поджала губы. Это была достаточно некрасивая история. Особенно её конец. Девочку до сих пор мучили угрызения совести из-за того, что, когда она отказалась доставать пресловутую заколку, в унитаз заставили лезть Вику, которая, конечно, упрямиться не стала.

«Вот бы мне быть такой, как Вика, – с сожалением подумала Ирина. – Вот у кого грехов вообще нет. Поэтому она такая радостная всегда. Даже если её кто-нибудь обидит, то она через минуту уже смеётся»

«5. Не завидуешь ли ты другим детям? Не ропщешь ли ты на тяготы своей жизни?»