Порно для маленьких

– И еще не поженились?

– Но она совсем не ребенок, – продолжал Борис, не обращая внимания на иронию следователя. – Она так говорит, рассуждает… она совсем не похожа на ребенка.

– А вот это вы напрасно, – нахмурилась Виктория Ивановна, – у меня показания врача, которая ее осматривала. Врач говорит, что она совсем маленькая, ростом метр пятьдесят один сантиметр. И на вид ей больше четырнадцати лет не дашь. Или вы не заметили этого?

– Ну, она не высокая, да, но…

– Ну и все, – подытожила Виктория Ивановна.

Возникла довольно долгая пауза.

Следователь Виктория Ивановна что-то писала, потом дала Борису прочесть и расписаться.

Борис не стал читать, какого он года рождения, и где прописана Шульман М.Л. Сам протокол допроса был довольно короткий. Подтверждает, что состоял в интимной связи с Шульман М.Л. Не отрицает факта беременности от него… Тут Борис не выдержал.

– Какое растление? – спросил он довольно сухо. – Я же вам сказал, мы хотим пожениться и растить нашего ребенка. Что тут общего с растлением?

– Помолчите, – ответила следователь, – тут я задаю вопросы.

– Да миллионы людей трахаются просто для удовольствия, – не замолчал Борис, – а мы реально хотим иметь ребенка.

– Но они взрослые, – улыбнулась на слове «трахаются» Виктория Ивановна. – А гражданка Шульман М.Л. еще ребенок. И врач утверждает, что она полностью как женщина не сформировалась. И, как вы выражаетесь, трахаясь с ней вы тем самым совершаете уголовное преступление, предусмотренное УК РФ статья 134, растление малолетних. До четырех лет лишения свободы. Что это вас на детей потянуло? Могли бы себе легко найти и постарше. И, знаете, раз вы ничего не отрицаете, следствие фактически закончено. Я думаю, вам домой возвращаться совершенно ни к чему. Я вас сразу до суда арестую, вам это посчитают в срок, раньше сядете, раньше выйдите. И еще признание вам учтут. И что дома вас не будет, это для вас же хорошо. Там тоже должны привыкнуть к мысли, что воспитали педофила-растлителя. Пусть вас там не будет в это время. Потом они вам простят и все образуется. Да. И в камере не говорите, какая у вас статья. Ни в коем случае. Скажите, что угнали машину. Статья 166, запомните, это важно. А то вас в попу отымеют, и вам будет больно.

Она опять улыбнулась понимающей женской улыбкой.

Вообще, судя по всему, никаких таких сильных эмоций, связанных с моральным осуждением, она в отношении Бориса не испытывала. Он ей даже немного нравился, ничего из себя, явно из хорошей семьи. Молоденький.

Но даже мысли о чем-то таком не появилось в ее голове. Он был «по ту сторону», заключенный, будущий осужденный. У нее инструкция – раскручивать по полной. Инструкция ясная, недвусмысленная. Нарушать ее ни в коем случае нельзя.

Если бы не инструкция, можно было сделать совершенно по-другому. В конце концов, девушка не первая беременная в таком возрасте. Сейчас это вообще не редкость, теперь они начитают это дело чуть ни с детского сада.

И если подследственный и пострадавшая собираются пожениться, то можно иначе это представить.

Но Головне сказали, как это представить. И она отлично понимает, что надо выполнять. Иначе могут быть очень большие неприятности. Очень и очень большие проблемы. Конечно, подсудимый не вызывает у нее чувства осуждения или там чувства удовлетворения, что общество защитили от него. И прочей такой херни она не чувствует.

Какой-то он странный, ведь если для него все обстоит так, как он говорит, то он должен разозлиться, нахамить, чего-то требовать. Или испугаться, и тогда просить, пытаться объяснять, говорить дрожащим голосом. А он держится спокойно, ноль агрессии, ноль страха. Как молодой царь. Бред какой-то, над кем сейчас царствовать? Какой еще царь?

А она сама попала под обаяние, советы дает. Это уже даже не бред. Это вообще не понятно что. Может, она устала? Плохо себя чувствует?

Нет, по-другому нельзя сделать, Мельниченко все объяснил, надо бороться с проявлениями педофилии. Пора браться за это дело. Наша молодежь и так далее. Он, конечно, не сказал ничего конкретного, но умная Головня и так поняла, что есть в этом деле его непосредственный интерес. Собирается срубить бабки. Это серьезно, шутки неуместны. Есть заявление врача из поликлиники. Родители подсудимого не простые, папа известный ученый. Достаточно. Это обычная практика. Те заплатят, папа не бедный, подсудимого выпустят, и по большому счету всем абсолютно по фигу, женится он или нет. Остается только закончить с документами.

Борис уже понял, что он отсюда не выйдет в ближайшее время. Он представил себе в виде карт – мама, папа, сестра, бабушка, дедушка, а еще Марина, ребенок, потом знакомые, факультет и так далее. Все эти карты образовали карточный домик, который и сложился на глазах Бориса, лег на плоскую поверхность, отчего в глазах стало немного темно.

– Может, вы сначала с Мариной поговорите? – попробовал он еще возразить.

– Конечно, поговорю. А как же? Но вы не сильно надейтесь, что это вам как-то поможет. Ее позицию учтут. Но все слишком наглядно, даже если она сама вас соблазняла, в чем я сильно сомневаюсь… Все равно вы совершили преступление. Вы взрослый человек, вам восемнадцать уже исполнилось.

Глава 17

В камере

Бывает так, что у человека тело маленькое, а лицо взрослое. Когда ты с ним разговариваешь, ты в первую очередь видишь его лицо, слышишь слова, которые он говорит, и в зависимости от этого у тебя возникает ощущение, что он взрослый или что он невзрослый.

Когда ты хочешь определить возраст человека, ты не смотришь, какие у него руки и ноги, ты смотришь ему в лицо.

Ты не особенно заморачивался мыслями о девушках, о женщинах, тело вело себя тихо и скромно. Тебе просто повезло. Другие мальчишки прятались по туалетам, дрочили по три раза подряд и рассказывали друг другу свинские истории, хвастались приключениями, настоящими или выдуманными. Ты слушал спокойно. Сам не хвастался. Хвастаться было абсолютно нечем. Когда Марина пригласила тебя зайти к ней, когда она посмотрела на тебя, когда сказала, что никого нет дома, ты подумал о том, что у нее губы приоткрыты, как будто она уже целует тебя. И ее хмурый немного недовольный взгляд объясняется тем, что ты еще не целуешь ее. И эта бессмысленная задержка ее чуточку раздражает. Ее глаза ясно говорят, чего от тебя ждут, и в этом нет ничего стыдного, запретного, это именно соответствует твоей природе и ее природе, это самое главное, самое сильное. То, ради чего вообще живут.

Но тебе в голову не могла прийти мысль, а сколько ей лет, а что думает по этому поводу Уголовный кодекс? Мысль о том, что происходящее между вами может касаться кого-то еще, кроме вас.

Это ее губы и мои губы, это ее руки и мои руки. Она смотрит в мои глаза с расстояния в пять сантиметров. Как, каким образом я могу в этот момент думать, что на свете есть следователь Головня, которая будет говорить невероятные слова-уроды, будет объяснять какие-то статьи, деловито рассуждать, как будто это может иметь отношение ко мне или Марине.

Но позвонить домой разрешили. Взял трубку папа. Сразу понял, что я его не разыгрываю. Сказал, чтоб я держался, ничего не боялся, что это скоро выяснится, и меня отпустят. Что он всех поднимает на ноги, а поднять на ноги у него есть кого. Он хотел еще что-то сказать, но Виктория Ивановна показала, что надо закругляться. Тогда он попросил дать ей трубку, она трубку охотно взяла, подтвердила, что да, арестован. По обвинению в растлении малолетних, статья 134. Увидеться нельзя, потому что подследственный совершеннолетний. Сегодня уже поздно, а в понедельник в 9:00 можно прийти. Желательно, с адвокатом. Нет, трубку подследственному она больше не передаст, свидание в установленном порядке, адвокат все объяснит. Нет, сегодня точно нет, ее рабочий день закончился.

Папа сказал, что надо не бояться и не распадаться на части, Борис так и поступит. И если следователь Головня В.И. считает его существом, единственная функция которого подпадать под статьи Уголовного кодекса, то необязательно ей видеть его растерянность. Надо взять себя в руки и спокойно дождаться завтрашнего дня. Ему объяснили, что ночь он проведет здесь же, в аресте, а на следующий день его переведут в камеру предварительного заключения, в СИЗО на Кировский.

Его поместили в двухместной камере, но с соседом он познакомиться не успел, соседа сразу забрали, и он уже обратно не вернулся. На ужин приносили какой-то суп и чай.

Борис лег на кровать, вспомнил, что она называется «нары», и это было справедливо, потому что «кроватью» это вряд ли можно было назвать. Он как-то отупел от эмоций и решил вообще запретить себе думать.

Ощущение бессмысленности, абсурда, несправедливости и так далее вызывает сильное желание с этим всем спорить, приводить аргументы, доказывать свою правоту.

Борис тоже было начал доказывать свою правоту, но скоро понял, что это только отнимает силы. Именно то, что собеседник так живо откликается на аргументы, так эмоционально с ними соглашается, и вызывало у Бориса сначала чувство облегчения.

Но он скоро понял, что собеседник так живо откликается на его аргументы и так горячо соглашается с ними, потому что этот собеседник и есть сам Борис. Он все доказывает самому себе, ничего нового в ситуацию это не вносит.

Нетронутый суп, хлеб и то, что здесь называется чаем, забрали. Потом довольно быстро стемнело. Борис ожидал, что вот-вот кого-нибудь приведут, но никого не приводили. Он не знал, что следователь Головня, выполняя инструкцию по раскрутке, дала по полной, но никаких инструкций по содержанию подследственного не получила.

Окончив допрос, оформив документы и поговорив с отцом подследственного, она уже по собственной инициативе использовала имеющееся у нее влияние, чтобы к подследственному никого не подсаживали. Пусть он освоится. Пусть он проведет ночь безопасно. И пусть он останется один на один со своими мыслями. Будет тогда посговорчивее. Это настоящий шок для него – вот так вдруг оказаться в камере, а сосед, может быть, как-то отвлек бы его. Нет, пусть он сам себя измучает мыслями.

Итак, он лежал, давайте называть вещи своими именами – на нарах, смотрел в потолок, в камере темно, окно высоко, и не видно толком ни самого окна, ни тем более подоконника. Видно только свет, который проникает из этого окна, до тех пор, пока дневной свет не превращается в сумеречный и потом медленно гаснет.

Довольно тихо, иногда слышны шаги по коридору. Ощущение, что не распоряжаешься собой, а тобой распоряжаются чужие, равнодушные люди, для которых ты только номер на папке дела, это ощущение ноет, болит, отвлечься от него невозможно.

Тогда он стал думать про окно. И сразу понял, что на подоконнике с внешней стороны сидят неподвижно три фигурки – как приклеенные, как нарисованные.

И тут же почувствовал, как что-то довольно тяжелое, довольно большое, появилось в ногах его кровати. Испугаться не успел, потому что первая реакция была – крыса, но крысы такими большими быть не могут. И тут же услышал мурлыканье, которое ни с чем нельзя было спутать. Это особое мурлыканье со стоном и присвистом, которое он прекрасно помнил с детства.

Ошибиться невозможно, так пробираться по кровати может только Рыжик. К тому же вот он ткнулся носом в ладонь. Характерный жест, это значит, что сейчас Рыжик залезет тебе на грудь, подогнет под себя лапы и его мордочка окажется прямо перед твоим лицом. При этом он будет мурлыкать очень громко, на всю комнату, извиняюсь, камеру.

Вот именно, камеру! Откуда он здесь взялся? Уже четыре года, как он умер (сдох?) от почечной недостаточности. Нет, все-таки умер. «Сдох» про Рыжика Борис не может сказать. Но тяжесть его немаленького тела на груди ощущается очень явственно, и это его характерный стиль, довольно шершавым языком проводить время от времени по твоему носу, но при этом он никогда не лизнет ни губ, ни подбородка, ни щеки, ни глаза, ни лба. Почему-то только нос.

Что он здесь делает? Присутствие кота вдребезги разбивает коварный план следователя Головни В.И., по которому подавленность должна охватить Бориса. Вместо подавленности возникает чувство, что не зря мама смотрела с тревогой и ходила задумчивая, и что-то такое есть у Бориса, что перешло к нему от нее и это что-то – исключительное, обычно не свойственное людям. И оно связано с фигурками на подоконнике.

Борис запускает пальцы в густую шерсть, кот мурлычет еще громче и кладет подбородок на пальцы Бориса. Борис засыпает, или ему кажется, что он засыпает. У него нет ни сил, ни, честно говоря, желания проверять спит он или не спит.

Теперь он видит окно камеры и через это окно он смотрит в камеру снаружи. Ему видна лежанка (нары), на ней он видит Бориса, то есть самого себя спящего и спящего же у него на груди кота.

С огромной скоростью окно уходит вниз и все здание рывком уходит вбок. Мелькает погруженный в сон тюремный двор с автомобилями, темнота мгновенно сменяется яркой вспышкой света, но свет сразу же гаснет, и Борис видит комнату. В комнате спиной к нему сидит женщина и что-то пишет в своем ноутбуке.