Лже-Абсолют

– Не то, чтобы не согласен… Только Лена хотела написать о том в нашей с ней монографии. Я резко возражал. У нас научная работа. А в научной работе высказывать моменты, которые признанные корифеи считают… фантастикой, вымыслом, мягко говоря, глупо. Особенно перед защитой диссертации, на которую Лена шла. Представьте себе, как отреагировал бы ученый совет института. Про ВАК и не говорю.

– То есть ради защиты диссертации стоит погрешить против истины?

– Нет. Просто замолчать некоторые моменты. Высказывать их можно лишь тогда, когда у тебя уже есть имя.

– Елена Геннадьевна вняла вашим доводам?

– Нет.

– И для вас это стало проблемой?

– Еще какой! – В сердцах произнес Федор. – Я тоже года через два хочу защищаться. Докторская наполовину готова.

– Серьезный повод для крупного конфликта, – философски заметила женщина.

– Дело шьете, товарищ начальник? Только не забывайте, между девятью и десятью я был в ресторане под неусыпным контролем десятка человек. – Убить можно и находясь в ресторане, – мрачно произнес следователь-мужчина.

– Ну-ну, – примирительно сказала женщина, – не принимайте близко к сердцу слова Константина Матвеевича. Мы с ним с ночи на ногах. А вообще-то у Крамской имелись враги, недоброжелатели? – На работе… нет. – А вне ее?

– Не слышал о таких. Я стараюсь не лезть в личную жизнь коллег. – Вот как?

– Иначе пострадает дело.

И снова – усмешка в глазах женщины. Она протянула Федору визитку:

– Если что припомните, позвоните.

Федор взял, не читая. Мужчина оказался менее галантен, напрямик спросил:

– Вы не собираетесь уезжать из города?

– Пока нет.

– Мудрое решение. Задержитесь. Можете понадобиться.

Как же Москвину не терпелось выпроводить непрошенных гостей и самому поскорее отправиться в институт. Страшное известие потрясло его до глубины души.

…В голове пронесся калейдоскоп последних событий: ресторан, бесконечные тосты, улица с проливным дождем, драка с группой юнцов. Квартира, постель, появление следователей.

И снова – пронзительные глаза неведомой поэтессы, заканчивающей читать свое маленькое творение:

«…Но в кровь мою входил июльский зной.
И вырастали крылья за спиной.
Легко ль тебе со мною, окрыленной?
Не с ангелом, а с женщиной влюбленной?»

Внезапно недавнее предположение Федора превратилось в необъяснимую уверенность: да, да, поэтесса обращалась именно к нему!

Первым, кого Москвин увидел, переступив здание института, был пожилой охранник дядя Сережа. Он горестно развел руками, на глаза навернулась слеза: – Какое несчастье! Ведь совсем еще девочка. – Как это произошло, дядя Сережа? – Разное говорят.

– А вы сами что видели?

– Я только утром заступил на смену.

Охранник или осторожничал, или действительно был не в курсе событий. Федор подумал, какую большую ошибку он совершил, не прояснив у следователей хотя бы некоторые подробности убийства Лены (многого все равно не скажут!). Лишь отвечал на их вопросы, как попугай! Что ж, теперь придется все выяснять самому. Не хочется, чтобы убийца избежал справедливого возмездия!

Как будто кто-то подмигнул ему. Женщина?.. Федор резко завертел головой. Неужели опять та необычная поэтесса?..

Это всего лишь Маша, лаборант из соседнего отдела. Девушка, как ни в чем не бывало, спешила на работу. Она еще не знала, что поздним вечером здесь пронеслась смерть, пронеслась с хищной улыбкой, забрав с собой молодую талантливую жизнь.

Глава вторая

Когда улыбается смерть

(Продолжение)

Он сразу почувствовал, как все тут изменилось. Исчезли вежливые улыбки сотрудников, пусть иногда дежурные и фальшивые. Сейчас на лицах каждого из них читались недоумение, напряжение, страх. Даже воздух стал иным, словно кто-то наполнил его страданьем. Как говаривал дядька Федора Никита Иванович: «Зло здесь свило себе большое гнездо». Говаривал часто, и когда дело казалось жуликоватой компании, управляющей его старым панельным домом, и еще более жуликоватого главы районной администрации, и городского головы, обвиненного впоследствии в злостных преступлениях. Да и России в целом…

– А как, дядя Никита, ты ощущаешь это зло, – однажды с юмором спросил Федор. – Неужели по запаху?

– И по запаху тоже, – серьезно ответил дядька. – Воняет так, что хочется бежать! Побыстрее и подальше. И остаешься только потому, что это твой дом, твой город, твоя страна. Не бежать следует, а отрубить голову проклятому змею!

«Отрубить голову проклятому змею!» – мысленно повторил Федор, предвкушая, как молотит убийцу несчастной Лены. И снова: «Кто? За что?»

Он не обманывал следователей, когда сказал, что ничего не знал о личной жизни своей коллеги. Все их разговоры с Леной сводились к работе. Но ведь что-то она рассказывала и о личном…

Он знал, она разведена. Муж вел далеко не ангельскую жизнь: пил, гулял напропалую, несколько раз пускал в ход кулаки. На развод не соглашался, пока однажды не нашел себе подружку. Лена со смехом сообщила, что его новая жена – чемпионка по таэквондо. И теперь уже он ходит, украшенный синяками. «Но он счастлив. Видимо, ему больше нравится быть слугой, чем господином».

В мужа, как в возможного убийцу, Федор верил слабо. Кто еще у нее в семье?.. Она говорила про старшую сестру, та живет то ли в Англии, то ли в Ирландии. Зачем одной сестре убивать другую?..

Интересно, с кем-нибудь она в последнее время встречалась?.. Вроде бы никаких разговоров не было… «Гадаю на кофейной гуще!»

Он остановился напротив кабинета заместителя директора института. Яркая табличка, занимавшая едва ли не половину двери, указывала, что тут сидит человек, имеющий все мыслимые и немыслимые звания ученые звания: Кочеткова Лариса Петровна – доктор наук, профессор, член-корреспондент, лауреат и прочее. Буквы были красивыми, прописными, работал лучший дизайнер института. Смотри и восхищайся грандиозным путем великой (но скромной!) женщины.

Впрочем, Кочеткова постоянно говорила, что ее главное качество – не успехи на научном поприще, а забота о сотрудниках. «Если что, сразу ко мне. Я вам – как мамочка!» – вещала она на каждом собрании. Сотрудники верили и с любой проблемой спешили именно к ней. Она выслушивала просьбы, сурово сдвигала брови, если обижали «слабого», тут же вызывала помощницу, приказывала во всем разобраться. Маховик начинал крутиться. Он крутился, крутился по кругу, напоминая юлу. А дела не двигались. Постепенно институтская братия перестала обращаться к великой женщине, понимая: она бы и рада помочь, да проклятые сатрапы тормозят дело. А ей недосуг во все вникать. Потревожить ее снова? Как можно! В этот момент она наверняка контактирует с высшим разумом – инопланетянами, или даже с руководителями Миноборнауки. Мало ли небожителей…

Москвину в этом смысле повезло больше, обычно он обходил начальство стороной. Чего-либо просить лично для себя он не любил, не желал попадать в зависимость. Если же дело касалось работы института, то опять же – «не давил слезу», а настаивал, требовал. Не должно страдать общее дело.

Федор на мгновение остановился, раздумывая, отвлекать ли от дел светило науки по такому пустяку, как убийство сотрудницы? Потом решительно толкнул украшенную бесценной табличкой дверь. На вопросительный взгляд секретарши, так же взглядом ответил: «Меня не нельзя не принять». Впрочем, в приеме Федору никто и не отказывал.

Лариса Петровна приветливо указала на стул, и тут же гримаса горя исказила ее лицо: – Вот ведь как, Феденька!

– Да, тяжелый случай…

– Полиция пытает с самого утра.

Федор чуть не вскричал: «Как они смеют травмировать ту, кто олицетворяет прошлое и будущее нашей науки?!» Но поскольку светило вряд ли бы правильно поняло его искренний порыв, он сказал другое: