Порно для маленьких

Тамаре Иевлевой не спалось, а Гущин хотел спать.

Он несколько раз просыпался от того, что она не спит. Не потому, что ему мешали спать. Тамара Иевлева не вздыхала шумно, не ворочалась, не покашливала, вообще формально никаких препятствий для его сна не создавала.

Он засыпал, проваливался в сон, и ему сразу начинало сниться, что он садится в троллейбус на Энгельса, пардон, Большой Садовой. Троллейбус трогается с места и почти сразу, напротив магазина «Диета», резко тормозит, отчего пассажиры летят друг на друга, а на самого Гущина падает крупная женщина с необыкновенно густой, торчащей над головой прической, похожей на каракулевую папаху. От этого Гущин просыпается.

Тамара Иевлева касается его руки пальцами, он опять засыпает, опять просматривает тот же самый сон и снова просыпается в том же самом месте. После третьего круга Гущин вдруг проснулся окончательно и понял, что спать уже не может.

– Ты почему просыпаешься?

– Да на меня какая-то полная женщина все время падает.

– Я ее знаю, это Медуза Горгона.

– Мезуза Гордона, – буркнул Гущин. Тамара прыснула. Гордон их общий знакомый, ортодоксальный еврей (отсюда Мезуза), бывший ортодоксальный марксист.

– Я не сплю, потому что ты не спишь, – стал объяснять Гущин, – а ты не спишь, если так можно выразиться, из-за всего.

– Ты прав, как всегда, – Тамара поправила подушку. – Из-за всего, точнее не скажешь.

– Это меня и тревожит, – продолжал Гущин, – ты ведь не станешь впадать в панику потому, что Борька будет папой. Ну будет папой, от этого не умирают. Надо бы нам с отцом этой Марины познакомиться.

– Да надо бы.

– Тебя смущает отсутствие энтузиазма с Борькиной стороны? Но в его возрасте совершенно естественно, что…

– Меня смущает совершенно другое, – перебила Тамара. – Понимаешь, ему восемнадцать лет. Он совершенно нормальный парень. Я так радовалась, что он обычный ребенок.

– И хорошо, и я радовался. И, мне кажется, ничего в этом не изменилось. – Гущин приподнялся на локте. – Или ты что-то заметила?

Иевлева откинула одеяло, села на кровати. Гущин смотрел на нее, прищурившись:

– Столько лет на тебя смотрю, пора бы привыкнуть.

– Да, – кивнула она, – ты мне тоже по-прежнему очень нравишься, – она взяла его руку в свои ладони, поднесла их к губам и поцеловала пальцы.

– Через полтора года у нас двадцать лет совместной жизни, – сказал Гущин, – пора подумать об организации банкета. Я так тебя люблю. Пойдем, покурим на балкон, ты все равно не спишь.

– Да, сейчас пойдем, – она повернулась к Гущину, – ты помнишь, кто его отец? Кто отец Бориса?

– Ну конечно, – отозвался неохотно Гущин, – но… если честно, как-то перестал придавать этому значение. Столько лет прошло. Мы очень давно не говорили об этом.

– Пойдем на балкон, – сказала Тамара, – ты хотел курить.

Они прошли мимо двери в комнату девочки и мимо двери в комнату мальчика. От одного огонька зажглись два огонька. А первый огонек погас.

– Ладно, – говорит она, – зачем притворяться? Ведь мы оба все равно думаем только об этом. Современные родители без предубеждений и все такое.

– Почему ты вспомнила о его отце?

– Я первая спросила. Давай, выкладывай. Пока все спят.

– Она мне очень нравится. Она ужасно мне нравится. Она сидела рядом с Борькой, и выглядело это так, будто она всегда рядом с ним сидела, как будто это ее место.

– Она на два года младше Кати.

– Но Катя земная девушка. А эта – инопланетянка.

Гущин сам не знал, откуда взялось слово «инопланетянка», но так можно было выразить то, что он чувствовал.

– Да, ты верно заметил. И такое впечатление, что она не очень общительная. Она нам с тобой хотела понравиться, но не понимала, как это сделать. И от этого растерялась. И очень мало говорила.

– Но для девушки ее возраста беременность – это не совсем обычное состояние. Можно растеряться.

– Она не из-за этого растерялась. Можешь мне поверить. Она не стесняется беременности, а ужасно этим гордится. Следующая загадка. Это не просто ожидание ребенка. Это связано у нее с долгом и любовью к кому-то еще. Причем к женщине.

– Какой женщине?

– Я откуда знаю? Я только немного слышу. Вот Сильва слышала почти все.

– Да, Сильва… – Гущин затянулся, пустил дым, помолчал, Тома не начинала говорить, ждала, что он скажет.

– Гриша железный, – произнес наконец Гущин, – Я бы с ума сошел.

– Да ладно… с ума бы он сошел… Завел бы роман с лаборанткой, – улыбается Тамара Иевлева, – знаешь, мне не верится, что она умерла. Сидит где-нибудь тихо.

– И где же?

– Если бы я знала. На горе Афон переодетая в монаха. Что-то в этом роде. Объявится в свое время. А наша невестка чувствует, что со мной что-то не так. И, что я чувствую, что с ней что-то не так. Мы обе очень чувственные. Ты правильно говоришь про нее. Мне она тоже нравится.

– А почему ты мне напомнила про Борькиного папу? Про Василия Фролова? Что случилось?

Очень темная даже в городе южная ночь. Душно, тихо. Тамара показывает глазами. Гущин оглядывается. Окно в комнату Бориса настежь открыто. На подоконнике с наружной стороны сидят три летучие мыши. Три фигурки замерли, как будто их пририсовали к подоконнику. Конечно, они чувствуют присутствие людей на балконе, но не улетают. Даже не шелохнулись.

– Это продолжается уже больше месяца, – говорит Тома, – что им от него нужно? Как ты думаешь?

Гущин молчит. Теперь ясно, что не дает спать Томе. И хуже всего, что в этих делах Гущин совершенно не соображает. Чего ждать, как помочь? А, может, это просто совпадение? Но Гущин ведь понимает, что не совпадение, зачем обманывать самого себя?

– И вот как раз теперь, – говорит она, – появляется эта девочка и собирается родить нам ребенка. Ее вырастил папа, мамы своей она не помнит. Но мама ее была непростая женщина, уверяю тебя. И там тоже какая-то история. У ее отца бесполезно спрашивать, он не знает. Смотри, летучие мыши сидят только на этом окне. Больше ни на одном. Она абсолютно уверена, что ей нужно родить ребенка Бориса. Почему? И еще. Тут летает какая-то гадость. Я бы не беспокоилась, тут полно всякой гадости. Но эта имеет отношение к нам. А я отвыкла от всего этого, почти превратилась в обычную женщину. И не знаю, смогу ли делать то, что могла раньше. А вдруг нет? Кто ему поможет? Я не позволю, чтобы у него возникли проблемы, как у его отца. Женя, обними меня, мне не по себе.

Гущин сунул сигарету в пепельницу, осторожно обнял Тамару, ее волосы оказались возле его лица. Он сказал:

– А я? Меня ты совсем сбрасываешь со счета? Я, по-твоему, ни на что не годен?

Она ничего не ответила, но прижалась к нему и потерлась щекой о его плечо.

Глава 13

Валя и Веня