17 писем А. Толкачёва к студентам

Если вы – мусульманка, иудейка или, не дай Бог, вегетарианка – забудьте, приготовьтесь вкушать одинаковый для всех «кинокорм» или – страдать на «подножном». Я, например, редко ем на площадке и «выбиваю» из продюсеров-директоров денежный эквивалент. Делаю я это вовсе не по религиозным или гастрономическим соображениям. Просто – ничего с этим не поделаешь – мне претит кидаться к кормушке «по свистку», в то время как организм мой хочет чего-то другого. И потом – я редко бываю в нужный момент у «раздачи», ведь мы, как правило, готовим следующий объект. Мои товарищи и помощники, имея пример, тоже чаще берут деньгами, и мы не тратим нервы и здоровье на остывший суп или на макароны вместо гречки. Примите к сведению.

Будьте аккуратней с алкоголем – на него тоже уходит много здоровья. Умение много выпить, особенно – с мороза, особенно – «с устатку», особенно – с нужными людьми, особенно – под борщ, особенно – под соловьиное пение, – нынче не в чести, знаю по себе. Даже если вчера вечером, вы, сидя в гостиничном кабаке с нужными для работы людьми, пили исключительно чай с лимоном, всё равно наутро к вам будут принюхиваться и приглядываться, а ничего не унюхав и не углядев, всё равно пустят слух, что вчера вы «нажрались» или «слегка наклюкались». И это – тоже данность отношений в нынешнем кинематографе. Ведь это так понятно – есть возможность возвыситься, унизив другого, естественно, выше тебя по рангу. Да это – вовсе и не унижение, а так, что-то наподобие профилактики. Ну, что-то там, издалека, показалось… Так что, берегите здоровье, не тратьте его на отмывание от наветов за невыпитую рюмку. За выпитую – тем более. Наше кино, сколько бы студий теперь ни развелось, – деревня достаточно небольшая, и, так или иначе, все у всех на виду. Запомните это. Канули в Лету времена, когда съёмочная группа была дружным коллективом. Тогда дружно работали и дружно же «расслаблялись». Это – отдельная тема, может быть, расскажу в другом письме и об этом. Прошли времена «умных пьяниц» и «талантливых алкоголиков». Вы можете быть чертовски талантливы, ответственны, умны и обаятельны – к вам всё равно будут относиться пренебрежительно-презрительно, если от вас «попахивает». Лучше, конечно, не пить вовсе… И это – не веяние моды. Страна столь сильно изменилась, что пить теперь – неактуально. Теперь иногда гораздо выгодней быть трезвым «дебилом», а если своей придури не хватает, опять же выгодно «косить» под дурака – меньше спроса. А дивидендов больше. Многие так и делают. (Почитайте, кстати, давно написанный Виктором Конецким рассказ «К вопросу о квазидураках»).

Ныне, – не надо далеко ходить, оглянитесь вокруг, – всё чаще на должностях, ранее считавшихся мужскими, с успехом работают женщины. Но об особенностях их организма, как и прежде, никто не задумывается. За примером достаточно спуститься в антракте к туалетам в Доме кино. Там, как и в любом ином общественном месте, вы увидите многострадальных женщин, с трудом удерживающих в себе эмоции, переполняющие их после трёхчасового просмотра. Похоже, архитекторы и проектировщики всех стран, все до единого – существа бесполые. Или – женоненавистники. В съёмочных группах, правда, в последние годы стали привозить на площадку кабинки биотуалетов. Но это – роскошь, допускаемая только во время съёмок. В прежние годы я начинал строительство любой серьёзной декорации на натуре со строительства сортира, никогда не предусматриваемого ни одной сметой. Поэтому сортир всегда был для группы моим личным подарком, построенным из «сэкономленных материалов». Моя жена, художник-постановщик Элина Бурдо – так случилось – однажды была вынуждена построить в шеренгу бригаду мужиков-плотников и велела всем смотреть в даль бескрайних, заснеженных саратовских степей, пока она за их спинами «рассупонивала» свой замечательный, с «молниями» на груди, импортный комбинезон. А на съёмках «Вкуса хлеба», когда ещё не существовало понятия «биотуалет», наши «гримёрши-костюмёрши», пошушукавшись, надолго уходили с площадки в глубь казахстанских степей изучать ковыли и другую скудную флору. Дальше – по Некрасову: «И, покуда я видеть их мог, с непокрытыми шли головами». А видно там оч-чень далеко… Не касаясь иных особенностей женского организма, не предусмотренных никаким законодательством, просто скажу: делайте выводы, барышни. Будьте готовы к разного рода неудобствам и неприятностям, непонятным существам мужеского пола, а потому – будьте терпимы, терпеливы и здоровы!

Здоровье не купишь. Фразу настолько износили и заездили, что, повторяя её, перестали задумываться о глубоком смысле этих трёх слов. А зря.

На время работы на проекте лучше всего забыть о днях рождения друзей, свадьбах родственников, похоронах, кинопремьерах и вернисажах. Так спокойнее. «Родила? Кто? Жена? Молодец, поздравляю. Старик, какое – навестить жену!? У нас съёмки!!! И потом – ведь это она родила, не ты. Попозже навестишь. Она поймёт». «Умер? Кто умер? Когда? Надо же – горе какое! Старик, какие похороны?! Угораздило же умереть, когда у нас съёмки. Потом цветочки положишь». Это почти цитаты. Так что очень желательно, чтобы крепкое здоровье было не только у вас, но и у всех ваших родственников и знакомых. Это я понял ещё на первой картине «Пришёл солдат с фронта», когда из экспедиции, в которой пробыл 8 месяцев, я смог вырваться на 3 дня на похороны отца.

В нашей климатической зоне, слава Богу, не бывает землетрясений и всяких цунами, но если непредсказуемый ураган сметёт вашу декорацию, кино будет продолжаться! Бывало и такое. На том и стоим!

Как ведёт себя нормальный человек в преддверии юбилея? Представьте – он дожил до 60-ти лет! Не всем так везёт. Нормальный человек загодя готовится к этому событию – заказывает ресторан, обзванивает друзей, моет шею и трепетно ждёт поздравления и подарки… Ненормальный киношный человек, никого не предупредив и не ожидая никаких (раньше традиционно чаще всего дарили недорогие позолоченные часы, видимо, для напоминания о быстротекущем времени) подарков, срывается в город Котлас (знаете, где это?) на выбор натуры, взяв с собой в напарники администратора, который мирно дремлет в машине, пока юбиляр, промокший до нитки, носится как угорелый под дождём по буграм и буеракам, заросшим мокрой крапивой и полынью, фотографирует виды Северной Двины и её берегов, обтянув фотоаппарат полиэтиленовой шапочкой для душа, которую он предусмотрительно прихватил в хорошей пермской гостинице, где жил несколько дней назад, пытаясь на берегах Камы подобрать натуру для этой же картины. Потом он, вернувшись в свой гостиничный номер котласской гостиницы, переодевается в сухое, параллельно разговаривая по «мобильнику» и принимая немногочисленные поздравления, засовывает мокрую одежду и раскисшие кроссовки в полиэтиленовые пакеты и торопит администратора ехать на вокзал за билетами, чтобы успеть на поезд, отправляющийся в Москву в 17.20. В поезде он складывает фотографии в панорамы на своём ноутбуке, а утром, с поезда, едет на студию, где заявляет не подозревающему о прошедшем юбилее режиссёру, что Северная Двина – тоже «говно», показывая в подтверждение своих грубых слов сложенные в поезде панорамы, просит администратора купить билет на ближайший поезд до станции Ветлужская, которая находится в Нижегородской области, едет домой, вернее, в мастерскую, где принимает поздравления от жены в виде поцелуя и флакона туалетной воды, в 18.40 садится в поезд уже без ненужного администратора и в 2 ночи, всё ещё трезвый, заселяется в пансионат «Лесная сказка» с тем, чтобы с утра начать новые поиски… «Старик! Какой, к лешему, юбилей!? У тебя натуры нет! А ты – юбиле-е-ей!», – говорит ему внутренний голос.

Это я тоже про себя рассказал, если кто не понял. По картине «Живи и помни» надо было постараться найти Сибирь поближе к Москве. Мы «утрамбовывали» сроки, боясь упустить зимнюю натуру, а мне, кроме всего прочего, надо было успеть придумать и построить несколько декораций. Как видите, ничего «героического» и «идиотического» в моём поступке не было. Работа – прежде всего. Есть даже масса положительного в том, что я отметил юбилей так. Во-первых, я сэкономил кучу денег, времени и здоровья; во-вторых, избавил друзей и товарищей от лишних трат и хлопот по поиску недорогого и необидного подарка; в-третьих, рассекая мокрое разнотравье по-над кручами Северной Двины, я дышал свежим воздухом и ощущал такой прилив сил, что местный водитель, возивший нас, видя мою прыть, и удивившись, спросил администратора о моём возрасте; в-четвёртых, я не успел обидеться на (бывший когда-то родным) «Мосфильм», естественно, не поздравивший меня с юбилеем (теперь на «Мосфильме» никто никому не нужен, и даже о смерти известных работников никто не извещает); в-пятых, я испытал нечаянную радость, получив от ставшего родным ВГИКа поздравительную открытку и 500 рублей денег от вгиковского профсоюза, в котором я состоял только в студенческую пору; в-шестых, я в первый и последний раз повидал город Котлас и отмёл его как вариант, что тоже немало; в-седьмых, я не испытал «постпраздничного синдрома», когда неспокойная совесть терзает тебя сомнениями – не обидел ли ты кого ненароком… Хватит и этого перечисления для подтверждения постулата: Работа – ВСЕГДА ПРАЗДНИК! Кстати, когда-то была возвышенно-бодряческая песня, которую очень часто «передавали» (было такое специфическое слово) по проводному радио (которое, как известно, никто никогда не выключал) в утренние часы, и в которой среди прочих оптимистических слов были радостно-приподнятые: «Трудовые будни – праздники для нас!». Качество звучания мощного хора в тех репродукторах позволяло народу более правильно понимать этот поэтический оборот: «Трудовые будни – в праздники для нас».

Когда-то страна кинула клич: «Работать на сэкономленных материалах!». Не страна, конечно, чиновники такое придумали, а страна откликнулась. Нет, не страна, она откликаться не умеет, народ откликнулся. Нет, не народ, – народ, конечно, как всегда, безмолвствовал, чиновники откликнулись, которые пониже рангом. А народ – куда ж ему деваться – стал работать под лозунгами, типа: «Каждый десятый трактор Родине – из сэкономленного металла!» или «Каждые пятые брюки – из сэкономленного материала!». Что ли, шорты они там шили? Представьте, вы приходите во вгиковскую столовую, а там – объявление: «Сегодня котлеты приготовлены из сэкономленного мяса». Примерно тогда же возник знаменитый брежневский лозунг-каламбур, висевший чуть ли не на каждом заборе: «Экономика должна быть экономной!». Те времена давно прошли, а вот принцип, по-моему, просто-таки цветёт и пахнет в нынешнем кинопроизводстве. И в советские времена следовали, кажется, ещё ленинскому лозунгу: «Социализм – это учёт!». Без учёта ты шагу не мог ступить. И на дверях магазинов часто красовалась стационарная табличка «Закрыто на учёт». Скажите, молодые люди, видели вы когда-нибудь такую табличку? Нет? А всё потому, что без причины нет следствия. Кончился социализм – нет никакого учёта. Весь учёт ведут те, у кого бабло, чисто-конкретно, в руках. Знаете, какая цепочка таких «учётчиков» находится между теми, кто даёт какие-то (чаще всего, небольшие) деньги на производство фильма, и теми, кто эти фильмы делает? Нет? И никто толком не знает. А когда настоящий хозяин денег, спохватившись и испугавшись, что слишком мало доходит его кровных до производства, ставит своего «дракона-учётчика» приглядывать за теми «учётчиками», получается ещё хуже – у «дракона» и аппетиты драконовские. Вот и приходится нам чаще всего делать высокое искусство из «сэкономленных» средств. Эти мои наблюдения – не обвинение в чей-то адрес. Просто «капитализм» наш пока что, думается, существует только в кавычках. Так что, друзья, когда вас позовут работать на картину и даже назовут сумму, заложенную в смету на строительство декораций и приобретение реквизита, не обольщайтесь – будет великое множество причин принизить полёты ваших творческих фантазий. Поэтому, заботясь о своём здоровье, заранее поугомоните свои фантазии, поугомоните. Придумывайте как-нибудь так, чтобы не слишком докучать продюсерам и директорам финансовыми вопросами. И очень желательно, чтобы всё возникало само собой, а если не само собой, то, по возможности, без их участия. А если ты «чегой-то шибко сильно размахнулся» в фантазиях – плати-делай сам. Принцип «Сам придумал – сам корячься» в нынешнем кинематографе выполняется, можно сказать, неукоснительно. По моим наблюдениям, нынче больше нужны художники, которые посговорчивее, попроще, что ли, без полётов этих, знаете, и прочих там фантазий. Мороки, знаете, с этими, которые с фантазиями, много. Иной раз приходилось слышать: «Художник у нас был – говно, ни придумать, ни сделать ничего не мог». Глядь, а они же снова его же взяли на новый проект. Потому что – удобно со всех сторон. Подумайте и над этим.

В одном из писем вы, если не поленитесь, найдёте достаточно подробный перечень вещей, которые необходимы на выборе натуры и в экспедиции для сохранения вашего здоровья. Есть, кажется, и рекомендательный список, основанный на личном опыте. Но ещё, никогда не забывайте о привычных для вас мелочах, ибо ничто, пожалуй, не портит так жизнь, как отсутствие привычных только для вас мелочей. Иногда надо потакать своим прихотям и капризам. Для пользы здоровья и дела. А помня о привычках и маленьких «слабостях» ваших товарищей и подчинённых, вы улучшаете тем самым их настроение и, следовательно, здоровье.

Вон японцы заставили всех всегда улыбаться, потому и продолжительность жизни у них самая большая. Да и технологии у них тоже не хилые. Не хуже наших, кажется. Я ещё по «Денискиным рассказам» запомнил, что существует прямая взаимосвязь между механическим растягиванием мимических мышц лица в улыбку и биохимическими процессами, происходящими в организме.

Только что в очередной раз убедился в женском сверхъестественном чутье. Вошла жена и, даже не зная, чем я занимаюсь, сходу сказала примерно следующее:

– Ты не забудь сказать своим барышням, что улыбка у них всегда должна быть ВО, – показала, какая, – лицо должно быть постоянно хорошо нарисованным, глаза гореть, одежда сверкать. И чтобы никогда сами не забывали, что они – женщины! Если надо что-то срочно сделать, можно, будучи в чистейшей одежде, взять кисть и подать пример, но не более. И чтобы в юбках ходили! Тогда их будут уважать и сделают что угодно. В лепёшку разобьются, а сделают.

Совершенно с ней согласен. Она не так давно приехала ко мне в Ярославль, в гости, а вместо отдыха – буквально спасла объект, который мы должны были сделать к утру. И я, и все мои мужики и пацаны закисли – устали и еле ползали. Кроме того, у меня «картинка» в голове не очень складывалась. Мы съездили с ней в ночной магазин и купили ребятам всякой еды. Потом она, без укоров и призывов, взяла кисть и начала красить стену. Даже мой декоратор, крайне редко, из-под палки, делавший что-либо руками, через пять минут последовал её примеру. Ребята зашевелились, сон бежал, и часам к 5-ти утра мы всё закончили. Это потому, что Эля была в брюках. Будь она в длинной юбке с маховой кистью в руках – до 2-х бы управились. Троих ребят мы развозили по домам, и по дороге все болтали без умолку. Настроение было хорошее – мы молодцы! Декорация, к слову, наутро всем понравилась.

В съёмочных группах Вадима Абдрашитова на площадке всегда звучала музыка, и звукооператор Лиля Тереховская очень тщательно подбирала её «ассортимент». Мы настолько привыкали к знакомым мелодиям, что, казалось, не замечали их, не слышали, но, стоило надолго наступить тишине, возникал явный дискомфорт, что-то начинало мешать и раздражать. Говорят, под музыку и хлеба колосятся лучше, и коровы дают больше молока, причём, сразу сгущённого.

В любом коллективе обязательно найдётся человек, которого, почему-то, все недолюбливают. И, как правило, есть человек, которого, почему-то, никто не воспринимает всерьёз. Постарайтесь не попасть в их число, и вы сохраните здоровье и себе, и окружающим.

Никогда не носите в себе обиды и, тем более, не копите их. Пожалуй, нет ничего хуже человека, на лице которого лежит печать обиженного. У него и пластика какая-то другая. И самое противное, что причина обиды, на поверку, оказывается ничтожно маленькой, или её вовсе не было. А здоровья на эту глупость ушло много. Все обиды надо разрешать сразу, здесь и сейчас, «не отходя от кассы».

Есть ещё причина, пожалуй, основная причина быть здоровым – это отсутствие какой бы то ни было социальной защиты. При социализме у нас был такой, как бы всеобщий, профсоюз. Был и лозунг-утверждение: «Профсоюзы – школа коммунизма!». Поскольку коммунизм отодвинули в неведомую даль, «школа» стала неактуальной. Нет, где-то профсоюзы существуют, успешно борются за права своих членов, могут, например, всю Францию «поставить на уши». Но у них там – капитализм без кавычек, и люди давно умеют считать свои деньги, которые, по большому счёту, являются эквивалентом здоровья и жизни. У нас тоже есть всякие профсоюзы и собесы, но «сборная солянка киношников» к ним никак не относится. У киношной братии нет также никакой защиты со стороны (уже ставших мифическими) отделов охраны труда и техники безопасности. Поэтому, не дай вам Бог, получить травму на съёмочной площадке или серьёзно заболеть, работая на проекте. В первом случае вы никогда не докажете, что получили травму не по собственной дурости, во втором – вас просто выкинут с проекта. В обоих случаях вы не получите ни копейки, если, конечно, добрый продюсер (из жалости или от хорошего к вам отношения) не «подкинет» вам из сэкономленных средств небольшую сумму – на бедность.

Учтите это.

И – НЕПРЕМЕННО – БУДЬТЕ ЗДОРОВЫ ВСЕГДА!

В начале было слово… или Знаете ли вы русского языка?

Задумывались ли вы о том, как плотно всю жизнь нас окружают всевозможные буквы и цифры? Они появляются сразу после нашего рождения на роддомовских бирках и долгие годы напоминают о нас после нашей смерти.

Буквы буквально преследуют нас повсюду. Одни нагло лезут в наше сознание с сумасшедших рекламных щитов и грязных заборов, другими испещрены всевозможные упаковки и любые предметы быта и одежды, третьи информируют и руководят нами в житейском море… И, конечно же, несметное количество букв таится в неисчислимом множестве книг и другой печатной продукции. Буквы заполонили абсолютно всё пространство вокруг нас.

Мы и людьми-то стали лишь благодаря изобретению письменности.

Надо сказать, что ранее к буквам, точнее – к слову – относились весьма почтительно и, если хотите, трепетно. В русском языке есть множество пословиц и иных мудрых наблюдений, посвящённых слову.

Ныне же, когда количество разных слов «на душу населения» постоянно растёт в геометрической прогрессии, на мой взгляд, столь же стремительно падает цена и смысл слова. Я ещё застал времена, когда к печатному слову относились более чем уважительно, а слова, напечатанные в газете, особенно – в «Правде», народ воспринимал как незыблемую истину.

За слово, как известно, ставили памятники, ссылали в каторгу и «пускали в расход»…

На удивление быстро подзабылось сравнительно недавнее время, когда далеко не каждый гражданин СССР имел конституционное право купить себе пишущую машинку. Нужно было собрать кучу документов, доказывающих необходимость и право иметь в личной собственности «множительную технику». И хотя на этой «технике» можно было с большим трудом «пробить» под копирку не более шести страниц «слепого» текста на папиросной бумаге, каждая машинка была зарегистрирована Великим Государством, и ты не имел права подарить или продать её кому-либо без разрешения этого государства. Такое было отношение к слову. Власть боялась слова.

Но ещё Маяковский три четверти века назад сокрушался, что «Слова у нас, до важного самого, в привычку входят, ветшают, как платья…».

Обратили внимание: на заборах и иных свободных уличных плоскостях ныне, по большей части, красуются надписи латинскими буквами, а родные, с детства привычные слова, начертанные угловатыми буквами славянского алфавита, ранее считавшиеся «непечатными», легко перекочевали в печатные издания? Но печаль, думаю, не в этом.

Когда-то большевики с успехом решили одну из своих главных задач – ликбез, т. е. ликвидацию безграмотности, и долгие годы мы гордились тем, что мы – самый читающий народ в мире. Не анализировалось, правда, что мы читаем и как.

Все члены КПСС (Коммунистической партии Советского Союза) в обязательном порядке выписывали газету «Правда», а несметная армия комсомольцев (членов Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза молодёжи) умело направлялась Партией и Правительством на новые подвиги не без помощи «Комсомольской правды». Все областные города необъятного Союза выпускали свою «Правду», а в Союзных республиках – минимум на двух языках. Получалось, что в стране великое множество правд. Хотя в Саратове, например, областная газета называлась не «Саратовская правда», а коротко и однозначно – «Коммунист». А молодёжная газета, с которой я долгие молодые годы сотрудничал, имела скромное название «Заря молодёжи». Тысячи и тысячи редакций и типографий районных газет заваливали квартиры законопослушных граждан своими «правдами», неустанно «сея разумное, доброе»… и вовсе не вечное. Прибавьте к этому сотни тысяч многотиражек, выпускаемых на каждом заводе, почти в каждом колхозе и в каждом уважающем себя учреждении. И все эти миллиарды кубометров газетной бумаги, испещрённой буковками и фотографиями преотвратного качества, так или иначе использовались в быту.

Надев после ВГИКа солдатскую форму, я, по мере своих возможностей, укреплял моральный дух Советской Армии, служа в дивизионной газете «Таманец».

Прошу также не забывать о многих сотнях самых разнообразных «тонких» и «толстых» журналов, бывших, в частности, хорошей и престижной «кормушкой» для художников.

Ныне остаётся только удивляться, что вся эта несметная масса печатной продукции, постоянно находящейся под «неусыпным государевым оком», была востребована. Вам, как художникам, необходимо знать, что самые длинные очереди по утрам выстраивались именно у газетных киосков (коих в советское время было великое множество), а уж потом – у пивных ларьков (коих было катастрофически мало). В любой квартире вы увидели бы кипы газет и журналов, несмотря на то, что вся эта «макулатура» в основном использовалась в качестве туалетной бумаги и обёрточного материала. Когда вам придётся воссоздавать «эпоху социализма», не забудьте, что дефицит обёрточной бумаги в магазинах вынуждал продавцов заворачивать в газеты селёдку и колбасу, что газета была идеальной одноразовой скатертью в любых условиях, что гладить брюки удобнее всего было через газету, что заботливые жёны заворачивали в газеты бутерброды и сменное бельё мужьям, отправляющимся на работу и в командировку; в газетные же кульки и кулёчки насыпали крупу, сахар и семечки, а смоченные и высушенные комки газет подчас служили отличным топливом… Нынешние газеты столь разительно отличаются от газет, например, двадцатилетней давности, что ныне ответственный художник вынужден за большие деньги изготавливать газеты тех времён даже для оклейки стен декорации.

Недавно молодой сорокадвухлетний реквизитор не смог сделать из газеты ни одной примитивной сигареты-самокрутки, которые долгие годы курил не только Непобедимый Советский солдат, но и почти весь рабоче-крестьянский народ. Да, время идёт…

* * *

Когда-то ненавязчивая советская реклама скромно утверждала: «Книга – лучший подарок!». Утверждала справедливо, ибо купить нужную или просто хорошую книгу было практически невозможно. Поэтому многие интересные книги мы перепечатывали на машинке или переснимали и печатали на фотобумаге, перепечатывали с перепечатанного и переснимали с переснятого… Помнится, что «Роковые яйца» М. Булгакова я прочитал в конце 60-х в очень плохом машинописном варианте и был потрясён. Мне так захотелось поделиться своими впечатлениями, что я самостоятельно перепечатал произведение, заняв машинку у друзей-сценаристов. «Собачье сердце» и «Мастера и Маргариту» я впервые прочитал тоже в «самиздатовском» виде. А в середине 70-х я переснял на фотоплёнку один из томов «Архипелага ГУЛаг», тайком привезённый друзьями из Лондона.

В СССР был хронический дефицит товаров. Хорошая книга не была исключением. Поэтому некоторые «наши люди», коим удавалось побывать в «загранице», привозили оттуда не джинсы и другие шмотки, а книги, изданные у нас же. В любой стране можно было легко купить книги, о существовании которых мы даже не подозревали. Судя по всему, это было частью внешней политики Советского Союза – издавать небольшими тиражами книги не особо жалуемых нашими властями писателей и торговать ими в иных странах, чтобы заткнуть пасти всяким недоброжелателям и пасквилянтам, нагло клевещущим на нашу Родину злобными измышлениями об отсутствии свободы слова и печати в СССР. Я тоже привёз году в 86-м из Польши «духовную пищу» в виде нескольких томиков Цветаевой, Ахматовой и Гумилёва, сэкономив на суточных, т. е. на пище гастрономической. Болгария и Польша были, пожалуй, самыми доступными для «простого советского человека» странами. И хотя бытовало выражение «Курица – не птица, Польша – не заграница», необходимо было преодолеть массу всевозможных препон и пережить ряд унизительных процедур (в том числе – медицинских), чтобы попасть туда. Я уж не говорю, что необходимо было пройти самый настоящий экзамен, где серьёзные люди легко могли «зарубить» твою кандидатуру по политическим соображениям. Например, собираясь в лояльную Канаду на съёмки нескольких эпизодов киноэпопеи «Вкус хлеба», снимаемой, между прочим, по госзаказу, мы были вынуждены всерьёз изучать историю, географию и политический строй Канады и старались запомнить фамилию Первого секретаря ихней Коммунистической партии. В Канаду я так-таки и не попал (по экономическим соображениям), но опыт и ненужные знания остались.

Думаю, вам следует знать, что таможенники любой страны мгновенно узнавали прибывшего советского человека не столько по одежде, сколько по «советским» чемоданам, забитым консервами, копчёной колбасой и супами в пакетах. Иметь валюту ты никак не мог, обменять деньги тоже было нельзя, суточные, даваемые государством на прокорм, были откровенным плевком в морду, а привезти хоть какие-то сувениры хотелось. И – голь на выдумки хитра – наши люди варили яйца и пельмени кипятильником в раковинах умывальников, механики съёмочной аппаратуры жарили картошку в банках из-под плёнки, а костюмеры Большого (!) театра запекали мясо между двумя утюгами.

Вряд ли вы сможете понять, сколь унизительно было наше положение на Международном кинофестивале 1988-го года в Каире, когда на все 8 дней нашего пребывания нам выдали по 10 долларов США на нос, справедливо объяснив, что жрачка там халявная, а 10 долларов – щедрость государства на случай непредвиденных обстоятельств. Непредвиденные обстоятельства возникли сразу же. В понтярном пятизвёздочном отеле «Semiramis», где нас поселили, действительно был халявный «шведский стол» с невероятным выбором всевозможных острых и сладких блюд, но любая жидкость, спокойно стоящая на наших столах (за исключением единственной бесплатной чашки кофе или чая на завтрак), была нам недоступна. Десятидолларовая купюра, которая в Москве казалась мне чуть ли не пропуском в незнакомый мир, оказалась бумажкой, на которую я мог купить в отеле 4 бутылки пива или минеральной воды, или 4 же чашки кофе. Вышколенные арабы-стюарды внимательно следили за всеми вкушающими пищу и, стоило тебе поднять взгляд от тарелки, мгновенно возникали перед тобой со слащавой улыбкой и неприличным предложением открыть бутылочку пива или воды. Я возненавидел их гадкую угодливость, мерзкие неискренние улыбки и нескрываемое чувство превосходства над окружающими. И где только понабрали этих мерзких типов!? Замечательные кварцевые наручные часы-штамповка стоили столько же, сколько стоила бутылка отвратительного египетского пива, поэтому я улетел из Каира, так и не попробовав ихнее знаменитое пиво «Stella», но осчастливив друзей часами и очень дешёвыми сувенирными папирусами. Наши кураторы, отрывая от госбюджета по 10 долларов на представителей культуры, конечно же, не могли предположить, что нам захочется сходить, например, в великолепный Каирский музей или, скажем, в туалет, находящийся вне отеля. Так что, в тот раз из Каира я никаких книжек не привёз.

Зато много книг мы обычно привозили из поездок по выбору натуры. Заезжая в любой посёлок или большую деревню, мы первым делом интересовались, где у них книжный магазин. В одном казахском ауле я приобрёл – вы не поверите – трёхтомник «Опытов» Монтеня и 2 тома «Мифов народов мира», которые в Москве можно было, похлопотав, достать за десятикратную стоимость.

Никто не знает, по какому принципу распределялась по торговой сети печатная продукция, но мы поняли – чем дальше населённый пункт от так называемых культурных центров, тем больше там неожиданной и превосходной литературы. Деяния наших чиновников от торговли и всякой там пропаганды не соответствовали никакой логике и здравому смыслу. (В письме «Созвездие Быка на карте Родины» я рассказал об освежителе воздуха для туалетов – одном из двух товаров на пустых полках магазина в глухой деревне Саратовской области. Вторым товаром был крем после бритья с витамином F. Больше там не было ничего. Но это – картинка из конца 2000-го года). В Советском Союзе прилавки магазинов не пустовали, но чаще всего были завалены ненужными товарами. Например, в бескрайних степях Казахстана я встречал в продаже бензопилу «Дружба», а также ласты и другие принадлежности для плавания. И, поверьте, мало бы удивился, если бы увидел в магазинах Туркмении лыжи и валенки. В провинциальных книжных магазинах вечно было не найти детских книг, учебников и школьных тетрадей, зато встречались труды Джонатана Свифта и великая книга Эразма Роттердамского.

В экспедициях мы заводили знакомства с продавщицами книжных и букинистических магазинов и удачно пополняли свои библиотеки. Особенно выгодно было ходить по магазинам с известными артистами и, «примазываясь» к их популярности, получать свою долю дефицита.

Ещё книги спасали в трудные времена, коих, к сожалению, было много. Когда «костлявая рука голода» в очередной раз сжимала стенки желудка, я нёс, как правило, дорогостоящие альбомы по искусству в букинистический магазин, успокаивая себя тем, что качество полиграфии растёт, значит, скоро выпустят более хорошие альбомы, которые я смогу купить, когда утрясутся финансовые проблемы. Оценщик сверялся с каталогом, и кассир сразу же выдавал деньги, вычтя справедливые 20 % за труды магазина. Со временем действительно выпускались новые альбомы, правда, возникали и новые финансовые проблемы. Поэтому, когда кто-либо из друзей дарил мне очередной альбом, я просил его сделать дарственную надпись на титульном листе – это было почти гарантией того, что альбом останется у меня.

Времена меняются, отношение к книгам – тоже, и теперь продать книгу не так-то просто. Зато достаточно легко можно приобрести почти любую книгу. Помнится, в так называемые «лихие девяностые» на любом книжном развале спокойно продавалась «Mein Kampf» несостоявшегося художника Адольфа Шикльгрубера. О, времена! О, нравы!..

А в 70-х и 80-х я безуспешно искал любую книжку моего любимого Виктора Конецкого, пока директриса какой-то районной библиотеки в сибирском городе Междуреченске, узнав об этой моей беде, не выкрала из собственной же библиотеки нечитанный двухтомник Конецкого и не подарила его мне.

Теперь не слишком капризному библиофилу вовсе не обязательно ходить в библиотеки и книжные магазины – многие издания можно легко найти в Интернете. Книга стала настолько доступной, что, на мой взгляд, пропала радость обладания новой книгой, и вообще изменилось отношение к слову.

Раньше охота за книгой была для многих подчас важнее и интересней самой книги.

На хорошие книги тоже была мода. По характеру домашней библиотеки можно было судить о социальном и интеллектуальном уровне хозяина, его интересах, связях, финансовых возможностях и т. д. Кажется, в середине 70-х началась подписка на двухсоттомник избранных произведений классиков мировой литературы. Издатели предполагали осилить этот проект лет за 10. Ажиотаж был просто сумасшедший. Те, кому каким-то чудом удалось оформить эту подписку, вызывали у прочих чувство жгучей неизбывной зависти и злости на свою разнесчастную судьбу. Не очень понятно, кто и по какому принципу составлял проект этого двухсоттомного книжного монстра, но довольно скоро стало ясно, что многие авторы и их произведения нормальным людям не очень нужны. Ажиотаж, тем не менее, не угасал. Но на полках букинистических магазинов стали появляться отдельные тома, и многие по инерции их покупали и с гордостью ставили в свои шкафы. Правда, я не встречал ни в одном доме больше 50–60 томов, да и те, по большей части, стояли «для красоты».