Прогулка по кромке паутины

– Здесь будьте, схожу узнаю кого это мы видеть сподобились.

– Я с тобой пойду!

– Нельзя, княже.

Заглянул на огонек. Только в избе понял насколько задубел. Бабка, карга старая, видать из той породы, что за прежних богов зубами цепляется, приходу не очень-то и удивилась. Подслеповатая, что ли? Вблизи выглядела еще хлеще, чем когда наблюдал издали. Ага! Громовик на ее счет точно бы выразился, мол – Смерть добрую женщину посрать отпустила да и позабыла. И начинает эта добрая женщина вопросы пытать, в голове ковырять. Почувствовал! Повело, особливо когда в глаза заглянула.

– С чем пришел?

– З-заблудился.

– Ага! Зовут тя как?

– Перваном кличут.

– Что потерял, Перван?

– Ничего вроде.

– Что потерял я тебя спрашиваю, с потерей ты ко мне пришел.

– Да ничего я не терял все на месте. Говорю же заблукал малость, замерз. Мне б отогреться…

Словно и не услышала.

– Глуповство брось! Щенков своих приводи, у них на морозе уже мысли путаться зачали.

Вот тут уж проняло. Не смог сдержаться, выплеснул все что наболело.

– Иди-иди! Бо у меня с вами и лишнего часа нет. Видать помирать времечко настало.

Пошло дело. Замерзших молодших за стол усадила, пожевать сгоношила. Сама усевшись напротив, «подстелив» кулак под бороду, наблюдала как за обе щеки поглощают пищу. Сам Перван разомлел в тепле, в сон потянуло. Устал. До слуха лишь тихий голос хозяйки достал.

– Нелегкая доля вам всем выпала, княжич. Сей год, у нас годом Парящего Орла будет. Орел птица внимательная и осмотрительная, следит за порядком в своих угодьях, поэтому и люди в этом году должны были быть осмотрительными и внимательными. Только ведь беда, не спросив нас, нагрянула, и миром ее никак не обойти. Тебя ненадолго прикрыть сумею, а вот дружина твоя сгинет.

– Я, как все! – услыхал возмущенный голос воспитанника и шум шепотков остальных мальцов.

– Не! Не справлюсь. Твой путь тоже легким не будет. Еще неизвестно, кому проще выйдет. И еще, на твоем пути хороший друг встанет. Остальное, от тебя зависеть будет. Бездействовать – для тебя смерти подобно, а дело уже само ожидает витязя. Все! Хватит уши греть, спать всем.

Перван через силу поднялся на ноги, окинул взглядом прямо за столом спящих юнцов, и старую, меняющую лучину в светце. Спросил:

– Правду молвила?

– Чистую правду. Совсем рядом от сего места готовится татьба. Лихие людишки тут ни при чем.

– Загадками говоришь. А ежели сбежать?

– Не получится. Княжича б спасти. Ежели жив останется, может и домой вернется. Спи Перван, о лошадях сама позабочусь, теплой водой напою и корм задам. Негоже животинке страдать, хотя чего уж там, все едино конец скоро…

Сон заполнил все его естество, расцветив красками не происходившие с ним события.

Юрану тоже сон снился, и сон этот был необычный. Вроде бы лето и река в утренних сумерках, а по реке туман стелется, клубится. Юран идет в сторону тумана и входит в воду. Вот, вода уже по колено, и видно, что мутная она. Непреодолимая сила тянет его дальше, но голос дядьки кличет, пытается вырвать княжича из небытия:

– Проснись! Проснись!..

Сознание выплыло из марева сна и тут же в него вплелась команда, заставившая действовать помимо мыслей.

– Брони вздеть! Выходь наружу!

Встав плечом к плечу, прикрыв грудь щитами и окрысившись клинками мечей, готовы были встретить любого противника, дать тому отпор. В голове Первана проскочила мысль, уж ни про это ли намекала старая.

Сильный, заставивший напрячься людей и к низу поклонивший гибкие молодые березы и снося снег прочь с поверхностей, горячий ветер заглушил все звуки, сделав и видимость ограниченой. Но все же все, включая и саму хозяйку лесной избушки, смогли разглядеть, как в сером небе тенью наплывает на горизонт что-то непонятное и огромное.

Послышался какой-то гул. Лошади, привязанные к крюкам на бревенчатой стене, рвались с повода, испуганно смотрели в направлении невысоких гор, покрытых лесом. Перван почувствовав вибрацию под ногами, только теперь поверил старухе:

«Что-то не так, как должно». – Подумал он.

То, что открылось его взору, заставило похолодеть от ужаса. Огромная стена грязи и обломков скал, высотой гораздо выше шпиля кремля в стольном граде, по откосу горы наползала прямо на поляну и избушку при ней. Лошади чуть ли не плакали, до тех пор, пока бабка не рубонула упряжь. Те освободившись, тут же помчались прочь в разных направлениях.

Стараясь перекричать гул, Перван возмутился:

– Заче-ем!

Стремительно несущаяся масса, вырывает с корнем растущие на склоне деревья. Дрожит земля. Слух забивает, глушит грохот сталкивающихся камней. Бабка меж тем добралась до княжего дядьки. Потянув того за рукав, махнула рукой куда-то в сторону, увлекла за собой:

– Бежим!

Когда убегали, оглядывались, замечая, что земляное наступление идет по пятам валом, попутно растапливая снег, превращая его то ли в туман, то ли в пар. Наткнувшись на избу приютившую их на ночь, вал останавливается, но ненадолго. Новые массы воды и грязи напирают, затор прорывается, и еще более тяжелая и мощная грязекаменная лавина срывается с места, устремляется дальше, сокрушая все, что встречается ей на пути.

Бабка, как заведенная бежала впереди всех.

– Куда? – Перекрывая шум, попытался узнать Перван.

– Вверх! Там пещера. Авось спрячемся, а там по лабиринту на другую сторону косогора выберемся. Быстрей!

– Куда уж быстрей?

– Торопись!

Открытый, темнеющий зев пещеры в склоне горы они увидели. До него оставалось пробежать шагов полтораста. Только добежать половина из них не успела, отвлеклась на непонятный, серый колобок, выкатившийся из наползающей земляной массы, частично прикрытой туманом. Колоб опережая вал, ускорился и без напряжения «покарабкался» вверх по косогору, набирая скорость. Вон, еще один! И, еще!

Мал задержался, тяжело дыша, накладывая стрелу на налучь, выдохнул Ингвару и Ставке:

– Стреляй!

Одна из стрел, сорвавшись с тетивы, клюнула серый кругляк, вошла в него и может быть спровоцировала атаку на людей. Колоб, словно полевой цветок раскрылся, выстреллив вверх что-то похожее на большой клок холстины, при этом, как бы не от боли произведя вопль. Может не вопль, а свист.Тут уж не понять. Свист Соловья Разбойника таким мог быть.

Вся тройка молодых бояричей, выпустив луки и зажав уши ладонями, с искаженными болью лицами бухнулась на колени, на одной ноте вытягивая выкрик: