Переход хода

Генерал едва заметно улыбнулся.

– Ну да, специфические. А ты что хотел? Чтобы на нас работали люди исключительно высокоморальные, десять заповедей свято блюдущие и готовые ради России мученический венец принять? А если нет таких? Прикажешь работу сворачивать?

Левченко пожал плечами.

– Я ж не спорю…. Но одно дело – с кадровыми агентами работать, какие на смерть идут, не морщась, а совсем другое – рассчитывать на тех, кто в первую очередь на сумму прописью в ведомости на зарплату глядит.

Калюжный покачал головой.

– Понимаю. Стало быть, и алгоритм работы с ними должен быть иной. Какие последние вести от Горца относительно Царьграда? Ты ж его, как я помню, ещё в сентябре озадачивал?

Подполковник кивнул.

– Озадачивал. Докладывать подробно?

– Давай!

Левченко прокашлялся, взял в руки папку, развернул её, пробежал глазами – и, чуть заметно качнув головой и про себя хмыкнув, доложил:

– Таманец работал в основном с Немезидой – в девичестве Оксаной Осадчей, жительницей славного города Чернигова. Туда в восемьдесят девятом вывели войска из Германии, и немцы подрядили турецкую фирму «Энка» понастроить жилья для беглых наших вояк. Там наша девушка и познакомилась с неким Туфаном Сарыгюлем, тогда ещё – простым курдским работягой. Через год паренёк убыл во славный град в Константинополь, а ещё через три месяца Оксана, не выдержав разлуки, подалась ему во след. Как она его в Стамбуле нашла – мы до сих пор голову ломаем, ведь не знала ни слова по-турецки! Но нашла…. В общем, жили они крайне небогато, и в девяносто седьмом её нашёл Таманец… и к нашему общему делу привлёк. Нам тогда в Турции нужна была опорная точка – вот Оксана и согласилась чуток поправить своё благосостояние, нашей конторе кое-какие услуги оказывая. К тому времени бывший строительный рабочий переквалифицировался в бандита, отсидел срок за убийство, поднялся по тамошней иерархической лестнице… по-нашему до авторитета. Сам он выходец из селения Малатия, что в горах Восточного Тавра, турецкий Курдистан. Курды, как вам наверняка известно, держат весь криминальный бизнес в Стамбуле, курдская мафия подмяла под себя там всё более-менее доходное – ночные клубы, наркотики, проституцию, заказные убийства. В последнем виде деятельности оный Туфан Сарыгюль и преуспел.… Сейчас числится бригадиром в клане Рамазана Илдыса, занимается организацией ухода в лучших из миров нежелательных персонажей, плюс к этому – крышует торговлю наркотиками в трёх кварталах близ Истикляль; также имеет небольшой семейный бизнес, отель и ресторанчик. С Немезидой Таманец наладил связь в девяносто седьмом году, в июне-июле, и до сих пор нареканий на её работу не было; Горец считает, что со своими обязанностями деваха справляется нормально. Впрочем, мы её до сих пор шибко не нагружали – всё больше по мелочам: принять человека, помочь с документами, переправить в Грецию или куда дальше. То есть до сих пор в серьезных делах она задействована не была.

– Работает барышня исключительно за бакшиш? – перебил подполковника Калюжный.

– Так точно, Горец ей перечисляет пятьсот каждый месяц, плюс за каждую операцию – сдельно. Но не балует.

Генерал молча кивнул.

Левченко продолжил:

– В сентябре Горец сообщил Немезиде, что возможно, ей придется поучаствовать в серьезном деле. И попросил поговорить с её бандитом – на предмет содействия. Барышня пока согласия не выказала, но, думаю, её бандит за это дело возьмется – некоторые данные позволяют судить, что парень любит рисковые дела, если эти дела хорошо оплачиваются.

Генерал вздохнул и пробурчал:

– Ох уж мне эти «жёлтые розы»… Мало светлой памяти Иосиф Виссарионыч на Мустафу Барзани денег и ресурсов ухлопал, генеральское звание ему присвоил – теперь наша очередь пришла в курдское … хм… в общем, в их отходы вступать.

– Жёлтые розы? – удивился подполковник.

– Фамилия у этого Туфана так переводится – «Сары-Гюль», «жёлтая роза». А то, что он курд – вообще, такой не подарок, я тебе скажу…. Ладно, теперь я вижу, что присутствие Гончарова в Стамбуле более чем необходимо. Согласен. Значицца, так. Пущай Одиссей наведается в Мукачево, или куда там ещё в Закарпатье, я тебе завтра все данные сообщу, куда точно, и с кем ему там связь держать, на кого рассчитывать. Ты же пока найди подходящий транспорт до Закарпатья, вступи с владельцем в сговор – так, чтобы груз наш из Подольска до этого Мукачева или Ужгорода доехал без проблем. Сантехническое оборудование, как я понимаю, на этот раз не пойдет?

Левченко отрицательно помахал головой.

– Нет. Будет подозрительно – сантехнику в те края из Польши и Венгрии тащат.

Генерал кивнул.

– Ясно. Значит, придумай что-нибудь посвежее. Сегодня у нас четырнадцатое – даю тебе на всё про всё неделю, двадцать первого железо должно тронуться в путь, и быть в Закарпатье до католического Рождества или дня на два-три позже. Примерно к этому же времени подтягивай туда Одиссея.

– А польская машина? Разве поляки в Рождество куда-то едут?

Калюжный иронично улыбнулся.

– Поляк, ежели это выгодно – всё бросит и от одра умирающей тёщи бегом умчится бизнес делать! Твой знакомец, Третьяков, обещал фуру в любое время – у его легальной конторы контракт на поставку какого-то оборудования из Польши в Болгарию. Его знакомые ребятки за Карпатским хребтом машинку эту потихоньку догрузят, без лишних глаз и ненужных вопросов, и Одиссею её покажут. В Сливене, куда фура эта идёт, наше железо Одиссею передадут, ну, а дальше – на его усмотрение.

– Когда Гончарову стартовать?

Генерал почесал затылок.

– А что ему в конторе зазря сидеть, штаны протирать? Пущай дела свои в божеский вид приведёт, дней десять ему за глаза должно хватить бумажки оформить и легенду к этой поездке придумать, а потом командировочные получит, и двадцать шестого – двадцать седьмого пусть двигает в Царьград-город, с курдским бандитом договариваться. Раз он такой, понимаешь, жуткий шустрик…

Левченко кивнул.

– Задача ясна. Разрешите идти?

Калюжный вздохнул.

– Погоди. Ты хоть понимаешь, Левченко, КАКУЮ операцию мы тут с тобой замышляем?

Подполковник пожал плечами.

– Обычную. Впервой, что ли?

Генерал покачал головой.

– Ничего ты не понимаешь, друг мой сердечный, Дмитрий Евгеньевич! До сего дня действовали мы с тобой и со всей нашей конторой на свой страх и риск – не видя наверху ни просвета, ни тени радения об Отечестве, в самую, извини, задницу загнанному. Бились, людей теряли – и ни слова благодарности от Родины не слышали. Так?

Левченко кивнул.

– Так точно. Хорошо хоть, не мешали…

– Вот и я о том же. А ноне начинаем мы операцию, чтоб ты знал, совсем иного толка. Я, по стариковской своей привычке никому не верить, и по сей час сторожусь чего лишнего сболтнуть, и наверху о нас по-прежнему думают, как о связной лавочке, не дающей нашей агентуре к западу от Смоленска совсем уж зачахнуть. Но на эту операцию, что мы с тобой в мае задумали, а в августе начали потихоньку готовить – я прямое разрешение получил с самого верху. С самого! – негромко, тщательно выговаривая слова, повторил генерал, подкрепив свои слова поднятием указательного пальца к потолку.

Левченко удивлённо посмотрел на своего шефа.

– Так точно, товарищ подполковник! И не удивляйся, и брови не вздымай – потому как я и сам удивляюсь! Правда, насколько я понял со слов моего любезного друга генерала Третьякова, наверху по-прежнему всех наших возможностей не знают – да и незачем им пока этого знать, беспокойство одно – но всурьез на нас рассчитывают. Ведь с нас, как понимаешь, при любом раскладе взятки гладки. Лавочка мутная, чем занимается – неясно, кто в ней работает – совсем уж непонятно, кто её финансирует – один чёрт разберет. Но к государственным органам никакого отношения не имеет однозначно – вот в чём вся прелесть! Руки у нас свободные – и посему наша с тобою операция должна будет таких блох за воротник нашим заклятым друзьям сыпануть, что им, бедолагам, тошно должно стать. Если задумка эта наша с тобою удачно сыграет – то, чем чёрт не шутит, может, и удастся нам кого-нибудь из главарей той стороны пустить по дорожке, покойным генералом Зия-уль-Хаком проторённой[5 - Самолёт с президентом Пакистана Зия-уль-Хаком потерпел катастрофу и разбился 17 августа 1988 года, ни один из находившихся на борту высокопоставленных пакистанских военных не уцелел. Виновные в гибели президента Пакистана до сих пор не найдены…].… Только на этот раз уже без помощи палестинцев и этого, как его, выговорить трудно… пентаритритола тетранитрата, холера ему в бок! – какой после себя слишком уж яркий след оставляет, чтоб тому, кто его выдумал, в аду и посейчас икалось …. Да, о чём бишь я? Ага, вспомнил…. Так вот, этим действом мы обязаны будем подкрепить, так сказать, вербальные, сиречь – устные, предупреждения наших политических вождей – но так, чтобы оные вожди за наши шалости никаким боком ответственности не несли. Теперь ясно?

Левченко облегченно улыбнулся.

– Наконец-то!

– А ты шибко-то радостно не вздыхай. Нам оттого, что наша операция включена в общий расклад действий всех к тому причастных органов – легче, учти, не будет. Наоборот. Будет тяжелей. Потому как облажаться мы ноне не имеем права никак! Филигранно должны сработать, ювелирно! Чтоб комар носа не подточил! Ясно, товарищ подполковник?

Левченко встал, одернул пиджак.

– Так точно, товарищ генерал! Ясно!

Калюжный едва заметно улыбнулся и махнул рукой.

– Ну вот, а теперь ступай. Давай к восемнадцати ко мне с Гончаровым – будем вместе думать, как нам задание любезного Отечества выполнить. Раз уж оно о нас наконец-то вспомнило…