– Могу ли я войти, – по старой традиции, оставшейся еще со времен прародителя их Тимуджина, проговорил дервиш. Причем сделал это он так громко, насколько хватило ему сил. Не дай бог, хозяин дома подумает, что дурные у гостя намерения.
– Входи гость дорогой. Наш дом – твой дом, – проговорил кочевник.
Дервиш вошел первым. Остановился на пороге, окинул взглядом юрту. Против входа, в северной стороне, самая почетная часть дома, где принимали обычно гостей. Там тейджи. Дервиш ошибся, посчитав его человеком средних лет, на самом деле тот оказался стариком преклонных лет с седой бородой. На нем темно-синий халат, украшенный золотом, серебром и жемчугом, желтые шаровары и сапоги, коричневые и слегка потертые. В руках чаша с кумысом, которую он поднес к беззубому рту. Рядом с ним главный сундук, в котором старец хранит вещи, принадлежавшие когда-то его предкам. Остальная домашняя утварь стоит вдоль стен полукругом.
В восточной половине юрты, шептались две женщины. Старшая из них, по всей видимости, супруга хозяина, пыталась что-то втолковать молодой тридцатилетней красавице. Дервиш предположил, что это младшая жена тейджи, но тут, же передумал, уж больно хорошие были отношения между женщинами. В самом центре на камнях, под отверстием в крыше, стоял котел, в котором жарилась баранина. Она была такой аппетитной, что путник невольно облизнулся. Возле очага, возясь с мясом, еще одна женщина. Не иначе младшая, решил дервиш, и тут же ощутил на себе недовольный взгляд старшей из жен.
В западной, мужской, части юрты сидел и чистил огнестрельное оружие, еще один сын старика. Второй, стоял за спиной дервиша, не зная, как и поступить. То ли попросить гостя подойти к отцу, то ли выйти из юрты на улицу. Первым среагировал старик, поставивший чашу с кумысом перед собой, и молвивший:
– Проходи, гость дорогой, – рукой показывал на свободное место рядом с собой. – И вы, дети мои, присоединяйтесь.
Дервиш обошел очаг и присел рядом с тейджи. Сыновья присели напротив отца. Старик взглянул на пустую чашу и прикрикнул, обращаясь к младшей жене:
– Эй, Сарнай, налей нам кумысу.
Девушка, покорно склонив голову, притащила из мужской половины юрты бурдюк, наполнила чашки и тут же ушла возиться с бараниной.
– Ургалай, – вновь проговорил старик, и дервиш понял, что тот обращается к своей невестке, – позови сюда внука Едугея. Он уже вырос и имеет право присутствовать, когда мужчины беседовать будут.
Невестка выскочила из юрты, и до дервиша донеслось, как она бранила мальчишку, за то, что тот разорвал халат. Нищий невольно улыбнулся.
Едугея он увидел через минуту. Сначала в проход просунулась голова парнишки, того самого, что несколько минут назад прискакал на скакуне, и лишь потом, словно перепрыгивая порог, вошел и сам батыр. Дервиш не ошибся, мысленно назвав его так.
– Садись, – молвил старик и рукой указал на освободившееся место.
Паренек сел рядом с дедом. Окинул рваные одежды дервиша и спросил:
– Ты кто?
И тут же получил от старика подзатыльник.
– Прости его, дорогой гость, – проговорил тейджи, – молод еще и не знает всех обычаев.
– Пусть спрашивает, – молвил дервиш, – любопытство не порок.
– Кто ты? – осмелился Едугей.
– Меня зовут Ширэ Джиладкан. Я дервиш. Странствую по свету в поисках истины.
Старик улыбнулся, взглянул на нищего. Едугей насупился. Человек в лохмотьях и сером колпаке ему не понравился. Что-то в нём было жуткое. Когда же рядом с дедом сел осмелел. Влез в разговор, отчего и получил подзатыльник. После чего решил сидеть тихо. Хотя во время беседы изредка, но косился на странника. Да и тот время от времени посматривал в его сторону. Больше всего заинтересовал парнишку амулет, что висел на шее у нищего. На маленькой тоненькой золотой цепочке прозрачный камень. Попадались Едугею красные, бирюзовые, голубые и даже зеленые, но вот такого он никогда еще не видел. В амулете то и дело отражался огонь очага, и казалось, камушек жил своей жизнью.
– Погода нынче отменная, – неожиданно сменил разговор Сумум-бек.
– Что верно, то верно, – проговорил дервиш, – у вас тут хорошо. Откуда я иду, вот уже неделю льет дождь, и грохочут молнии. Жуткая вещь вам скажу.
Кочевники дружно закивали.
– Куда и зачем ты идешь? – полюбопытствовал старик, поднося чашу с кумысом ко рту.
– К хану с хорошими вестями спешу, – ответил дервиш и впился зубами в мясо. Оторвал кусок и стал жадно жевать, словно и не ел больше месяца.
– А, что за вести? – спросил Арвай, понимая, что странник на них просто может не ответить.
– Духи предков сообщили мне, что война, которая идет между улусами, должна вот-вот кончиться…
От этих слов на лице старика появилась улыбка
– Хорошие вести ты принес мне, Ширэ Джиладкан. Добрые.
Когда Сумум-бек предложил дервишу занять лучшее ложе в юрте, чтобы тот смог выспаться перед дальней дорогой, нищий отказался.
Тайджи взглянул на внука и проговорил:
– Едугей проводи Ширэ Джиладкана до юрты Цагаандоржа, да сам немедленно сюда возвращайся.
Не хотелось оставаться наедине с этим таинственным незнакомцем, но другого выхода у паренька не было. Пока до юрты шли, Едугей ни слова не проронил, лишь только изредка косился на амулет дервиша.
– Интересно, наверное? – спросил вдруг Ширэ Джиладкан, останавливаясь.
Едугей непроизвольно кивнул. Он бы сейчас с удовольствием убежал, да вот только ослушаться деда боялся.
– Вижу что интересно, – продолжал между тем дервиш. – Так и быть. Тебе скажу, только ты больше ни кому об этом не рассказывай. Хорошо?
Едугей хотел было ответить, но рот словно парализовало. Оставалось только кивнуть.
– Вот и ладно, – проговорил нищий. – С помощью этого амулета, я общаюсь с духами предков.
Ширэ Джиладкан поднес руку к украшению и уже хотел, было, его снять, но парнишка вдруг рванул с места и убежал. Дервиш рассмеялся, он чувствовал, что любопытство заставит вернуться парнишку, вряд ли тот упустит момент посмотреть, как нищий будет общаться с духами.
Его смех привлек внимание хозяина юрты, тот вышел, оглядел гостя и произнес:
– Мой дом – твой дом. Проходи, гость дорогой.
Ширэ Джиладкан вошел в юрту. Жилище Цагаандоржа ничем не отличалось от других. Посреди юрты очаг, вдоль стен скромная утварь. Вот только женщина в ней была, наверное, давно. Дервиш почувствовал, что Цагаандорж здесь жил совершенно один. Отшельник. Ширэ Джиладкан посмотрел на Цагаандоржа и уточнил, знает ли тот распоряжение тайджи? Получив утвердительный ответ, нищий улыбнулся и попросил его оставить одного.
Цагаандорж пятясь, ушел из юрты. Животный страх, перед человеком, общавшимся с духами предков, был сильнее, чем любой приказ тайджи, тем более Арвай обещал, что эту ночь он – Цагаандорж проведет в юрте вождя племени.
Дервиш оказался прав. Едугей действительно, когда стемнело, вернулся к юрте Цагаандоржа. Приоткрыл ткань, закрывавшую вход, и проскользнул, стараясь не шуметь, внутрь.
В очаге горела черная ткань, неизвестно, откуда взявшаяся у дервиша. Вонючий густой дым поднимался к отверстию в крыше и уходил в небо. Едугей сдержался, чтобы не чихнуть, даже зажал пальцами нос. Нищий сидел спиной к входу, и казалось, дремал, но паренек знал, что это не так. Скорее всего, предположил внук тайджи, Ширэ Джиладкан нанюхавшись дыма, медитировал. Напротив дервиша, с противоположной стороны очага был воткнут в землю посох, на вершине которого весел амулет.
Едугей прислушался и услышал, как дервиш произносит какие-то непонятные слова. Ему даже на секунду показалось, что он услышал какое-то шипение. Скорее всего, этот звук издавал огонь, пожиравший материю, решил паренек.
Неожиданно дервиш вдруг запел. Делал он это негромко и как-то таинственно. Слова слетали с его губ, образуя какую-то абракадабру. Едугей попробовал было повторить, но у него ничего не получилось. Между тем нищий стал раскачиваться из стороны в сторону, потом поднялся и начал пританцовывать, Едугею сначала показалось, что пляшет тот вокруг очага, но через мгновение батыр, вдруг, понял, что дервиш танцует вокруг посоха. Причем глаза нищего были закрыты. Неожиданно он замер, как раз напротив того места, где сидел паренек, поднял правую руку и пальцем указал на него.
Едугей, не чуя ног, выскочил из юрты, чуть не сбив один из сундуков Цагаандоржа. Раздался грохот и дервиш открыл глаза.
– Все равно духи предков приняли решение, – проговорил он, глядя, как колыхается завеса. – И, боюсь, тебе не суждено, Едыгей, отправиться к будущей невесте.