Зона абсолютного счастья

Чанг достал небольшую химическую мензурку из тонкостенного стекла и протянул ее парню. Мать Чанга работала в заводской лаборатории, химикаты дома ни к чему, а вот мензурки в хозяйстве могли пригодиться. Пару штук она дала сыну при отъезде.

Парень повертел мензурку в руках, как бы решая трудную математическую задачу.

– Что ж, подойдет. Только идем тихо.

Они вышли в темный коридор, и, пройдя направо с десяток метров, зашли без стука в дверь.

В комнате полным ходом шла гулянка. Человек восемь сидели на корточках за двумя сдвинутыми вместе низенькими столами. На них стояло несколько бутылок с водкой и сладкой водой, кроме этого, были и тарелки с закусками.

– Новенький? – спросил Чанга усатый парень, сидящий у окна. По всему было видно, что он здесь главный.

– Да, сегодня вечером приехал.

– А я вот сегодня ночью поездом уезжаю. Все уже, контракт закончился. Отработал я здесь.

– Счастливой вам дороги.

– Спасибо. Да ты садись с нами. Поешь, выпей за мой отъезд.

– Благодарю, – Чанг сел рядом с седым пожилым мужчиной в очках.

Парень со шрамами на лице, который привел Чанга, хотя его и не приглашали, уселся за стол и налил себе водку. Мужчины, собравшиеся за столом, тоже налили и выпили за здоровье отъезжающего усача. Водка горячей волной прокатилась по пищеводу Чанга и теплом растеклась по желудку. В голове разлился приятный туман.

«Что–то я быстро пьянею», – подумал Чанг и закусил редькой и жареными баклажанами. Мужчина в очках рядом с ним почти не ел, и водку только пригубил, скорее всего, чтобы не обижать присутствующих.

Налили еще по одной. Но выпить не успели. Без стука, как разъяренная тигрица в комнату ворвалась пышногрудая женщина лет сорока с ярко накрашенными губами. Черное платье, алый рот – зловещее сочетание, не предвещало ничего доброго.

– Что уезжаешь? – уставилась женщина на усатого.

– Пора уезжать, Се Ула. Через два часа поезд.

– А как же твой долг? Где деньги?

– Денег пока нету. Вот скоро приедет мой друг и привезет всю сумму.

– Когда приедет?

– Минут через десять, может быть, двадцать. Будет точно.

– Точно?

– Ну да, приедет. А ты садись, выпей с нами.

– Не хочу я с вами пить, – сказала женщина и вышла, хлопнув дверью.

– А что за друг, к нам должен еще придти? – обратился седой к хозяину застолья.

– Нет никакого друга, – усмехнулся усатый. – Я решил эту спекулянтку Се Улу наказать. Пользуется тем, что ее муж начальник отдела кадров вещи втридорога нам продает, обманывает. Когда долг вовремя не отдашь, еще и проценты сумасшедшие накручивает. Хватит ей пить кровь. Шиш ей, а не деньги.

– Не боишься, что она мужа приведет?

– Не боюсь. Он сейчас в командировке. Будет послезавтра. Плакали ее денежки.

"Ну и нравы тут у них. Как пауки в банке", – подумал Чанг, похрустывая маринованным кабачком.

Еще раз выпили и закусили. Стало веселее.

Опять вошла Се Ула.

– Пришел друг с деньгами? – сверкнула она глазами на усатого.

– Пока не пришел.

– Я думаю, он и не придет. Ты врал про друга. Отдай деньги.

– У меня нет.

– Отдай.

– Нет.

– Не хочешь по–хорошему, так я тебя заставлю.

– Заставишь? Меня? Да кто ты такая?

– Ты меня знаешь. Не отдашь, пожалеешь, – женщина уставилась на усача жестким, тяжелым взглядом, как мясник на строптивого быка.

– Угрожаешь?

– Предупреждаю.

– Что ты можешь сделать, глупая женщина? Если пожалуешься в полицию, я все о твоих делишках им и расскажу. Молчать не буду. Тебе же хуже будет.

– Отдай.

– Пошла вон. Ведьма.

Так они простояли долгую минуту, глядя друг другу в глаза. Никто не уступал. Наконец Се Ула повернулась, и вышла.

– Настырная баба, но как я ее срезал, – усмехнулся усатый.

Никто не улыбнулся в ответ. Сцена произошла довольно гнусная.

– Для хороших людей у меня есть отличная водка, настоянная на женьшене, – решил подбодрить собравшихся усатый.

Он порылся в сумках и жестом фокусника достал бутылку. Но открыть ее не успел.

Дверь отворилась – на пороге стояла Се Ула со стаканом в руках. В стакане плескалась мутноватая темная жидкость. Голова Се Улы была высоко поднята, на губах легкой змейкой скользила торжествующая улыбка. В ней была твердость и тайна, по–своему она была даже красива.