Братишка

– Пошёл… – вырвалось у Жени, рукав рубашки зацепился за обрубок сучка, торчащий из бревна, и руку потащило к вращающемуся с бешеной скоростью стальному диску. Евгений дёрнул руку на себя, но было поздно. Два пальца отлетели в разные стороны, из тёмно-красных ран, оставшихся вместо них, брызнула кровь, окрашивая доски и впитываясь в толстый слой опилок.

– Сука ты, Костя, – приговаривал Женя, прижимая к груди ноющую болью руку, обмотав её тряпками. Серая ткань быстро пропитывалась кровью. – Как же я тебя ненавижу.

Несмотря на высокий уровень медицины, пальцы врачи Евгению пришивать не стали, хотя он привез их в больницу в литровой банке, наполовину заполненной водкой.

– Нет, слишком поздно вы их привезли, – говорил врач, разглядывая содержимое банки на свет. – Поздно…

Но, как показала жизнь, без указательного и среднего пальцев на правой руке жить можно. Жизнь тяжела не тогда, когда у тебя чего-то не хватает, а тогда, когда тебя преследует худенький мальчик, после появления которого обязательно что-то случится, и ты знаешь, что беды не миновать. Её не отодвинуть, не оттянуть на более поздний срок. Оно будет, хоть ты тресни. Даже посещение церкви ничего не меняет.

– А может, Костя послан мне свыше, от Бога?– размышлял Женя, срезая с пня семейство опят. – Своеобразное предупреждение об опасности, сигнал тревоги… Но почему другие люди подобных сигналов не получают, а я уже стреляюсь от Костика? Я что, особенный?

– Потому, что я – твой брат! – послышался знакомый с детства голос.

– Что? – Евгений вздрогнул от неожиданности, корзина с грибами упала на землю. По толстому многолетнему слою хвои и сухих листьев рассыпались белые грибы, опята и лисички.

Под разлапистой елью стоял Костя. Он смотрел на Евгения виноватыми глазами. Подул ветер, но ни один волос на его светлой голове не качнулся. Зато по коже Евгения побежали мурашки.

– Я твой брат, – повторил Костя.

– Не морочь мне голову! – Евгений присел, собрал с земли рассыпавшиеся грибы. – У меня нет ни братьев, ни сестер.

– Правильно, нет. Но наша мама родила двоих: тебя и меня.

– Рассказывай мне тут сказки… братишка.

– Тебя они оставили себе, а я оказался в детском доме, – как ни в чем не бывало, продолжал Костя. – Там было много таких, как я. Я знал, что у меня есть папа и мама, что они меня заберут, но они не приходили…

– Брат-близнец… – Евгений присел на край сухого, покрытого мхом пня. – Я думал, почему ты так похож на меня? На маленького меня.

– Я тоже не знал, что у меня есть брат, пока… Мне было плохо в детдоме. Меня били воспитательницы, сторож – дядя Петя – по вечерам уводил меня в сторожку и делал мне больно…

– Он тоже бил тебя? – Евгений склонил голову, вопросительно приподнял бровь.

– Нет, – Костя замолчал, потупив взгляд.

– Понятно… – протянул Евгений.

– Однажды я разбил тарелку за завтраком… Зинаида Афанасьевна ударила меня по затылку. Она всегда так делала, но в тот раз она ударила очень сильно. Я стукнулся головой об стену и…

– И ты умер? – спросил Евгений, удивившись, с какой лёгкостью слово «умер» сорвалось с его губ. Он и раньше догадывался, что Костя – дух умершего мальчика, но не мог понять, почему его видит только он. И не понимал, что их связывает?

– Нет… не знаю. Я взлетел над собой. Я видел, как забегали воспитатели, как прибежала медсестра, тётя Люся. Она подержала меня за руку, смотрела мне в глаза. Потом приехали врачи и унесли меня на носилках… Того меня, который лежал на полу. А я в это время летал над ними, смеялся и говорил: «Смотрите, а я умею летать!». Но на меня никто не смотрел. Потом я увидел свет, и громкий, но добрый голос спросил меня, чего я хочу. Я ответил, что хотел бы увидеть своих родителей. В ту же секунду я увидел их. Они шли по улице, а ты бежал за ними и капризничал. Тебе не понравилось, что тебе купили мороженое в стаканчике, а ты хотел на палочке. Я видел мороженое только на картинках в книжках, всю жизнь мечтал попробовать, а ты обиделся на них… Потом ты кинул мороженое на дорожку и побежал за родителями. Я опустился на землю, протянул руку, чтобы взять мороженку, но у меня ничего не получилось. Я не мог поднять её… После этого я подлетел к вам. Наши папа и мама сидели на скамейке, а ты качался на качелях. Ты уже не плакал, а громко смеялся. «Папа, мама! – кричал я. – Посмотрите на меня. Я нашёл вас!». Они улыбались, о чем-то разговаривали, но не видели и не слышали меня. А я кричал во всё горло и плакал. Но никто не обращал на меня внимание… Потом я опять услышал тот голос: «Ты доволен? Ты увидел своих родителей, которые отказались от тебя. Ты увидел своего брата-близнеца, который родился на двадцать минут раньше тебя. Что ещё ты хочешь?». И тут я понял, что ни тебе, ни им нет дела до меня. Я вам никогда не был нужен. Поэтому ты всю жизнь играл хорошими игрушками, а я – безголовыми куклами, лопнувшими мячиками и бесколесыми машинками. Тебя любили, а меня только били и обзывали плохими словами. «Что ещё хочешь увидеть ты?», – спросил меня голос. И до меня дошло, что во всех моих бедах виноваты вы. Никто из вас не представляет, как холодно и страшно спать зимой на полу в темной кладовке, куда закрывают провинившихся. А ещё воспитатели нас могли раздеть догола и заставить стоять весь в углу. Все остальные смеялись, показывал пальцами. А ещё меня били проводом… это очень больно… Один раз меня Зинаида Афанасьевна этим проводом чуть не задушила… Я смотрел на улыбки на ваших лицах и думал, что хотел бы увидеть, как вы плачете. «Это и есть твоё желание?», – спросил меня голос. Я ответил, что да. Я хотел видеть, как вам плохо. И я стал это видеть. Я всегда летаю в темноте. Там ничего нет, кроме пустоты. Даже звуки не слышны. Из этой темноты я выхожу только тогда, когда у тебя или у наших родителей что-то случается…

– И они видят тебя? – удивился Евгений.

– Да, – Костя кивнул головой. – Только они делают вид, что не замечают меня. Всегда крестятся, когда я появляюсь…

– И ты нас ненавидишь, да?

– Нет, – Костя покачал головой. – Я радуюсь тому, что снова увидел свет и вас. В том, что с вами что-то случается, я не виноват. Всё происходит не по моей воле… Всё предрешено!

– И сколько ты ещё будешь приходить к нам? Пока мы не умрём?

Костя помолчал. По его лицу пробежала рябь, как помехи по экрану телевизора, потом он посмотрел Евгению в глаза и сказал:

– Я знаю, что тебе это не нравится. Маме с папой это тоже не нравится, но я ничего не могу с этим поделать. Но я точно знаю, что меня ты видишь в последний раз.

– А я думаю, почему ты столько лет не говорил со мной, а тут вдруг осмелел?

– Да, – Костик опустил глаза.

– В последний раз… – проговорил Евгений, глядя по сторонам. – И что со мной произойдёт? На меня упадёт дерево, у меня будет сердечный приступ? Или я заблужусь в лесу и умру от голода? А может, что-то случится с моей женой?

Костя ничего не ответил. Он смотрел на круг солнца, проглядывающий сквозь верхушки деревьев. На его губах блуждала улыбка.

– А помнишь, в детстве ты заставил меня поджечь детский сад?

– Это не я тебя заставил, – не отрывая глаз от солнца, ответил Костя. – Тебе суждено было его поджечь.

– Мда…

– А пудель Арчи?

– Ты должен был увидеть его смерть…

В сороках метрах от поляны, на которой Евгений разговаривал с Костей, Николай Боков повесил на ствол сосны мишень, отошёл от неё на двадцать шагов.

– Ну, сейчас мы тебя проверим, – он достал из кармана кожаной куртки револьвер, вставил в барабан патроны.

Коля украл этот пистолет из квартиры отставного генерала. Он точно знал, когда взламывал дверь старого вояки, что тот сейчас в Египте нежится под лучами палящего солнца. «Улов» оказался шикарным: видеокамера, DVD-плеер, плазменный телевизор, золото и серебро. Но главным трофеем был револьвер. Для Коли он был не просто наживой. Это был знак судьбы, который Коля истолковал по-своему: хватит заниматься квартирными кражами, за которые пришлось отсидеть семнадцать лет. Нужно начать работать по-новому. Время идёт, Коля стал старым, неповоротливым, больным. После неудачного прыжка с третьего этажа, закончившегося переломом ноги, перед последней отсидкой, Коля стал сильно хромать. Три дня назад его чуть не поймали ППС-ники. Ещё раз в тюрьму Николаю не хотелось, потому, что он знал, что очередную «ходку» он не переживёт. И потом, куда девать украденное? Хороших, проверенных скупщиков пересажали, а новые работают с ним неохотно. Так и норовят обмануть.

– Падлы, – процедил сквозь зубы Николай, сплюнув себе под ноги. – Но сейчас всё пойдёт по-другому. Начнём с киосков, потом – магазины. Сколотим команду, будем коммерсантов щипать…

Прицелившись, он сделал два выстрела, посмотрел.

– Нихрена не видно, – хромая, Коля подошёл к девственно нетронутой мишени. – Железяка хренова. Прицел сбит, что-ли? Аль ствол кривой?

Отойдя от дерева на десять шагов, он выстрелил ещё два раза, подошёл к мишени.

– Восемь и шесть, – пробормотал Коля, срывая мишень. – Ладно, хватит патроны тратить. Потом ведь не достанешь. На вес золота, бляха-муха…

Хромая, он поспешил к автостраде, на автобусную остановку, тихо шепча на ходу:

– Хренова железяка… Только вблизи попасть можно… Ну, хоть это знаем, а то была бы потом оказия… мля!

Евгений услышал два хлопка. Грудь обожгла боль, в глазах стало темнеть, дышать стало трудно.

– В последний раз… – прохрипел он, прислонившись спиной к стволу березы, сползая на землю. Рот наполнился кровью. Костя развел руками, словно говоря: «Я тут не причём», а потом он стал растворяться в желтеющей листве и пропал. Евгения окружила темнота, будто кто-то выключил свет в чёрной комнате. Сделав выдох, он уже не смог сделать вдох и обмяк.