Старший сын

СИЛЬВА. Наконец-то.

КУДИМОВ. Я видел вас на улице!

НИНА. Ну слава богу. Надеюсь, ты успокоился?

КУДИМОВ. Ну конечно! Ты сказала «до самой смерти», и я сразу вспомнил. (Сарафанову.) Я видел вас на похоронах.

Небольшая пауза.

НИНА. На каких похоронах?

КУДИМОВ. Черт! Как я мог забыть, ведь это было на прошлой неделе, и в руках у вас был этот самый кларнет!

НИНА. Нет, ты обознался.

КУДИМОВ. Ни в коем случае. Хоронили какого-то шофера, вы шли по улице Коминтерна часа в четыре дня.

НИНА. А я говорю, ты обознался.

КУДИМОВ. Да нет же, Нина! Хоть я видел только мельком, но у меня хорошая зрительная память.

БУСЫГИН. На этот раз она тебя подвела. Ты его с кем-то спутал.

КУДИМОВ. Ничего подобного. (Сарафанову.) Вы были в плаще и в этой самой шляпе. Скажите!

САРАФАНОВ. Э…

БУСЫГИН (перебивает). Тебе показалось.

КУДИМОВ. Да точно!

БУСЫГИН. Ты обознался.

КУДИМОВ (Сарафанову). Да скажите вы им.

БУСЫГИН. Папа, молчи. (Кудимову.) Ты обознался, неужели ты этого не понимаешь?

КУДИМОВ. Да я даю вам честное слово!

БУСЫГИН. Послушай! Ты ошибся, это ясно всем, и тебе в том числе.

КУДИМОВ. Нет, минутку!

БУСЫГИН. Сам понимаешь, что ошибся, и настаиваешь на своем. Нехорошо. Выходит, ты врешь.

КУДИМОВ (вскакивает). Что? Да я тебя за такие слова…

СИЛЬВА (незаметно тянет Кудимова за ремень, пытается его усадить). Сиди и не кашляй.

БУСЫГИН (поднимается). К тому же тебе пора в казарму. У тебя в запасе всего тринадцать минут.

НИНА. Прекратите! Сейчас же прекратите!

САРАФАНОВ. Да, ребята. Не надо скандалить…

КУДИМОВ. Я разговариваю нормально и говорю правду, а если (поворачиваясь к Бусыгину) кому-то это не нравится, пусть он идет ко всем чертям.

САРАФАНОВ. Что значит – кому-то? Он мой сын и брат моей дочери. И вы должны разговаривать повежливей.

КУДИМОВ. Но вы-то? Почему вы молчите? Ведь это вы были на похоронах. Скажите, в конце концов!

САРАФАНОВ. Да, я должен признаться… Михаил прав. Я играю на похоронах. На похоронах и на танцах…

КУДИМОВ. Ну вот! Что и требовалось доказать.

САРАФАНОВ (Бусыгину и Нине). Я понимаю ваше поведение… Спасибо вам… Но я не думаю, что играть на похоронах позорно.

КУДИМОВ. А кто об этом говорит?

САРАФАНОВ. Всякая работа хороша, если она необходима…

КУДИМОВ. Нет, вы не подумайте, что я вспомнил об этом потому, что мне не нравится ваша профессия. Где вы работаете – для меня не имеет никакого значения.

БУСЫГИН. Для тебя.

САРАФАНОВ. Спасибо, сынок… Я должен перед вами сознаться. Вот уже полгода, как я не работаю в оркестре.

НИНА. Ладно, папа…

КУДИМОВ (Нине и Бусыгину}. А вы об этом не знали?

САРАФАНОВ. Да. Я скрывал от них… И совершенно напрасно…

КУДИМОВ. Вот что…

САРАФАНОВ. Да… Серьезного музыканта из меня не получилось. И я должен в этом сознаться…

КУДИМОВ. Ну что же. Уж лучше горькая правда, чем такие вещи.

БУСЫГИН (показывает Кудимову часы). Десять минут. (Сарафанову.) Папа, о чем ты грустишь? Людям нужна музыка, когда они веселятся и тоскуют. Где еще быть музыканту, если не на танцах и похоронах? По-моему, ты на правильном пути.

САРАФАНОВ. Спасибо, сынок… (Кудимову.) Вы видите? Что бы я делал, если б у меня не было детей? Нет-нет, меня не назовешь неудачником. У меня замечательные дети…

Из соседней комнаты выходит Васенька. Он в плаще, за плечами у него рюкзак.

ВАСЕНЬКА. Ага… Большое оживление в семейной жизни… Что ж, продолжайте, я желаю вам всего хорошего.

САРАФАНОВ. Васенька… Ты выбрал неподходящее время…