Путина

– Подожди командир, не кипятись – один из местных, высокий парень взял меня своей клешней и развернул в сторону гребня – посмотри-ка лучше вон на ту вершину, да не туда смотришь, правее бери, дальше, где сосна растет.

Его палец, похожий на танковый трак, сдвинулся вправо, в направлении двух небольших пиков удивительно правильной треугольной формы, расположенных на скальной гряде, один за другим. За ними я увидел небольшую вершину, солнце освещало снежный пик, на самом краю которого приютилась небольшая сосенка. Площадка просматривалась полностью, ничего подозрительного я не видел.

– Ну и чего – я обернулся к парню, его, кстати, Владимиром звали.

– Смотри внимательней – он приложил ладонь ко лбу, защищая глаза от яркого солнца – видишь марево над ней, я его полчаса уже наблюдаю, то пропадает, то опять появляется.

Я стал усиленно всматриваться, стараясь сосредоточить взгляд на каком-нибудь неподвижном предмете, находящемся на этой площадке. Выбрал сосну, с минуту она стояла неподвижно, а потом как бы заструилась, такое ощущение, что от нагретой солнцем вершины идет пар.

– Точно, точно – закивали мужики, они столпились у обрыва и, не отрываясь, смотрели на вершину.

– Что же это значит – голос мой задрожал, неужели есть надежда.

– Это значит, что там где-то костер – уверенно ответил парень – наверняка он у подножия, дым рассеивается, остается только столб теплого воздуха.

– Сколько до нее – я прикинул расстояние – километров десять, может двенадцать.

– Это по прямой – согласился парень – а по земле все двадцать будет, если не больше.

– Мужики – заторопил я всех – давайте ходу, на гребень не пойдем, половина со мной напрямик, по карнизам до тропы, а половина назад по склону, в обход, только не сбейтесь, чтобы Вас потом ждать не пришлось.

– Не придется – заверили меня – слушай бригадир, не лез бы ты туда, там и летом не каждый пройдет, а зимой и подавно, пошли все вместе назад, быстрее получится.

– Родные – взмолился я – давайте рискнем, время уходит, может, успеем до темноты на место выйти, бог его знает, что там за костер, кто у него греется.

Четверо согласились идти со мною, остальные заспешили в обратный путь. Пока мы спускались до тропы, хватаясь за все, что хоть как-нибудь держится, я мысленно благодарил того парня, умница, ведь углядел же, так бы разошлись сейчас, и сайгачили бы по тайге без пользы. Добрались до стланика, еле приметная тропка круто уходила вниз, следы копыт говорили о том, кто ей пользуется. Где на ногах, где на заднице, мы спустились с гольца метров на двести. Вдруг, тропа стала уходить вправо, к краю широкой котловины, которая лежала прямо перед гольцом. Что делать, идти по тропе стало опасно, очень крутой наклон, спускаться дальше, на дно котловины, в надежде найти проход. Решили пройти по тропе, не успел я сделать и двух шагов, как снег подо мной просел, и я заскользил вниз. Перевернувшись на живот, я распластался на склоне, пытаясь замедлить скольжение, хватаясь руками за кустарник. Остановился метрах в ста, ниже по склону, мужики, глядя на меня начали спускаться по уступам на дно котловины. До места старта я добрался за час, осторожно, где на коленях, где по-пластунски, рисковать больше нельзя. Теперь надо догонять своих, они были уже далеко внизу, только не спеша, а то и опередить можно. Спустился с гольца, а парни уже идут мне навстречу, поворачивай обратно, говорят, не пройти тут, недаром тропа ушла в сторону. Провались все пропадом! Матерясь, мы стали карабкаться вверх по уступам, критику в мой адрес я терпел молча, иногда она даже помогала мне. На вершину выбрались уже в полной темноте, о том, чтобы спуститься с гольца по склону, попытаться догнать вторую группу я и не заикался, могли бы запросто скинуть меня обратно. Переночевали, на рассвете, вдруг, откуда-то с подножия гольца бахнул выстрел, за ним еще один, мы ноги в руки и вниз. Не доходя метров триста до подножия горы, с тропы я увидел внизу дым от костров, возле начала подъема расположился какой-то лагерь. Мы ускорили шаг и через полчаса увидели своих, нам навстречу поднимались двое, тот высокий парень, который разглядел костер и еще один.

– Ну что – закричал я с уступа срывающимся от волнения голосом – нашли, живой.

–Живой – Владимир поднял голову, стараясь рассмотреть меня снизу, увидел, улыбнулся – живой, живой.

Слава тебе Господи, ну Жора сейчас я тебя метелить буду. Подошли к лагерю, а народ уже в путь собирается, костры погашены, только нас ждут. Возле костра, на самодельных носилках лежал Жорка. Лицо все забинтовано, один нос торчит, кисти рук тоже, из- под рукавиц бинты торчат, на правую ногу мужики наложили шину, видать перелом.

– Что с ним – спросил я и положил ему руку на плечо, тихонько потряс, – Жорка, Жорик.

– Оставь его, спит он, – Володя убрал мою руку с Жоркиного плеча – идти надо бригадир, времени мало, до дома еще двое суток скорым шагом. По дороге расскажу, тронулись мужики.

– Что с ним – повторил я свой вопрос, стараясь не отставать от носилок.

– Перелом, видать сорвался с горы, померз сильно, и рассомаха его погрызла местами – коротко объяснил Владимир – мы ему промедол вкололи на всякий случай, и сладким чаем напоили.

– Как рассомаха – удивился я и тут вспомнил о Сером – подождите мужики, а где собака, с ним же собака была?

– Не было собаки – ответили мне – рассомаха была, а собаки не было. Были там следы какие-то, но собачьи или волчьи, разбираться времени не было. Он без сознанья был, когда мы нашли его, руки и лицо в крови, видать, стерва, недавно ушла, нас услышала. Растормошили его кое-как, еле языком ворочает, ослаб с голоду. Вокруг себя все, что можно пожог, на карачках, видать ползал, прав ты был бригадир, не долго ему оставалось.

Чушь какая-то, про себя думаю, чтобы Серый человека в беде оставил, не было такого никогда, шесть лет с ним ходим. Ладно, разберемся, когда Жорка в себя придет.

– А карабин – спохватился я – карабин где?

– Не было карабина – последовал ответ – ни карабина, ни рюкзака мы не нашли, наверное, потерял, когда с карниза летел.

В деревне мы были на следующий день, к вечеру. Жорка очнулся ночью, попросил пить. Попытались снять бинты с лица, чтобы напоить, но они присохли намертво. Решили оставить их до больницы, прорезали ножницами дыру возле рта.

– Как ты – я осторожно поддерживал его за голову, убирая стакан, – ты слышишь, Жорка, как ты, что случилось с тобой?

– Ноги – тихо послышалось из-под бинтов – ноги есть.

– Есть – ответил Степаныч – перелом только, что случилось с тобой, где Серый?

– Лавина – прошептал Жорка – снегом нас снесло, дайте пить мужики, горит все, сил нет.

– Потерпи, нельзя тебе пока – я промокнул мокрой тряпкой его оплывшие губы – потерпи до больницы. Какая лавина, ты на гольце был?

– Не дошел – ответил он – на подъеме, с тропы увидел, что бараны по гребню с гольца уходят, не пройти там, решил к ним с другого краю подобраться, когда они на лежке будут. Серого на поводок привязал, чтобы не спугнул.

– Жора, Жора – тихо позвал я его после минутного молчания – что с тобой?

– Не увидел – прошептал он – снежную шапку над собой не увидел, когда выцеливал, извини бригадир. Горит все, не могу больше.

Через пять минут он уже бредил, бормотал, потом стал метаться. Промедол колоть больше нельзя, пришлось сидеть с ним до утра, по очереди. Как проснулся, пошел к Жорке, у него дежурил Сергей.

– Ну, как он – спросил я – мечется?

– Затих – ответил Сергей – а час назад держать пришлось. Все просит кого-то уйти, то матерится, то умаляет, руками машет, как мельница, намаялся я с ним.

– С рассомахой своей опять схватился – предположил я.

Через час пришел медицинский уазик и забрал Жорку, сначала в район, а оттуда на вертолете в Комсомольск. Перед отъездом я нашел Владимира, того парня, что спас Жорку, поблагодарил, и попросил его, как сойдет снег побродить в тех местах, может быть, карабин отыщется.

– Слушай Володя – сказал я, пожимая ему руку, – чем черт не шутит, если вдруг пес наш объявится, он живучий, приюти его и дай знать, телефон ты знаешь.

– Подожди бригадир – Володя удержал мою руку в своей – тут такое странное дело, не знаю, говорить или нет. В общем, когда мужики твоего парня оживляли, я вокруг костра прошелся, оружие высматривал. Метрах в тридцати увидел куски шкуры, похоже, рассомаха вашего пса сожрала, вот что странно.

Действительно странно, для Серого рассомаха не проблема, тем более себя защитить от нее. Надо Жору, когда он оклемается, поконкретнее расспросить, темная какая-то история получается. Провалялся он с пару месяцев, я навестил его раза три, не могу завести разговор про собаку, язык не поворачивается, да и он в сторону смотрит, все больше молчит. После выписки стал проситься в отпуск, я не настаивал, дел особых не было, пусть идет. Долго я терпел, пока Галина, его жена к нам в гости не пришла.

– Гера – начала она с порога – прости, не утерпела, но с Георгием что-то творится, боюсь я его, по ночам зубами скрипит, днем слова не скажет, весь отпуск дома просидел, носа не высунул. Дел невпроворот, а он только водку глушит. Отлаяла я его пару раз, раньше бы взъерепенился, а сейчас спокойно выслушал и опять за свое. Для меня не привыкать в больницу передачи носить, Вам без приключений, как без пряников, но тут что-то непонятное творится. Поговорил бы ты с ним, а, боюсь я его, ей-богу боюсь.

Захожу, сидит мой Жора в кресле, и телевизор смотрит, трезвый, как стеклышко. Посмотрел он на меня так, как – будто ждал давно, шасть в другую комнату и несет оттуда какую-то бумажку. Читаю, заявление об уходе.

– Извини бригадир – сказал он, глядя на экран, – но разговора не будет. Забирай бумагу и иди.

– Пойти-то я пойду, пойти не долго – говорю я ему в спину – только знаешь Жора, не круто ли это после двадцатилетней дружбы?

– Хочешь знать подробности, как я тварью стал – он обернулся ко мне – твоей дружбе этого так хочется?

– Хочется – отвечаю – что пойму тебя знаю, не знаю приму ли?

– Пошли на кухню – он поднялся с кресла – а то дочь скоро придет.