Они знали друг друга еще со времен Мелиоративного института. Когда Лев Иосифович получил кредит в банке, только что открытом его знакомым, преподавателем политэкономии из университета, начал собственное дело и стал увольняться с работы, Жанна поймала его в курилке и взмолилась. Чтоб ее Лев Иосифович забрал с собой. Потому что, если он уйдет, Жанне не с кем будет курить и пить чай. Потому что она больше не может видеть Мелиоративный институт и потому что жизнь вообще перестала иметь смысл, необходимы перемены.
Лев Иосифович, на которого особенно последний аргумент произвел впечатление, согласился и никогда об этом не пожалел. Вполне возможно, что, если бы у него не было такого помощника, такого верного друга как Жанна, он и не поднял бы свой бизнес. Многие знакомые тоже пробовали, но разорились. Как, например, новоиспеченный банкир из преподавателей экономфака. Банк лопнул. А фирма Льва Иосифовича встала на ноги.
– Да, тетя Жанна, вы не представляете… Но сначала я папе скажу, потом вам.
– Иди детка, он у себя, – кивнула Жанна Саркисовна.
Папа выслушал, не перебивал. Спросил, как Марина хочет его назвать.
– Если будет девочка, – сказала Марина, – то Лена, как маму. А если мальчик, то Лев, как тебя.
Она смотрела на папу.
– Разве ты не рад? – спросила Марина Шульман.
– Да рад, конечно, – довольно кисло ответил папа, – особенно, если его назовут моим именем.
– Ты думаешь, я не смогу им заниматься? – Марине Шульман явно не нравилась папина реакция. – Ты думаешь, я завалю учебу?
– Возьмем няню в случае чего, – отозвался папа, но бодрости в его голосе по-прежнему не было, и, хотя он пытался изобразить эмоции, подходящие к случаю, получалось у него плохо, не то, что бы эмоции не изображались, но было понятно, что они не настоящие, искусственные, надеваются на лицо насильственно.
– Папа, – Марина решила по своему обыкновению просто спросить, что происходит, – ты же понимаешь, что я хочу этого ребенка.
– Ладно, тогда ты мне объясни, почему это тебе вздумалось именно сейчас, когда ты сама еще ребенок, делать следующего ребенка? Я не говорю про аборт, об этом вообще речи быть не может. Тебе нет шестнадцати лет. Ты не взрослая женщина, ты подросток. Я не говорю про моральную или там физическую зрелость. Ты же сама понимаешь, что я не буду об этом говорить. Откуда я знаю? Может, ты зрелее нас всех.
– Кого это вас всех?
– Ну тети Жанны, например.
– Нет, – серьезно сказала Марина, – тетя Жанна зрелее меня. Просто мы с ней очень разные.
– Ну хорошо. Но почему именно сейчас? Это же было осознанное решение. Если бы ты пришла и сказала, слушай папа, тут такая история. У меня роман с парнем, опыта ноль у него и у меня. И в результате беременность. То я бы понял. И ты бы так и сказала, если дело обстояло именно так. Но, насколько я понял, дело обстоит не так. Ты появляешься вся сияющая. И у меня вопрос. Возможно, слегка запоздавший. Почему? Что случилось? Если парень тебе очень нравится, я могу это понять. Хотя мне парни никогда не нравились.
Марина улыбается и кивает. Мол, шутка принята. Вернее, принято предложение не устраивать из всей этой ситуации драму.
– Папа, но мне тоже не нравятся парни. И девушки мне не нравятся. Мне нравишься только ты и тетя Жанна. Но этот – особенный.
– И что? Сразу надо размножаться? Я не ханжа, ты же знаешь, но почему сразу ребенок?
– Честно?
– Честно.
– Мне мама снилась. Я так поняла, что этот ребенок ей зачем-то нужен.
Лев Иосифович аккуратно раскладывает бумаги на столе.
– Извини, но это бред.
– Конечно, бред. Я согласна. А вдруг нет?
– Ты маму ведь не помнишь. Ее фотографий даже не осталось. Все куда-то делись. А их и было не много. Ты даже толком не знаешь, как она выглядит.
– Это как раз ерунда. Она так на меня похожа, верней, я на нее. Только, я обратила внимание, у нее ногти на руках очень коротко подстрижены. И нет вообще маникюра.
Марина говоря это, подняла вверх свои пальцы, у нее безукоризненный маникюр. Лак светло-желтого цвета. Лев Иосифович раскладывает документы, это, наверное, реестры продаж. Самое главное, чтобы они лежали на столе ровно. Бумажечка к бумажечке. У Лены, действительно, не было маникюра, она, действительно, стригла ногти коротко… И Лев Иосифович не припоминает, что бы он говорил Марине про это. Совершенно не понятно, что может выйти из такого разговора. Про Лену он вообще не готов говорить. К тому же самому Льву Иосифовичу она не снится.
– Ты ничего не скрываешь от меня?
– Нет, папа. Зачем бы я скрывала?
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Очень хорошо. Чудесно себя чувствую. А что такое?
– Нет у тебя… ну… видений? Будущее не представляется тебе?
– Папа, что ты такое несешь?
– А почему ты решила, что маме нужен твой ребенок?
– У меня нет такой уверенности. Но мне кажется, что это так. После того сна.
– Что тебе конкретно снилось?
– Мы сидели на лавочке в каком-то дворе. Там была колонка с ручным насосом. Чугунная такая, очень старая.
Двор с чугунной колонкой. Сначала отсутствие маникюра, потом чугунная колонка… Марина никогда не была в этом дворе. Откуда она знает?
– А почему ты решила, что именно этот парень?
– Он появился сразу на следующий день. Сразу после того, как приснился сон. Я только его увидела и сразу поняла, что это он. Ты его увидишь и тоже поймешь.
– Как хоть его зовут? – спросил Лев Иосифович.
– Борис, – улыбнулась Марина.
– Сколько ему лет?
– Восемнадцать лет.
– Мы его вырастим, даже если этот Борис на тебе не женится, – говорит немного невпопад Лев Иосифович. – А это вполне возможно, кстати. Он же сам еще ребенок. Испугается твоей беременности и убежит от тебя.
– Борис убежит от меня? – продолжает улыбаться Марина. – Нет, папа, он от меня никуда не убежит.
Глава 12
Ночной разговор