Нацисты в белых халатах

– Господи!.. – простонала женщина. – Борис Соломонович, вам не следует им верить, они нагло врут.

– Роза Львовна, во что же мне еще верить? – спросил мужчина и сокрушенно вздохнул. – В Господа нашего, который устроил нам такую подлость? Нет уж, благодарю покорно, вторично на эту удочку я не попадусь. Истово буду верить, Роза Львовна, пока не получу пулю в голову. А вдруг этот немецкий господин нас не обманывает?

– Вы представитесь, фрау? – поинтересовался Штеллер.

– Если вам это надо. Муревич Роза Львовна. Согласна, подкачала пятая графа, потому я и здесь. До войны работала бухгалтером на швейной фабрике «Красный пролетарий».

– Что такое пятая графа? – осведомился Штеллер.

Переводчик тут же что-то прошептал ему на ухо.

Тот понятливо кивнул, хмыкнул и проговорил:

– Я вас не задержу, господа. Мне нужно, чтобы вы рассказали о том, что происходило с вами после первой и второй инъекций. Через неделю, две. В организме, в голове, все, вплоть до сиюминутных позывов. Поверьте, это важно для науки. Давайте назовем это анамнезом, историей болезни, которую ваши организмы благополучно побороли. Я буду записывать ваши слова. Когда вы закончите, сможете отправиться по своим делам. Я вас внимательно слушаю. Давайте по очереди. Начнем с вас, господин Эстеркин.

Ему было важно все. Его вакцина боролась с болезнью, побеждала ее. Эти люди должны были что-то чувствовать и переживать.

За годы сотрудничества с нацистским режимом Штеллер подметил, что евреи ведут себя безропотно. Они с философским смирением расстаются с нажитым добром, жильем, свободой, послушно шагают на расстрел и принимают смерть со скорбными минами. Робко просят не убивать их детей, хотя прекрасно знают, что это бесполезно. Не место подобным нациям в современном мире.

Через полчаса он уже представлял себе клиническую картину. Евреи попались грамотные, подробно описывали все, что с ними происходило. Он разработал именно то, что нужно!

Но для полной уверенности требовался еще один эксперимент, завершающий. Альфред не знал, есть ли у него время на это. Он завершил беседу, пожелал господину Эстеркину и госпоже Муревич всех благ и вышел из комнаты, поделенной пополам ударопрочным стеклом.

Заключенные растерянно переглянулись. К ним подошли люди в форме СС, на ломаном русском приказали встать. Они обращались с подопытными, в принципе, не грубо, вывели их в коридор и приказали спуститься по лестнице. Те безропотно подчинились, пошли вниз.

Последний пролет закончился тупиковой стеной. Они уперлись в нее и растерянно ощупывали. Освещение здесь отсутствовало. Сзади в тишине спускались эсэсовцы. Зажегся фонарь, озарил бетон, забрызганный кровью.

– Вот видите, Роза Львовна, – убитым голосом проговорил Эстеркин. – Я все-таки не ошибся, хотя и надеялся, конечно…

Глухо хлопнул выстрел. Раскололась лобная кость, очередная порция мозговой жидкости забрызгала стену.

Второй выстрел швырнул на стену женщину. Она сползла по ней, волоча за собой кровавую дорожку.

Звякнула задвижка, рослый молодчик со скрипом распахнул стальную заслонку. Убийцы дружно взялись за тела, раскачали их и забросили внутрь. Узники много не весили. Трупы повалились в черную пропасть, на рольганг, расположенный двумя метрами ниже. Тот периодически включался, транспортировал отработанный материал в печь.

Все дороги в этом заведении сходились в одну точку. Персонал неукоснительно выполнял свои обязанности.

Доктор Штеллер тем временем поднимался по лестнице. Подземелье не отличалось головокружительной глубиной. Учреждению это не требовалось. Ниже фундамента располагались лишь только два яруса и ниша с печью крематория.

Вытянулась вооруженная до зубов охрана. Автоматчики носили прорезиненные плащи, на груди у них висели автоматы «МП-40».

В заведении имелись две грузовые машины, пара легких внедорожников с пулеметными установками и четыре мотоцикла «БМВ». Подходы к нему были заминированы со всех сторон, не считая подъездных дорожек. За оградой имелась контрольная полоса, очищенная от растительности. Пулеметчики дежурили на вышках.

Здание бывшей психлечебницы над бункером было расширено, покрашено серой краской. Там располагались службы, общежитие для медицинского персонала.

Штеллер размашистым шагом прошел по дорожке, обрамленной желтеющим кустарником, уперся в ограду небольшого концентрационного лагеря. Здесь держали заключенных, доставляемых из Орши для медицинских нужд. За оградой ворчали и срывались в лай натасканные немецкие овчарки. Охрана пропустила доктора, часовые отдали честь.

Одно заведение внутри другого! Здесь тоже царил идеальный порядок. Два барака, решетки на окнах. Широкая «аллея», вымощенная каменными плитами. Рядом с КПП компактное здание для отдыхающей смены и лагерной администрации.

Штеллер поднялся на крыльцо, постоял там, озирая свои владения.

Заключенные без нужды по лагерю не болтались. В бараках царила тишина, слышались только разговоры охранников.

Он распахнул дверь. В здании попискивала рация. Вытянулся в струнку, щеголевато отдал честь молодой и в меру лопоухий унтер-штурмфюрер Зингер, комендант учреждения.

– Герр оберштурмбаннфюрер…!

– Расслабьтесь, Зингер. – Штеллер опустился на стул. – Чем порадуете? Контингент пополнили? Мне нужно двадцать молодых и здоровых особей, а не доходяг, которых вы пытались мне подсунуть в прошлый раз.

– Прошу прощения, оберштурмбаннфюрер, – проговорил молодой обладатель черепа и костей в петлицах. – Все ваши пожелания я лично передавал администрации Оршанского гетто, а те возложили работу на тамошний юденрат. Разве можно евреям что-то доверять? Они избавляются от тех, кто и так скоро умрет, а администрация смотрит на это сквозь пальцы. Вчера привезли сорок человек, половина из них оказалась ни на что не годна. Я взял на себя ответственность. Мои люди расстреляли их в овраге. Сейчас у нас тридцать девять заключенных, практически нет молодежи и детей. Я считаю, что это саботаж, господин оберштурмбаннфюрер.

– Хорошо, Зингер, я разберусь, – заявил Штеллер. – Показывайте, чем богаты. Посмотрим, что можно выбрать.

Молодой офицер лаконично отдавал приказания. Забегали солдаты, залаяли овчарки. Из бараков на плац потянулись ручейки людей. Штеллер наблюдал за ними из окна.

Хорошего действительно было мало. Людей не переодевали, они носили то, в чем были в гетто – залатанные пиджаки, потертые кофты, бесформенные юбки.

Эсэсовцы выстраивали людей перед бараками. Они особо не рукоприкладствовали. Заключенные слушались их и не питали никаких надежд. Люди стояли с низко опущенными головами, порывы сентябрьского ветра трепали волосы и бороды. У многих на груди нашиты шестиконечные звезды Давида, отличительный признак обитателей гетто.

Штеллер вышел на крыльцо, неторопливо приблизился к шеренге, стал прохаживаться вдоль нее. Многие украдкой поднимали глаза, потом опять утыкались в землю. В принципе, Альфред мог бы выбрать себе материал для следующего эксперимента. Не все так плохо. Можно обойтись и без традиционных двадцати подопытных. Достаточно дюжины. Но принципиальный разговор с оберштурмбаннфюрером Зольтке – главой администрации Оршанского гетто – он обязан провести.

В небе что-то рокотало, глухо, далеко, с какими-то трескучими раскатами. Штеллер поежился, в горле у него вдруг пересохло. Он невольно остановился, навострил уши. Узники тоже насторожились, стали прислушиваться.

У Альфреда возникло жгучее желание дать в рожу молодому парню, синеющие губы которого разъехались в усмешку. Эти-то чего радуются, им осталось всего ничего.

«Рокотать мог гром. С востока приближается темная облачность, – подумал Штеллер. – Почему же погодные явления ассоциируются у меня с чем-то другим? Этого не может быть! Еще рано. Я должен закончить работу. Германские войска не пустят в Белоруссию дикие большевистские орды».

Глава 2

Крупными успехами в осеннюю кампанию сорок третьего года Западный фронт похвастаться не мог. Он очистил от войск противника Смоленщину, а в восточных районах Белоруссии наступление стало стопориться. Войска продвигались неравномерно, где-то вгрызались в оборону противника на полтора десятка километров, где-то – на три-четыре.

Части вермахта упорно сопротивлялись, отступали неохотно, переходили в контратаки. Достижения были скромными, потери – чрезмерными. Зарядили проливные дожди, дороги раскисли, растянулись обозы и резервы. Матерящаяся пехота месила грязь, в ней застревали орудия и машины.

В зоне ответственности гвардейской армии дело шло веселее. Работала артиллерия, танковые роты совершали глубокие охваты, били по флангам противника. Местность тут была умеренно лесистая, много полей, проселочных дорог.

К утру 29 сентября прекратился дождь, выглянуло солнце. Части и подразделения гвардейской стрелковой дивизии к рассвету вышли к опушке Кудринского леса.

У городка Буровичи немцы возвели основательный укрепрайон. Они несколько месяцев сгоняли сюда население и заставляли рыть рвы, стягивали резервы – части усиления СС, полицейские подразделения.

Немецкое командование готовилось к отражению удара русских, и все же он стал для него полной неожиданностью. Несколько минут гвардейские реактивные минометы «БМ-13» перепахивали вражеские позиции, крушили боевую технику, сжигали личный состав. Сигнал к атаке был дан сразу за последним залпом. Танковые колонны по заранее разминированным дорогам устремились в долину через поле. За ними в дело пошла пехота, сначала на грузовиках, потом спешивалась, растягивалась в ломаную цепь.

К ударам советских «катюш» немцы так и не привыкли. Наладить организованное сопротивление им не удалось. Танки «Т-34» ворвались в укрепрайон, за ними хлынула пехота. Немцы отступали на броневиках, пешим порядком. Упорно сопротивлялись лишь подразделения СС, которым нечего было терять. Но их подавляли минометным и артиллерийским огнем.

В течение часа моторизованная пехота взяла Буровичи, райцентр, в котором до войны проживало 12 тысяч населения. Войска развивали наступление, растекались по полям и перелескам.

Уже через два часа они вплотную подошли к Злотову, второму по величине населенному пункту района. Здесь сходились стратегически важные дороги, работала переправа через реку Земан.

Этот населенный пункт штурмовал стрелковый полк. Остальные части пошли по другим направлениям. Городишко был растянут, дома карабкались на холмы.