Секта. Ангелы умирают первыми

Наконец она не выдержала:

– Так ты все знал. Ты ведь все знал, да?!

– Да, знал…

– Давно?

– Да, практически с самого начала.

– И ты все это время молчал???

– Настя, ты же сама когда-то писала, что даже пустота не молчит, надо просто уметь слушать. Я говорил, только ты не слышала…

– Да что ты мне говорил?! Всякую чушь про свою дурацкую Библию! Отвечай!

Её лицо как-то перекосилось и стало ужасно некрасивым, стало чужим и неестественным…

– Это ты тот самый Михаил, который приходил убивать Учителя?!

– Да, это я, тот самый Михаил.

– Это правда, что ты был на войне снайпером?

– Правда…

– Почему ты мне не рассказал про это?

– Зачем, девочка моя? Это же ужасно!

– Да, в самом деле, зачем! Руки по локоть в крови! «зачем, девочка?!» И ты еще спрашиваешь! Слушай, а тебе мальчики кровавые не снятся? Ну, вот те, которых ты там убивал, они тебе, уроду, не снятся?!

– Нет, не снятся мне кровавые мальчики, я вообще 25 лет уже красного цвета не вижу, так что кровавые мальчики мне не снятся, мне мой командир снится, который вытащил меня из горящего танка, а сам сгорел и умер от ожогов в госпитале…

– Так вам и надо, уродам!

– А еще мне снится черная ночь на минусинском кладбище, я сижу на могиле ангела и пью водку из горла…

– При чем тут Минусинск? Какой к черту ангел?!

– Да обыкновенный ангел, Мотькой звали, маленькое солнышко, восемь лет от роду, которое убили злые люди…

– Ну и кто же убил этого твоего ангела?

– Да твой Виссарион, учитель твой, Настя, и убил.

И тут я начал ей рассказывать. Все, что помнил, все, что знал, все, что узнал позднее о секте и о славном парне Виссарионе, убивающем ангелов. Я рассказывал ей всю ночь, рассказал эту страшную и леденящую историю про маленькую девочку Матрену, которая умерла в муках только потому, что Виссарион запретил в своей секте медикаменты. Пока я рассказывал, Настя не шелохнулась, просто сильно побледнела, закусила губу, сцепила руки и слушала. Я не стал ее жалеть, и вовсе не из-за обиды на ее слова про кровавых мальчиков. Я эти обвинения миллионы раз слышал, мне плевать было на эти обвинения, родину не выбирают и время, в котором живут, не выбирают, я сам себя тысячу раз казнил за то, что было, что мне эти слова – тьфу.

У меня была другая задача, одна-единственная: рассказать ей всю правду о Виссарионе и секте. Разрушить в ее мозгу ту мерзость, которой ее напичкал Виссарион. Я не знаю, кому было тяжелей: ей слушать правду о том, во что она так свято верила, и видеть, как эта вера рушится, не оставляя камня на камне от ее души, или мне, видя, как с каждым моим словом я убиваю свою любовь, убиваю наше счастье и лишаю нас с ней дальнейшего будущего. Когда под утро я закончил рассказ, на Насте лица не было. Она сидела и бормотала:

–Ну почему так, Миш? Ну почему это именно нам?! Господи! За что меня он так наказывает? Мы ведь любили друг друга, что нам делать? Как нам теперь с тобой жить? У меня внутри не осталось ничего… Зачем, Господи…

– Настя, любимая, потерпи, котенок, ты сильная, ты справишься, вот увидишь, справишься.

– С чем я должна справиться, Мишка? С чем? Ты все разрушил, все, во что я верила! Чтобы справиться с чем-то, надо верить во что-то, а мне не во что больше верить.

– В мою любовь, Настя…

– Знаешь, Миш, если любовь – это такая боль, я не хочу такой любви, ничьей, ни своей, ни твоей. Я домой, Миш, хочу, отпусти меня, потому что, если ты не отпустишь, я не смогу уехать, отпусти меня… Я боюсь, что возненавижу тебя. Себя я уже ненавижу. Отпусти…

– Хорошо, Настя, давай спать, не волнуйся, пока ты ездила на встречу, я купил тебе билет на завтра. В пять вечера твой поезд, поспи немного, любимая…

Утром мы встали, и Настя начала собирать вещи. Мы оба делали вид, что она опять поедет ненадолго к Родителям, а через пару дней вернется. Уже упаковав чемодан, она вдруг что-то вспомнила, достала тоненький кожаный поясок. Спросила:

– Ты знаешь, что это такое?

– Да знаю, ответил я. – Это «невестин поясок».

– Ты и это, оказывается, знаешь?

–Да, Настя, знаю.

– Возьми, Миш, пожалуйста, его себе, он твой…

– ??? – Я недоуменно посмотрел на нее.

И тут она впервые за два дня улыбнулась…

День прошел быстро. Мы просто сидели и смотрели друг на друга и не могли оторваться, а в глазах у обоих был все тот же вопрос: почему? Почему Бог свел нас, дал любовь и дал такую боль? Почему любовь – это всегда боль? Время было ехать на вокзал. Настя вдруг попросила:

– Не провожай меня до вокзала.

– Почему?

– Если ты поедешь на вокзал, я не смогу уехать.

Мы вышли на автобусную остановку.

– Не грусти, Миш. И пойми, я ни о чем не жалею. Просто пусто у меня сейчас в душе. Нет там никого, ни тебя, ни меня самой, ни тем более Виссариона. Я немного отдохну дома, постараюсь справиться как-то со всем этим. Я должна справиться, пойми, сама должна справиться. А справлюсь, то приеду, поясок мой у тебя, береги его, перед Богом я твоя невеста.

Показался автобус…

– Ну, Миш, ну не грусти. – Она поцеловала меня. – Ну что, до свиданья, что ли?

Она старалась казаться веселой.

– Да нет, Настя, зачем себя обманывать. Давай прощаться. Ты же больше не вернёшься… Ты это знаешь, и я это знаю… Умоляю тебя только об одном, ты же знаешь, я никого никогда ни о чем не просил, а тебя прошу. Живи, Настя! Живи!!! И постарайся быть счастливой когда-нибудь, и за себя, и за меня, за нас обоих…

– Прости меня, Миш, пожалуйста…