На пути «Тайфуна»: На пути «Тайфуна». А теперь на Запад. Жаркий декабрь

– А у нас уже есть эти самые ра-ри-теты. У некоторых старых винтовок нарезы до того сточены, что пуля не вращается, а летит кувыркаясь с громким тарахтением. Прицельная стрельба из такого оружия практически невозможна, и его сразу можно списывать.

– Вот-вот, но, по крайней мере, это «мосинки». А на складах еще остались «Ли-Энфельды» и прочее старье, которое будут раздавать ополченцам. В общем, ситуация с вооружением у нас критическая. Вот ты можешь сказать, почему нам мало людей дают?

– Ясно почему, в армии людей не хватает.

– Нет, людей как раз хватает, не хватает оружия. До войны в нашей армии было почти пять миллионов человек. В июле было мобилизовано еще четыре с половиной, не считая восьмисот тысяч призванных на сборы еще до войны. В августе еще пять миллионов. Почти все призывники уже должны пройти курс молодого бойца, но сюда их почти не присылают. На всем Западном и Брянском фронтах, вместе взятых, едва насчитывается миллион бойцов против двух миллионов немецких солдат.

– Ну, наверно, они строят укрепления. Пока мы сюда ехали, то видели, что во многих местах строят линии обороны. Там, конечно, в основном гражданские, но много людей в военной форме.

– Это хорошо, что строят, но здесь они тоже нужны. Вот только без оружия им тут делать нечего, а где его взять? К началу войны у нас было меньше восьми миллионов винтовок, если считать и совсем старые, уже прошедшие две войны. Но это в теории, а на самом деле половину из этого числа мы уже потеряли. Только на Украине немцы захватили на окружных складах больше миллиона винтовок, которые не успели эвакуировать. В других приграничных округах положение тоже было не лучше. Потом, ты знаешь, что большинство дивизий хотя бы по одному разу успели побывать в окружении, и очень много бойцов там погибло или было взято в плен.

Я перевел дух после своей тирады. Даже в победном 1945 году за четыре месяца выбыло из строя около миллиона единиц стрелкового оружия, хотя наши войска все время наступали, что уж говорить о 1941-м.

– К тому же не забывай, что японские самураи уже два раза на нас нападали, а сейчас только и ждут нашего поражения, чтобы захватить Дальний Восток и даже всю Сибирь.

– Мы уже накостыляли им как следует, особенно последний раз при Халхин-Голе. Неужели они не сделали из этого выводов?

– Выводы японцы как раз сделали, но не те, что надо. Они поняли, что с нами им не справиться, и решили подождать, пока немцы захватят Москву, и уже тогда нападать. Когда им станет ясно, что Германия войну не выиграет, вот тогда они пойдут искать противника себе по силам. А пока нам приходится держать большую группировку войск для защиты от них. Вот и получается, что войск у нас вроде бы много, но бойцов с оружием на самом деле мало. Поэтому я предлагаю трофейные карабины оставить в подразделении. Пришлют маршевое пополнение с «мосинками» – тогда оставим их про запас, все равно потом пригодятся. И еще, хорошо бы подкинуть идею командованию дивизии – во всех тыловых подразделениях советские винтовки изъять и отдать на передовую, а взамен им выдать немецкие карабины с двумя-тремя боекомплектами.

– Командир полка уже говорил об этом. Он хочет предложить эту идею комдиву. Кстати, я слышал, что сегодня нам наконец-то назначили нового командующего дивизией, и скоро он к нам приедет.

– Ну, Серега, – обиделся я. – Такие новости, а ты молчал. Давай рассказывай, кто теперь у нас комдив.

– Комбриг Кончиц. Зовут Николай Иванович. С утра он принимает дела в штабе, а потом сразу отправится посмотреть наш героический полк.

– Фамилия редкая, и я ее где-то слышал. Если не ошибаюсь, то Кончиц был военным советником в Китае. Раз он еще комбриг и не прошел переаттестацию, значит, пришел из запаса. Скорее всего, преподавал в какой-нибудь военной академии. Ты не знаешь, он уже успел повоевать на этой войне?

– И не только в этой. Капитан рассказывал, что он из кадровых царских офицеров. В Империалистическую командовал батальоном. Был тяжело ранен и попал в плен. Там он начал бунтовать, и немцы посадили его в тюрьму. Вернувшись из плена, товарищ Кончиц сразу вступил в Красную армию и воевал в Туркестане. В Китае он действительно пробыл несколько лет. В эту войну успешно воевал под Ельней. Ты же знаешь, что две недели назад наши войска освободили город. Ну ладно, продолжай занятия, а мне еще надо посмотреть, как дела в других ротах. Да, кстати, ты про миллионы потерянных винтовок лучше никому не рассказывай, ладно.

Предупредив штаб батальона, что рота начинает пристрелку оружия, а не ведет бой, мы вскоре начали стрелять по мишеням. Постепенно бойцы вошли в раж и расколошматили все ящики в щепки. Я пристрелял свой автомат, а потом на правах командира попробовал пострелять и из пулемета. Но увлекательное занятие прервал посыльный из штаба полка, приехавший на повозке. Капитан срочно вызывал меня к себе, чтобы познакомить с новым комдивом. Я уселся на козлы рядом с посыльным и, трясясь на кочках, наша колымага через пятнадцать минут доставила меня к знакомому подвалу.

В штабе уже толпилось много народа, но как только я вошел внутрь, адъютант сразу же подвел меня к командующему, сидевшему за столом с разложенной картой. Командир дивизии оказался высоким, подтянутым мужчиной лет пятидесяти, с орденом Боевого Красного Знамени. Его взгляд был полон уверенности и заражал всех своим оптимизмом. Надо признать, что после разгрома превосходящих сил противника на нашем участке фронта все основания для оптимизма у нас имелись. Сам комдив тоже недавно внес свой вклад в пусть маленькую, но все-таки победу.

Наступление советских войск под Ельней, в котором участвовал Кончиц, правда, не привело к выполнению главной задачи – перерезать коммуникации 2-й танковой группы Гудериана. Но все-таки оно показало, что при более-менее хорошей организации наступать мы можем. Вполне вероятно, что если бы с Ельнинского направления не сняли самые лучшие дивизии и не отозвали Жукова, то успехи могли быть более значительными. Нет, я прекрасно понимаю, что три дивизии погоды не сделали бы, и что будущие выдающиеся военачальники Конев, Жуков и многие другие в 1941-м еще не были такими опытными, какими станут через два-три года. Опыта наступления не имелось также ни у командиров среднего звена, ни у младшего комсостава. В конце концов, немцы просто перебросили бы войска с соседних участков фронта, но не дали бы перерезать дорогу Смоленск—Рославль.

В военном отношении освобождение крошечного участка земли двадцать на двадцать километров было незначительным, но в моральном плане разгром врага в хорошо укрепленном Ельнинском выступе было большой победой.

– Вот это и есть Соколов, о котором вам столько рассказывали, – представил меня капитан Козлов новому комдиву.

Пока я соображал, как правильно обратиться к командующему – комдив или комбриг, он сам с юношеской легкостью вскочил с табуретки и стал трясти мою руку.

– Ну, Соколов, молодец. Я напишу на тебя представление на Героя Советского Союза.

Мы с комполка переглянулись. Очевидно, у него появились те же мысли, что и у меня, потому что он тут же возразил.

– Нет, Николай Иванович, на Героя не надо. Достаточно ордена, и лучше Красного Знамени, чем Ленина. Чем выше награда, тем больше вероятность, что наградной лист в Верховном Совете не утвердят, а «Знаменем» уполномочен награждать командующий фронта.

– Ладно, напишу ходатайство на «Знамя» и сегодня же отправлю в штаб фронта. Я тоже слышал, что представления на Героя долго рассматривают и дают далеко не всем.

– Это после финской войны ввели новый порядок, – опять решил я продемонстрировать свою эрудированность. – Тогда один ушлый журналюга написал статью, где расписал свои же якобы совершенные подвиги. Ему дали звание Героя. Конечно, махинацию скоро раскрыли и жулика поставили к стенке. Но с тех пор всех, кого представляют к высшему званию, тщательно и долго проверяют.

Все присутствующие как-то странно на меня посмотрели, а я мысленно отругал себя за беспечность. Находясь в прошлом, надо обдумывать каждое слово, а я ляпаю все, что в голову придет.

Похвалив еще несколько отличившихся командиров, комдив отправился осматривать позиции других полков, не забыв пообещать утвердить все наградные списки, которые мы напишем.

Вернувшись в свою роту, я вместе со Свиридовым начал проводить полную инвентаризацию имевшихся у нас боеприпасов. Привычным делом старшина занимался с удовольствием. Мы пересчитывали и откладывали отдельно ящики с девятимиллиметровыми патронами под немецкие автоматы и пистолеты, патроны калибра 7,92 и 7,62 миллиметров. Трофейных карабинов у нас имелось достаточно, чтобы вооружить роту полного состава, поэтому большую часть винтовок мы решили законсервировать и отправить на склад полка. Группа бойцов под руководством Стрелина тщательно чистила оружие и покрывала карабины толстым слоем смазки.

Доставая очередной ящик из большой груды выделенной нам комбатом доли трофеев, Свиридов не мог удержаться от радостного возгласа, напоминая моряка Пенкрофта из «Таинственного острова». Но, в отличие от несчастного Пенкрофта, не нашедшего в ящике с сокровищами ни крошки табака, нам досталось несколько коробок сигарет. Отложив по три пачки каждому бойцу роты, остальные старшина приказал отнести в мой блиндаж, где они будут в наибольшей сохранности. На мой вопрос, почему бы не раздать сразу все, он объяснил, что сигареты мне нужно использовать в качестве поощрения отличившихся красноармейцев.

Закончив с оружием, мы отправились инвентаризировать гужевой транспорт. После раздела трофеев у нас осталось несколько телег. Хотя по штату они нам не полагались, но для перевозки нашего многочисленного оружия без них было не обойтись. Найденной в немецком имуществе краской старшина на каждой повозке вывел номер части и инвентарный номер, который затем записал в тетрадку. Лошадей мы нашли на полянке за лесочком, где они паслись под присмотром легкораненого бойца. По тому, как он ласково обращался с животными, было видно, что он или всю жизнь прослужил в кавалерии, или потомственный казак.

В лошадях я хотя и не разбирался, но заметил, что ночью видел и более крупных, чем те, что достались нам. Ездовой, действительно оказавшийся донским казаком, объяснил, что выбрал только наших лошадок, которые понимают русский язык.

– Вот смотрите, товарищ командир. Зорька!

Сразу две лошадки перестали пастись, подняли головы и подошли к нам. Они смотрели на нас так трогательно, что мы со старшиной тут же начали шарить по карманам в поисках сухаря, которым можно было бы их угостить.

– А как они так быстро привыкли к новому имени?

– Это их настоящие, товарищ командир, – усмехнулся ездовой.

– У немцев что, на каждую лошадь документ имелся?

– Да нет, я просто перебирал все лошадиные клички и смотрел, какая кобылка отзовется. К тому же лошадей часто называют так, как они выглядят. Вон у той цвет буланый, эта вот корноухая, у другой звездочка на лбу. Вот так я почти для всех имена и угадал.

Клички наших четвероногих старательный старшина тоже внес в свою тетрадку. Осмотрев лошадей, мы вернулись к окопам и стали вытаскивать из землянки трофейную форму, чтобы отобрать более-менее целую и отсортировать ее по размеру. Но вскоре наше занятие было прервано появлением столба пыли, быстро приближающегося со стороны штаба полка. В бинокль я разглядел легковую «эмку» в сопровождении грузовика с солдатами. Они свернули с грунтовки и явно направлялись к нам. Неужели Кончиц решил заглянуть в нашу роту? Но зачем?

Не доезжая до наших окопов метров триста, машины остановились. Солдаты выскочили из машины, и стало видно, что это не охрана комдива. Тех было больше, и вооружены они были автоматами, а этих только шесть человек, и почти все с винтовками. Бойцы осталась у машин, и только три человека, вышедшие из «эмки», пошли в мою сторону. Свиридов вопросительно посмотрел на меня, но я только пожал плечами. Кто это мог к нам пожаловать, мне было непонятно.

Вместе со Стрелиным и еще одним бойцом, вооружившись на всякий случай автоматами, мы вышли навстречу гостям. Еще издали я узнал нашего особиста. Он держался немного сзади и вел себя подчеркнуто уважительно по отношению к командиру, вышагивающему впереди. И неудивительно. Когда тот подошел поближе, то стали видны три шпалы на петлицах, соответствующие армейскому званию подполковника[7 - В госбезопасности применялась своя система званий, которые были выше, чем в НКВД и армии, на два-три ранга.]. Танин указал на меня, и капитан ГБ, одернув китель, подошел ко мне четким строевым шагом, отдал честь и отчеканил:

– Товарищ Соколов, разрешите представиться, капитан госбезопасности Куликов. Направлен к вам для выяснения некоторых обстоятельств. Разрешите поговорить с вами наедине.

– Да, конечно, пройдемте. – Я, как и все присутствующие, был ошарашен и напрочь забыл о приветствии, предусмотренном уставом. Танин тоже явно не ожидал такого и был удивлен не меньше моего. Он подозвал Стрелина и распорядился выставить часового недалеко от входа в мой блиндаж, никого не впускать.

Спустившись с гостем в землянку, я зажег керосиновую лампу и плотно прикрыл дверь.

– Разрешите присесть, товарищ старший лейтенант, разговор у нас, похоже, будет долгим.

– Конечно, товарищ Куликов, присаживайтесь.

Тянуть время мне не хотелось, да и самому было интересно узнать, за кого меня принимают. Поэтому я сразу взял быка за рога и спросил:

– Что вам обо мне известно?

– Вы не из нашего времени.

Глава 5