Прописи войны. События, которые становятся судьбой

– А что здесь происходит?

– В каком смысле? Вы с какой целью интересуетесь? – с подозрением посмотрела она на меня.

– Да я… – немного замялся. – Учился здесь, ищу учительницу свою… А, вон она.

Ирина Яковлевна не сразу меня заметила. Я немного подождал, пока не ушла женщина, данные которой записывались в журнал.

– Здравствуйте.

Ирина Яковлевна подняла на меня удивленные глаза, немного улыбнулась, встала из-за стола, и мы отошли в сторону.

– Это все беженцы из Мариуполя. Мы их здесь размещаем. Видишь все это, – учительница показала на горы вещей, сложенных на скамейках. – Это жители нашего квартала принесли – одежду, еду. Постоянно приносят, очень много неравнодушных людей, все помогают.

Я и забыл, что занятия в школах отменили из-за военного положения, а многих детей по возможности эвакуировали в Россию. Поэтому я не увидел той своей старой школы.

– У меня знакомая в больнице работает, – рассказывала Ирина Яковлевна. – Много раненых ребят.

– Да, представляю…

– Как у тебя дела?

– Да что у меня, нормально все.

– Спасибо, что не забываешь. Извини, времени нет. Слишком много работы.

Теперь Луганск превратился в тыловой город. Сюда эвакуировали людей, временно расселяли их, давали необходимое. Из Мариуполя, Рубежного, Северодонецка, Лисичанска, других городов и сел. Я вспомнил рассказы о том, как раньше, во время Великой Отечественной войны, в разных учреждениях размещали казармы, полевые госпитали. И сейчас все то же самое.

В университет, находившийся также неподалеку, я попасть не смог – пускали только по пропускам. Поэтому решил отправиться в одно из мест, которое всегда посещал по прибытии в город. На могилу к старцу Филиппу. Там стояли часовенка и новая церковь, а возле его могилы – чудо. Возле могилы лежала часть дерева, обращенная старцем в камень. И все верующие приходили сюда, чтобы прикоснуться к этому камню. Я сам не раз трогал это каменное дерево. Приехал и в этот раз.

Людей на улицах было мало, несмотря на располагающую к прогулкам теплую погоду. Особенно чувствовалось отсутствие мужчин. Все либо на фронте, либо сидят по домам.

Я отправился в еще одно место, которое давно не посещал, на другую окраину города.

9

Мне всегда было спокойно на кладбище. Я иногда приезжал сюда не на праздники, а просто…

Предстояло пройти несколько километров. Я шел, пронизываемый апрельским, еще прохладным ветром. Высокие дома остались позади. Перешел трассу. Деревья стояли еще без листьев, старая трава была мертвенно-желтоватой. Как разрослось кладбище! Сколько свежих могил, еще без надгробий и памятников, только кресты.

Много ворон, все каркают и каркают, кружат стаями. Я съежился, то ли от холода, то ли от всей этой неприятной картины. Шел и бросал взгляды по сторонам, читая фамилии и годы жизни. И тут заметил надгробие с изображением Лехи Соловьева. Мой товарищ по университету, который учился на пару лет младше. Он работал фотографом в глянцевом журнале, мы частенько с ним пересекались, болтали. Он был невысокого роста, с темными густыми волосами. Я остановился и зашел за оградку, сел на лавочку возле его могилы. Эх, Леха, я ведь даже не успел ничем помочь, слишком ты быстро ушел, умер от почечной недостаточности. Еще до начала войны. Не знаю, можно ли так говорить, но хорошо, что ты всего этого не увидел.

Теперь я знал, где похоронен Лешка. Буду заходить и к нему иногда. Я видел его за пару недель перед его внезапной смертью, на лавочках возле первого корпуса университета. Кто же знал, что эта случайная встреча будет последней встречей с этим молодым жизнерадостным человеком. А через месяц после смерти Леха мне приснился, мы шли и болтали, а потом разошлись в разные стороны.

Я брел и брел по кладбищу. Солнечно, свежо, но ветрено так, что даже сделать глоток воздуха тяжело.

Еще одна оградка, знакомая мне. Это родители моего старого друга. Они разбились в автокатастрофе, когда он был совсем маленьким. Сюда я не захожу.

А вот место последнего пристанища еще одного моего товарища – Николая Сидорова. Он в отцы мне годился, работали вместе, он давал советы по фотографии. Коля пережил самые тяжелые времена – лето четырнадцатого года, бывал в переделках и никогда не боялся. Прощание с ним прошло в русском драмтеатре, на которое пришли многие известные в республике люди. Я помню его гроб и тело. Спокойное, умиротворенное лицо. Мне показалось, что это не он, это не Коля, его уже не было в этом теле. И тем не менее, он был в зале, я чувствовал это. Он был среди нас… Возле его могилы я тоже немного постоял, посмотрел на фотографию. Вспомнил, что видел Колю за три недели до его смерти, в сквере «Молодой гвардии», в котором проходило какое-то праздничное мероприятие. Мы оба фотографировали. Я был с Аней. Сказал ей: «Это наш известный луганский фотограф. Он меня многому научил».

Сердце наливалось тяжестью и болью. Никогда не знаешь, когда увидишь человека в последний раз. А потому не придаешь особого значения этим встречам. Ведь жизнь человека должна быть вроде бы долгой? Должна…

И вот я пришел на другой конец кладбища. Здесь покоилась моя бабушка Маша, которая умерла еще до моего рождения. Я ее никогда не знал, видел только на фотографиях. И все равно приходил сюда время от времени.

– Ну, привет, бабушка. Как у меня дела? Да все нормально. Только что-то я запутался в своих любовях, не знаю, что делать, как правильно поступить…

Долго я вслух рассказывал о событиях из моей жизни. Рассказывал надгробию и фотографии. Как будто бабушка и так всего этого не знала.

10

– Ты куда пропал? – написала мне Мила.

– Домой приехал.

– В смысле домой? Куда? В Донбасс?

– Да, к родителям.

– Зачем ты туда поехал?.. Я… так боюсь тебя потерять…

– Мне кажется, что я давно себя потерял, Мила.

– Сергей! Это из-за меня? Скажи мне честно. Я же теперь спать не буду. Я каждый день смотрю эти новости, а ты взял и уехал туда, ничего не сказав.

– Тут спокойно. Луганск сейчас уже тыловой город.

– Да несколько дней назад по нему стреляли… Я не прощу себе этого…

– Успокойся, ты тут ни при чем. Мне просто надо было приехать сюда. Понимаешь?

– Какой же ты придурок… Я даже не знаю, как тебе сказать… Я тебя прибью!

– Угрозы, обещания, унижения… Ты точно была влюблена в меня? – попытался я пошутить.

– Я такого никогда не испытывала… Таких чувств смешанных, смятенных…

– Понимаю, я тоже.

Я поехал в библиотеку имени Горького. Всегда мне нравились произведения этого великого пролетарского писателя. Что ни говори, а все равно хорош. Передал кое-какие гостинцы из Воронежа. Директор очень благодарила.

А на следующий день я узнал, что на фронте погиб сотрудник библиотеки. Все мужчины-сотрудники бюджетных учреждений были призваны и защищали сейчас Родину с оружием в руках. Знакомый рассказал, что уже погибло семь университетских сотрудников, а еще одному оторвало ноги.

Моим пристанищем стал бар недалеко от дома. Конечно, выпить стопку-другую я мог и дома, но хотелось сменить обстановку, не сидеть в четырех стенах, не погружаться в черные мысли. Заведение это не претендовало ни на какие лавры приличного. В довоенные времена здесь постоянно кого-то резали, избивали, грабили, а сейчас… Разве все это сейчас имело значение?

Только я сделал первый глоток пива, как у меня за столиком появился сосед. Лицо его было непрезентабельное, под глазом красовался перезревший бланш.

– Не против, родной?

Я кивнул, мол, садись.