Путь в чаши

Мальчик обиженно шмыгнул носом, но послушно отстал от сестры и побрел в дом. Окер проводил его прищуренными глазами, кинул взгляд на притихшую Мэву, прижимавшую к груди окатанные морем голыши, и снова приложился к горлышку. Полуденный воздух раскалился до предела, даже вечно жужжащие рядом с кувшином мухи исчезли, пережидая самые тяжелые часы.

Особенно удивительно было в такое время увидеть на дороге человека. Тот бодро шагал под раскаленными лучами, лишь изредка поглядывая по сторонам. Человек как человек, не бедный и не богатый. Окер спрятал кувшин под порог и отер губы. Чужак, сразу видно. В поселке все друг друга знают, а этот – совершеннейший незнакомец, видит он его в первый раз. Коренастый, бронзовый от загара крепыш в штанах и рубахе, подвязанной засаленным, некогда красным кушаком, остановился у хлипкой калитки и поднял в приветствии ладонь. В темной коротко стриженой бороде виднелись густые пряди седины.

– Храни тебя Аммуган, добрый человек.

– И тебя, кем бы ты ни был, – отозвался Окер, гадая, что здесь понадобилось незнакомцу.

Тот опустил руку на рассохшуюся жердину и улыбнулся сидевшей в пыли девочке – зубы у чужака блестели золотом. Вот так гость! Пастух прищурился, вглядываясь, – крепкое темное запястье в пять рядов овивала татуировка из волнистых линий. Моряк, стало быть…

– Ищешь чего? – он выпрямился, скривившись, когда дала о себе знать затекшая спина и до сих пор ноющие ребра.

– Ищу, – чужак поправил кушак и огляделся. – Ищу разговора с умным человеком.

– И об чем разговор?

– Разговор выгодный, как ни крути, – ухмыльнулся незнакомец.

– Ну, тогда, – Окер, кряхтя, поднялся. – Милости прошу в дом. На солнце-то жарко, небось.

– Невыносимо. С раннего утра в пути. Не думал, что на северных островах может стоять такое пекло.

– Первый раз на Сетреме?

– Не первый, но в это время года навещать ваши края ни разу не приходилось.

Они вошли в дом, где от земляного пола хоть немного веяло прохладой. Браду наказали выметаться во двор и не дразнить сестру. Мальчишка покосился на подмигнувшего ему незнакомца, поправил штаны и, оглядываясь, побрел восвояси. Памятуя о золотых зубах, Окер наскоро протер две глиняные чаши, поставил на стол блюдо со свежим козьим сыром, сухие лепешки, маринованные с луком оливы и последнюю бутыль вина, извинившись за его кислоту. Человек принял угощения благосклонно и расхвалил сыр. Даже от вина не отказался, несмотря на откровенно паршивый вкус.

Отобедав, гость не стал ходить вокруг да около. Объяснил как есть, коротко и по-деловому. Окер поначалу даже растерялся от такой прямоты. И испугался, чего греха таить. Но чужак обладал недюжинным даром убеждения. А довода, весомее сгруженного на отскобленный стол кошеля со звякнувшими в нем монетами для пастуха и вовсе не существовало. Монет было много. То, чего просил за них чужак, не стоило таких денег. Зато их наверняка стоил риск, на который придется пойти.

Пастух смотрел на незнакомца:

– На что он вам? Да за такие-то деньги…

– То не твоя забота, добрый человек. И даже не моя. Я лишних вопросов не задаю, а просто выполняю свою работу.

– Ну, оно-то верно, – Окер потер поясницу, пытаясь на глаз определить, сколько монет в распухшем кошеле. – Да дело слишком уж рискованное.

– Потому я пришел не один.

– Вот это ты правильно рассудил, – сомнений поуменьшилось.

– Сейчас я уйду и вернусь вечером.

– Вечером оно в самый раз. Вечером наверняка будет лучше. А куда же вы потом?…

– Есть несколько хороших тропок.

Окер в возбуждении схватил его за рукав:

– Стой-ка, стой-ка! Никто не знает здешние тропы так, как пастухи. Все горные ниточки, все ямки и пещерки.

Чужак смерил хозяина лачуги насмешливым взглядом, но внезапное желание оскорбиться отступило при одном взгляде на вожделенный кошель.

– Не вздумай просить за это отдельную цену, старик. Я и так хорошо тебе заплатил.

Да пропади ты к мауру со своими подозрениями! Окер махнул рукой, отчаянно пытаясь придать себе хотя бы толику той солидности, какую излучал собеседник.

– И в мыслях не держал. Вы, главное, доставьте свой груз куда надо и наверняка.

Моряк улыбнулся, сверкая золотом:

– По рукам.

Человек ушел, оставив Окера пересчитывать деньги. Позже он разделил монеты и рассовал по разным тайникам.

– Брад! – мальчонка появился на пороге, и пастух сунул ему тонкую истертую монетку. – А сбегай-ка к Дазару за вином. И пусть только попробует подсунуть мне тухлую кислятину на обол*! Да на остатки возьми себе и сестре коржик или что еще там у него водится.

Брад послушно схватил монетку с отцовой заскорузлой ладони и выбежал на улицу. Окер слышал: сын похвастался полученным грошом перед Мэвой, чем вызвал ее завистливый восторг. Выйдя на крыльцо, он увидел, как девчонка увязалась за братом, оставив камешки валяться в придорожной пыли. Пастух приосанился, откровенно гордясь собою: все ж таки он кормилец, да и детей своих по возможности всегда одарит. Всеблагой Дракон видит его старания вытянуть семью из нищеты и ниспосылает ему такую возможность. Солнце начинало понемногу клониться к закату, и пастух побрел обратно в лачугу – следовало должным образом приготовиться к вечернему визиту.

Горячий золотой диск скатился за хребты, погрузив долину в предвечернюю тень. Окер сидел на пороге дома и ждал. Вино, купленное у Дазара, подходило к концу, вместе с уверенностью в том, что задуманное осуществимо. Нет, он, конечно, не страдал суевериями, заразившими поселок, но тоже не дурак, чтобы не понимать – последствия его поступка могут оказаться плачевными. Впрочем, отступать некуда, все во власти Дракона. Особенно отчетливо он это понял, когда на дороге к лачуге появились люди. Впереди шагал обладатель золотых зубов. Пряча поглубже затухающую решимость, пастух отбросил пустой кувшин, и тот покатился по жухлой траве под самую стену. Своих сопляков он отослал к Меторе-рыбачке. Нечего им тут сейчас ошиваться.

Люди вошли во двор, и хозяин кивнул им, приветствуя. Рослые, крепкие, загорелые. Они в его сторону даже не взглянули, лишь их предводитель улыбнулся хозяину и испросил позволения войти в дом. Окер повел их внутрь, наказав располагаться, как те посчитают нужным. В груди нехорошо кольнуло.

– Вы вот так по всему поселку прошагали?

– Не беспокойся, – вожак вытянул из-за кушака веревку и принялся ее разматывать. – Мы прошли осторожно, нас никто не увидел. А твой дом сами Драконы поставили так, что пробраться к нему незамеченными – задачка не из трудных. Не бойся.

Он посмотрел Океру в глаза и кивнул уже без улыбки:

– Мы все сделаем тихо и без лишнего шума.

Оставалось удовольствоваться обещанным, хотя и небезопасно это – полагаться на пустые заверения. Вот вы сначала выполните, что обещаетесь, а уж там мы посмотрим. Пастух снова вышел на порог лачуги и уселся на свое привычное место, готовясь ждать. Стоило дать Браду две монеты: вино закончилось слишком быстро, и успокоения не принесло.

Он с тоской оглянулся на брошенный под стену кувшин и приготовился к тягостному ожиданию. Но Всеблагой Аммуган смилостивился – не успело как следует стемнеть, когда из-за пригорка показался пасынок. Он не спеша брел к дому, глядя по сторонам, и это позволило без труда дать знак затаившимся в доме. Мальчишка вошел во двор и с отсутствующим видом прошагал мимо, так ничего и не заподозрив. Для волнений времени не осталось. Окер отскочил подальше от крыльца и выбежал со двора, притаившись около хилого платана, росшего за оградой. Сердце тряслось и дергалось, словно никак не могло решить, куда ему выскочить легче – через ребра или прямиком из горла.

В доме едва слышно зашумели и завозились. В сгущающейся темноте сложно было разобрать, что там происходит, но борьба и впрямь обошлась без ненужных криков и воплей. Пастух не в первый раз за день похвалил себя: меч Брэнана он заведомо перепрятал в подполе. Ну и где ж, люди добрые, его призрачный клинок, о котором столько пересудов?

Только когда на двор вытащили туго спеленатый, перевязанный ремнями тюк, он решился вернуться во двор. Вожак отер лоб и улыбнулся пастуху.

– Я же говорил, добрый человек, все пройдет тихо. Однако же, силен он у тебя, сучонок! Будь при нем оружие, кого-нибудь из своих я бы наверняка не досчитался.

– Да, он силен, – Окер продолжал с опаской коситься на связанного. – Но не так, как надлежало бы сынку Левиафана.

– Левиафана? – чужак поднял брови, невольно обернувшись, чтобы бросить взгляд на пленника. – Что еще за байки?

Пастух криво усмехнулся. Напряжение, немилосердно колотившее изнутри весь день, понемногу отступало:

– Ну, вы-то наверняка знаете, он мне не сын. Его мать до меня была мужней, и все ж, говорят, прижила дитя от океана. А она, надобно сказать, и не отказывается. Разве Аммуган и дети его плодят на земле людей? Я вот не слышал. А раз не они, значит нечисть какая-нибудь из самой бездны, – Окер сплюнул. – Мальчишку в поселке никто не любит. Мало того, что не пойми чье отродье, так и непутевое. И на кой он сдался вашим нанимателям?