Порно для маленьких

Что это Валя задает себе такие вопросы – знают, не знают? Какое это вообще имеет значение? Может, Валя дичает? Дичает, как предупреждал Макс?

Ведь он все время среди местных людей, местные совсем дикие. На них можно охотиться, как они сами охотятся на диких животных. Дикие животные никому не принадлежат, они естественная добыча охотника. И дикие люди точно так же. Диким людям необходимо причинять боль, много боли. Потому что только боль удерживает их в подчинении. Они послужат средством для достижения великой цели. Ведь так всегда было. Люди служили средством для достижения цели. А целью были другие люди. На этот раз по крайней мере цель по-настоящему достойна. Не какие-то местные уроды недоразвитые.

Валя представил себе, а что, если бы сейчас весь этот рынок накрыло минометами, например? Ну и что? Поубирают, дождик пройдет, потом пойдет текучка, все забудут. Если посмотреть на это с перспективы космического масштаба, с перспективы больших пространств, то эпизод предстанет микроскопически незначительным. Странно, что Валю вообще беспокоят такие фантазии. Не дичает ли?

Глава 6

Марина Шульман

Марина Шульман, так ее зовут.

Имя идеально подходит ей. Борис уверен, что именно этим имени и фамилии соответствует взгляд темно-карих глаз, как будто говорящий – вас не приглашали, ну ладно, проходите. Он и сейчас такой, хотя Бориса как раз приглашали.

Имя и фамилия идеально подходят также к белой коже лица, чудесным черным волосам, маленькой точеной фигурке, как будто это уменьшенная копия живой девушки, исполненная для выставки, например, или в научных целях.

Почти все красивые девушки, глядя на тебя, на самом деле смотрят на себя. В твоем лице, как в зеркале, они хотят увидеть себя, такую, какой ты ее видишь.

Но не так обстоят дела в случае Марины Шульман. Покидая условную плоскость лица, ее взгляд не несет в пространство ее образ, а напротив, сам наполняется этим пространством. И всем, что в этом пространстве находится.

Например, тобой.

Они встретились в здании факультета биологии. Марина Шульман зашла туда за материалами для подготовки к вступительным экзаменам. Поступать предстояло на следующий год, вот и надо взять материалы сейчас, чтобы было время подготовится. Это достаточный повод, чтобы зайти.

Ей только исполнится шестнадцать лет, причем через два с половиной месяца. Юное создание. Что вполне соответствует ее маленькой фигурке. Если бы на ней было темно-коричневое платье с белым передником, а на голове две косички, то Борис сразу же повел бы ее в буфет и угостил пирожным, например, корзиночкой с белым кремом.

Но она в обтягивающих джинсах до колен, зеленой майке, стрижка короткая, волосы черные, кожа очень белая. Этот контраст сразу бросается в глаза.

Ни капли не растеряна, чувствует себя совершенно свободно, заговаривая с молодым человеком. И разговор начинается с вопроса, скорее относящегося к жизни взрослых, а не подростков, которые, кстати, и не выглядят старше своих лет.

– Где тут можно покурить? – спрашивает Марина Шульман у Бориса, которого сразу выделила из среды идущих по своим важным делам студентов и преподавателей. Борис никуда не шел, он стоял у окна и смотрел на улицу.

Ей показалось, или это на самом деле было так, Борис чем-то отличался от других заполняющих коридор людей.

А он смотрел в окно и чувствовал, что происходит какая-то странная вещь, причем это явно связано с недавно проявившимся к нему интересом со стороны летучих мышей.

Ведь он эту улицу знает с детства. А сейчас улица выглядит так, будто ее пространство состоит из нескольких пространств, и специально для Бориса они слегка сдвинулись, обнаруживая тем самым свое существование. И сразу вернулись на свои места. Но Борис успел увидеть. И теперь ждал, не повторится ли это. Но улица упорно изображала безразличие, ее не интересует, что там Борису показалось.

Первое впечатление от Марины Шульман было у него такое, что с ее пространством тоже что-то не так. Она в пространстве прорисовывается как-то неестественно четко. Как будто ее дополнительно обвели черным карандашом.

– А еще, – сказала она, – будет отлично, если ты составишь мне компанию. Я собираюсь поступать на следующий год, и ты мог бы мне рассказать про вступительные экзамены. И кроме того… ты очень славный и мне нравишься.

Ты тоже мне очень нравишься, подумал Борис, но не сказал вслух. Ведь она и так это видит и понимает. Она, действительно, видела и понимала.

Она принадлежит к расе маленьких людей. Папа рассказывал, что бывают такие расы. Живут там, где можно спрятаться от больших людей. В тропических лесах, в горах. Это первое сходство с летучими мышами. Второе сходство – возможность понимать друг друга, не произнося слов. Все важное и так понятно.

Они сидели вместе на подоконнике, на лестнице и курили. На лестнице можно было курить, но, как оказалось, нельзя сидеть на подоконнике. Уборщица накричала на них, намекая на их моральную неустойчивость.

Борис воспринял крик спокойно. От отца он слышал, что женский крик надо воспринимать в какой-то степени как детский. В доме, впрочем, он никогда ни женского, ни мужского крика не слышал. Только детский, в основном свой собственный, сестра была тихим ребенком.

Но Марина Шульман сама была женщиной. А ее папа, инженер-химик, владелец большой фирмы, торгующей бытовой техникой и не бедный человек. И она привыкла, что к ней относятся с уважением. Поэтому ей показалось, что на нее наорали слишком по-хамски. Встав с подоконника, она посоветовала уборщице заняться собственной личной жизнью и не комментировать чужую. Уборщица, принимая во внимание свои возраст и внешность, страшно возмутилась выражением «личная жизнь» применительно к ней. Восприняла, как неприличный намек и глубокое оскорбление. Распустились, пороть их некому! Личная жизнь, вы слышали? Совсем совести нет!

Она потребовала, чтобы Марина Шульман назвала свою фамилию. Марина Шульман сказала, что ее зовут Тина Тернер. Уборщица не удивилась странной фамилии, решив, что девушка с Кавказа. Тем более черненькая. Она записала фамилию на обрывке бумаги, и пошла жаловаться на Тину Тернер в деканат.

Марина Шульман пригласила Бориса в гости. И вот он сидит напротив. Она пригласила Бориса, честно предупредив, что отца не будет дома. Борис пришел. Пусть пеняет на себя.

Она не стала, как радушная хозяйка, предлагать угощения, просто налила в стакан вина и поставила перед ним. Он сидел в кресле, она – напротив, на диване. Окна плотно зашторены, горит лампа. На столике, как уже было сказано, стакан вина для Бориса, такой же и для самой Марины Шульман. Сигареты, зажигалка, пепельница. Не звучит музыка. Борис, по мнению Марины Шульман, пришел сюда не для того, чтобы слушать музыку. Вообще здесь не филармония.

Что в нем такого, что так задевает Марину Шульман? Обычный Борис. Таких Борисов, наверное, много. Среднего роста, средней спортивности. Ничем не выделяется. Улыбается сдержано, но не скованно. Дали вина – пьет вино. Положили на стол сигареты – взял себе и закурил. Молчит, но в его молчании нет неловкости.

Обычный Борис. Но Марина Шульман точно знает, что именно он должен сейчас сидеть перед ней в кресле. Откуда такая уверенность? Опыта почти никакого. У подруг намного больше опыта. Откуда такое спокойствие? Вернее – отсутствие паники. Совершенное владение собой. И уверенность, что это должен быть он. Только он. Стоит только протянуть руку… рука, как говорится, не дрогнет.

Сейчас она… А что она сделает? Обойдет столик, наклонится к Борису? Нет, она не может целовать его первой. Он сам должен проявить инициативу. Но он не проявляет. Смотрит прямо ей в глаза, сдержано улыбается. Чего ждем? Он боится отказа?

Ну хорошо, он должен проявить инициативу. Но он ждет какого-то знака, что инициативу уже можно проявлять. А какой бывает знак? Может, нужно дать отмашку флажком? А где взять сейчас флажок?

У Марины Шульман задумчивое выражение лица.

Она еще затягивается сигаретой, сморит на Бориса. Гасит сигарету. Кладет ее в пепельницу.

Потом снимает через голову майку, приподнявшись, снимает джинсы, трусики. Садится на диване на пятки, как японка во время чайной церемонии. Коленки почти вместе, руки вдоль тела, согнуты в локтях, ладони на коленях.

Да она и похожа на японку: миниатюрная, ровненькая, черные волосы. Только кожа точно не японская. Даже при скупом свете лампы видно, какая она белая.

Она смотрит ему в глаза и встречает его взгляд. Да, вот ради этого мгновения имело смысл родиться, вырасти и стать Мариной Шульман. Ради того, чтобы так сидеть на пятках, чувствуя грудью, и животом, и ногами воздух и тепло от лампы. И смотреть ему прямо в глаза.

Это знак. То, что на ней больше нет никакой одежды.

Она видит в его взгляде, что ему понятен этот знак. Даже лучше, чем если бы это была отмашка флажком.

Он встает с кресла, снимает майку, джинсы. Если твой собеседник разделся, простая вежливость требует, чтобы ты сделал то же самое. Хотя Марина Шульман не собеседник. Беседы не было. С того момента, когда она открыла дверь, не было сказано ни одного слова. И это не создавало никакой неловкости. Именно, не собеседник. Собеседником может быть кто угодно, а это не кто угодно, это Марина Шульман. В таком случае правило вежливости еще более обязательно. Слова будут потом.

Раздетый человек – это чей-то человек. Речь не идет, конечно, о бане или нудистском пляже. Там нет раздетых людей, а сама нагота вынесена за скобки. В том смысле, что тело там это предмет, как другие предметы. А тело – не просто предмет. И одежда, в сущности, это часть его. Одежда немного похожа на комнату, в которой ты находишься один. Одежда – стены. Когда стен нет, воля другого человека вплотную приближается к твоему телу. Одетый Борис – просто Борис. Раздетый Борис – это Борис Марины Шульман.

Он ставит колено на диван. Садится напротив нее, также, на пятки. Да они похожи друг на друга, оба как статуэтки, только Марина Шульман намного меньше, и у Бориса впереди валик, а у нее внизу маленькое круглое пятно черных волос.

Они оба поднимаются с пяток. И ладони Бориса встречаются с телом Марины Шульман, а ее ладони с телом Бориса. «Надо поцеловать его в губы», – думает Марина Шульман. Да. Вот так.

Она почти теряет сознание. Ей кажется, что у нее в голове звучит крик, похожий на птичий крик. Но это не птичий крик. И что она слышит хлопанье или, скорее, шуршание крыльев. Но не птичьих крыльев.

Глава 7

Виктор Петрович

Виктор Петрович жил этажом ниже Гущиных, один в трехкомнатной квартире.

Тамара Борисовна почти ничего о нем не знала, кроме того, что это пожилой человек, полноватый, страдающий одышкой. Каждый вечер он выводит на прогулку собаку, тоже полную и пожилую. У собаки раскормленное, как будто надутое, тело, тонкие ноги и тонкая мордочка. Она явно сама себе не нравится, что и прочитывается в ее выражении «лица».

Виктор Петрович исключительно одинокий человек. Он любит подолгу стоять на балконе, курить и смотреть вниз на улицу. Тогда Борису, стоящему на балконе этажом выше, видна большая загоревшая лысина с красными точечками, держащие сигарету пальцы, на которых с наружной стороны растут редкие длинные седые волосы.