Граница Зацепина. Книга стран и путешествий

Граница Зацепина. Книга стран и путешествий
Александр Владимирович Чанцев

От банальных туристических поездок до международных конференций ООН, от Армении до Японии через страны на промежуточные буквы.

Травелоги, обзоры страноведческих книг и даже мини-путеводитель по Японии. Культурология и гастрономия, ежедневные наблюдения и юнгеровские озаранеия, постоянные герои поездок и встречи с необычными персонажами.

По главам книги можно путешествовать.

Автор – японист, эссеист-культуролог, автор четырех книг.

Александр Владимирович Чанцев

Граница Зацепина. Книга стран и путешествий

* Имеется в виду предел Грайзена-Зацепина-Кузьмина, верхний порог энергии космических лучей (частиц высокой энергии, приходящих к нам из космоса), определяемый взаимодействием с фоновым фотонным излучением Вселенной. Так и границы стран могут иногда становиться границами путешествующего и закономерно, но неожиданно расширяться, а за ними – происходить что-то не совсем обычное.

Ольга Балла

Интеллектуальное предприятие особого рода

То, чем занимается в своей новой книге японист, эссеист и даже прозаик Александр Чанцев, видится мне особым типом интеллектуального предприятия. При всей видимой небрежности, скорописной черновиковости основного числа этих в разное время написанных текстов, – собственно, как раз благодаря черновиковости и скорописности и их посредством – здесь совершается важная и любопытная по своему внутреннему устройству работа. Её ещё предстоит осмыслить, – и, право, это стоит труда.

Как и почему такая работа у автора получается – вопрос, над которым пусть-ка ломают головы грядущие рецензенты. Моя же задача – заинтриговать читателя, – и да, тут есть чем интриговать.

Записи эти складываются в одну книгу по очевидной причине: все они объединены общей темой – взаимодействием человека с пространствами (а также: с их обитателями; их культурами; предметной средой; с самим собой, попадающим в новые для себя обстоятельства…). На тексты такого рода нынешняя культура, для простоты понимания, с лёгкостью наклеивает ярлык «травелог» – который, однако, в силу растущего разнообразия обозначаемых им явлений, давно уже ждёт уточнений и внутренней дифференциации. Травелог травелогу всё-таки очень большая рознь.

Каков же случай Чанцева?

Вообще, здесь собраны тексты жанров разной степени традиционности и публичности, включая, например, писанный для журнала «нано-путеводитель» по любимой, знаемой и чувствуемой автором Японии. Для полноты картины Чанцев поместил сюда даже рецензии – скажем, обзор недавно вышедших книг об Австро-Венгрии, впечатления от романов едва известного нашим читателям русского поляка Сергея Пясецкого, размышления о каспийском травелоге Василия Голованова, – интеллектуальные странствия, прочтение чужих прочтений пространств.

Но в большинстве своём перед нами – и это как раз самое интересное – соединение жанров травелогов и «сиюминутников»: особой разновидности дневников: внешне-внутренней хроники, пишущейся почти внутренней речью. У Чанцева этой внутренней речи, отсылок к собственному опыту и его персональным кодам так много, что внешний читатель может и не всегда догадаться, что он имеет в виду. Так, в русский текст, на равных правах с разговорными словечками, с торопливыми, но в общем внятными человеку общих с автором культуры, языка и быта сокращениями, могут вставляться органичные для многоязыкого автора японские слова, не говоря уже о многочисленных английских, в том числе записанных кириллицей: «Антверпен понравился бэст». (Так что я не сказала бы, что это чтение такое уж лёгкое; а тот, кого авторское просторечие спровоцирует на поверхностное прочтение, – ошибётся.) И такое, кажется, принципиально: будь эти записи выправлены, вычищены, прояснены – они не просто стали бы менее живыми: они не смогли бы выполнить собственные задачи.

Задача же их, думается, в том. чтобы проследить, как складывается взаимодействие пишущего-наблюдателя одновременно с пространством и повседневностью. Они – репортаж об этом в режиме реального времени и реальной скорости; заготовки впрок, для будущего осмысления, выращивания, внутреннего многократного проживания.

Чанцев выводит наблюдаемое из привычных, автоматически складывающихся в голове среднестатистического человека иерархий и старается ухватывать его на лету, не заботясь о красотах стиля и даже иной раз о правильности речи (живая речь тут оказывается куда более действенной). Главное – успеть поймать, – в мгновенном промежутке между появлением и исчезанием. Скоропись-дикопись, конспект самого себя, едва, если вообще, вычленяемого из текучей реальности. Честно-предлитературное, сырое, напряжённое, бродящее, почти предсловесное состояние слова, зародыш всех будущих его возможностей. У меня складывается впечатление, что именно такое состояние слова сейчас притягивает внимание пишущих больше многого прочего. (Взаимодействие с пространствами, кстати, – один из действенных стимулов, приводящий слово в такое состояние.)

С одной из множества возможных сторон нечто сопоставимое с путевыми записями Чанцева в нашей словесности делает, например, Дмитрий Данилов; но его слово куда более дисциплинировано и выведено из черновикового состояния. Что-то очень похожее – но тоже ощутимо более литературное – пишет, странствуя по свету, Сергей Костырко (издавший недавно две «травелогических» книги – «На пути в Итаку» и «Дорожный иврит»). На той же литературной шкале я бы разместила и описания Дмитрием Бавильским путешествий по собственной повседневности, воплощающиеся по преимуществу в «Живом Журнале».

«По главам книги можно путешествовать», – сказано в аннотации. Можно, разумеется. Но кроме того, возможно здесь и нечто куда менее ожидаемое – и более важное: рассмотреть хотя бы отчасти, как устроен человек.

У путешественника нет памяти

    Н. Пржевальский

Селедочные кварталы

(Нидерланды–Бельгия, 2006)

1. Улетая, в Ш2 видел ЖЖ-юзера gospodi – есть ли место на Земле еще вообще?

2. В Амсе велосипеды-убийцы, успевай отворачиваться только.

3. В Голландии штук 30 тургрупп китайцев и штуки 3 – японцев. Не было японских туристов!! То есть понятно, что Япония в завале, а Китай на подъеме, но не так же быстро. У меня есть версия, что китайцы просто любят Амс из-за возможностей оторваться. А японцы? Не забыть спросить – может, в Амс им моветон ездить?

4. И еще один процесс: кроме русской речи, много и украинской.

5. Все водители всех плавсредств на каналах Амса знакомы друг с другом и машут ручками.

6. Проститутки квартала красных фонарей – этакие черные мамаши в цейтнер весом. Символ комплексов европейцев?

7. Европейка и единственная красивая стоит в своем окошке и зло «fuck you» или что-то типа этого в адрес глазящих.

8. В пиццерии хочу сесть за такой-то столик. Красивый араб-официант «о, я боюсь, оттуда не видно телевизора». «Спасибо, я как раз специально». «О, вы не смотрите Чемпионат? It’s great, me too!»

9. Кофешопы – да обычные кафе или пивняки, сорри, конечно.

10. И вообще, честно говоря, никакой супертусовочности Амстера и идеалов психоделической революции в духе «Порно» Уэлша я не заметил. Лондон, по-моему, гораздо более тусовочный (в рок-н-ролльном смысле) город.

11. Хотя город все же с сумасшедшинкой, да.

12. Квартал фонарей: мальчик, сворачивающий косяк прямо на улице, гарлемские такие негры подпирают дома и смесь языков, из которых некоторые даже примерно не могу идентифицировать.

13. В Амсе не видел ни одного (!) department store. 7-Eleven или Family Market тоже нет! В Брюсселе были круглосуточные лавочки, но супермаркетов – нет! Уорхала на них нет!

14. У голландцев поголовно очень бойкий английский. У бельгийцев хуже, и они те еще патриоты – ты им на английском, они тебе на фламандском («так и поговорили»).

15. Французский почти понимал к концу, фламандский – никак.

16. Волендам и Заанс.

17. Утренняя жена нахваливал мне активно Гаагу, но, по-моему, слишком буржуазный и сонный. Хотя морской курорт – да, вообще два моря – дважды да.

18. Видел наше посольство, с которым недавно активно перезванивался по работе. Старинный особняк на тенистой улице таких же особняков – неплохо устроились…

19. В гостинице в Амсе пытались обдурить на интернет-карточке (продали уже использованную, сами же и возмущались). Не вышло.

20. В Гааге же на велосипеде можно проехать сквозь мэрию – типа символ открытости, эти сквозные здания.

21. А эту малосольную селедку, как уже говорил Нэко Дзосайту, заглатывают целиком и с головы, как кошки, прямо на улицах, прости Господи.

22. У Шенгенской тюрьмы, где Милошевич, туристическим автобусам нельзя останавливаться…

23. А Антверпен понравился бэст. Такое – небоскребы и ратуши – архитектурное сочетание старого и нового. Этим почему-то Кобе напомнило, самый, по-моему, красивый город в Джапане – тоже за счет смеси восточного и западного (так мулаты бывают красивее исходных рас)?

24. Брусчатка «детские головки».

25. Центр Брюсселя, как Кутузовский или Рублевка – все время перекрывается, и эскорты этих европарламентских шишек рассекают с мотоциклистами.

26. 3 сорта пива «Мгновенная смерть» (вишня, персик и малина) напомнило какую-то европейскую сказку, которую читал в детстве: если выпить сразу красное, белое и розовое вино, то будет разрыв сердца.