Враг мой: Сокол для Феникса

А теперь вот… ещё и сына своего князь ему доверил!

Главным телохранителем значился, был воином и человеком дела, а не хозяйства и семьи. Несколько мгновений смотрел на сопящее недоразумение. Кое-как закутал в княжью рубаху и отнёс в избу, где сам проживал аскетом близь казармы дружины. Молодые, крепкие, ловкие мужи, знающие о выносливости, силе, оружии больше других. Умеющие воевать, охранять и убивать. Другой семьи у Неруса не было.

И не стремился он к ней… До сих пор не мог смириться с болью молодости.

Уже любил когда-то давным-давно. Любил, да защитить не смог. И ежели б не князь – сам был бы в подземных мирах, раздумывая, как воротиться. Вот только с тех пор, как отрезало. На девиц только по надобности смотрел, а мысли о семье запер на амбарный замок.

Так и было, так и есть, только оказался в его огромных ручищах никому не нужный едва живой комочек, так душу и затопила нерастраченная отцовская нежность.

В скромной хижине огляделся хмуро: скамья, стол, да печь – вот и всё убранство, и, не раздумывая, на стол куль положил. Осторожно развернул.

Хм, а ничего, вроде, налился молочным цветом малец. И сон крепкий. Ткнул аккуратно пальцем в мягкий животик. Мелкий сморщился, закряхтел. Взял за ножку и поднял вверх тормашками. Мальчишка ручки растопырил… да как рот открыл.

– То-то же! А то – не жилец, – хмыкнул Нерус, но уже через несколько минут пожалел о поступке. Мальчишка от натуги аж покраснел…

***

Как воспитывать детей, Богдан ведать не ведал, потому подошёл к этому делу по-своему, по-мужски. Крестьяне дивились ухищрениям нерадивого приёмного отца. Передавали из уст в уста жуткие истории. Мол, вместо того, чтобы укачивать ребенка в колыбели, главный телохранитель князя эту колыбель с младенцем о стену шарахал с такой силы, что бревна пообтесались. Что в сугробе маленькое тельце валял, да обтирал снегом. Что в прорубь с ним нырял. Пробежки поутру, а младший княжич то на спине Неруса, то на груди…

– Тверд, плыви, – на своём иноземном наречии кинул Богдан мальцу, ещё и года не разменявшему. Тельце слабовато, но ежели дух не сломлен, плоть воспитать да натренировать можно. Так и рассудил Нерус, окунув Тверда в небольшое озерцо. Карапуз вытаращил глазищи испуганно, дёрнулся под водой и рванул на поверхность, за жизнь сражаясь!

Так научился плавать первее ходьбы. Богдан упорствовал, порой зверствовал – то дыхание задержи, то нырни на большую глубину, то под водой останься, покуда можешь терпеть. И до того малец приноровился в воде плескаться, что порой думать начинал, что это и есть его родная стихия. Что ничего лучше воды не бывает!

Как только Твердомир окреп, да ногами стал устойчив, Богдан усложнил занятия, подняв над землёй – в «воздух».

Для начала приволок из леса толстое бревно и наказал княжичу овладеть несколькими простыми упражнениями. День, второй, третий… месяц… А бревно поднимал всё выше и выше, обучая новым трюкам. Затем в одночасье сменил на тонкое, будто жердь.

Глава 2

17 лет назад

Твердомир

Твердомир рос молчаливым, нелюдимым, скрытным. Может то привил ему Нерус, сам обходящий людей стороной, а может люди, которые до конца не верили, что мальчонка выживет и в силу войдёт.

На то Тверд не серчал, хватало общения с Богданом. С отцовским телохранителем сложились доверительные отношения. Он считал его учителем во всем, и даже кровный отец не обладал таким влиянием, как наставник.

И вот однажды наблюдая из окна своей комнаты за уроками Богдана и сына, Радомир подивился, как малец проворен и ловок.

– Преведи его ко мне, – крикнул князь своему телохранителю, – пора понимать, чей он сын, а то ещё решит, что твой! – усмехнулся в усы, а Нерус нахмурился, но промолчал.

Вот так Тверд шагнул в кровное мужское братство: братьев и отца, который в часы тишины звал младшего княжича к себе, ведя мирные разговоры, но глазами вспоминая лучшие годы со своей женой.

И чем больше смотрел и общался князь с сыном, тем больше убеждался – Твердомир не походил ни на него, ни на братьев, которые были все как на подбор – синеглазые, русоволосые, высокие. Плечи – косая сажень, силища богатырская. Радомир с одного маха головы рубил неугодным!

Тверд же был гибким, как лоза, стройным, как березка. С волосами цвета спелой ржи и стальными глазами, обращающимися в непогожую темень, ежели был чем-то недоволен или зол.

Поставь княжичей рядом, никто бы кровь Радомира в Тверде не признал, разве только те, кто помнил ещё Зорицу, любимую жену князя.

Зато отсутствие отцовской руки не смущало Тверда – ему хватало знать, кто его отец, и что он – младший сын великого княжьего рода. А по наставлению Богдана князь в своё время согласился набить на себя и на каждом своём сыне знак принадлежности к роду.

Нерус сам набросал рисунок. И накалывал сам. Потому, как княжичи терпели боль, и выделил самого выносливого и стойкого. И не удивительно, что им оказался Твердомир. Он будто и вовсе не замечал иглы и множественных проколов. Смотрел в одну точку и ждал, когда отцовский телохранитель даст приказ уйти.

Но Богдан и тут ему испытание устроил, чуть усложнил рисунок, добавил цвета… Младший княжич всё выдержал. Ни слезы не проронил, ни стона.

С тех пор на груди носил сокола, как символ великого бога – Рода, который и являлся прародителем рода Твердомира. И, по словам Богдана, сила рода в том, чтобы не выпячивали принадлежность к Соколу, а бережно хранили на груди великую птицу, как заступницу, помощницу в военных битвах – силу, объединяющую их всех в одно целое, закрепив ритуал обменом крови: от отца к сыновьям, от брата к брату.

– Каждый из нас принадлежит к какому-то роду! Даже к двум – роду отца и роду матери, – поучал Богдан подопечного.

– А ты, Твердомир, принадлежишь сразу к трём: роду ХаАрийцев – второму из четырёх родов Великой расы по отцу,  роду ДаАрийцев – первому из четырёх родов Великой расы, из которого вышла твоя мать. И… – Нерус встряхнул княжича за плечи, – роду Расенов, третьему роду Великой расы. Моей…– Он давно был на службе у князя, но никому и никогда не выдавал секретов своего рода, придерживаясь традиций ХаАрийцев, а вот мальчонке решил поведать. Возможно не надеялся на то, что когда-то у него появится сын, и он сможет передать великие знания, а может отцовская любовь, так некстати проснувшаяся в нем, нашептывала о тайном…

Так или иначе, но на предплечье младшего княжича появилась руна Силы.

– Сила указывает на победу Воина, – говорил Богдан, мрачно наблюдая, как морщится Тверд, когда прикладывал к его жилистой руке раскалённое железо, выжигая символ. – Чтобы идти вперёд – нужна сила, заключённая в мужестве. Легко быть добрым, когда ты слаб, ибо нет выбора. А вот когда ты силен и могуч – доброта – твой осознанный выбор. Твоё мужество. Твоя воля. Твоё величие.

Тверд упрямо терпел боль от ожога, и только скупая одинокая слеза, сбежавшая по щеке младшего княжича, выдала насколько эта боль была невыносимой.

***

Твердомир взрослел, мужал – был молчалив, упрям, сам себе на уме. Если что втемяшится в голову, никто не отговорит. Да и не выдавал Тверд своих мыслей до тех пор, пока не опробует задуманное. Не раз влетало ему от приёмного отца. Не раз был нещадно бит, но всё равно стоял на своём.

А Нерус наказывать наказывал, да втихую нарадоваться не мог на приёмыша.

Достойная замена росла! Такому можно передать все тайные знания рода Расенов – не разболтает, не предаст.

Вот и учил потихоньку мудрости миров. Через тихие вечерние разговоры передавал энергию жизни их рода, забывая, что сын не его, что мальчишка принадлежит к другой ветви. Но Тверд характером и гибким телом настолько походил на Богдана, что иногда казалось, души в прошлых столетиях были знакомы – уже учились понимать друг друга без слов, уже радовались узнаванию в этом мире.

Так и вступил на путь Воина по заветам Расенов Твердомир, воспитываясь в суровых обычаях шаманов-воинов.

Богдан заботился о становлении характера будущего Воина, помогал наработать отвагу, мужество, выносливость, терпение. Растил мальчишку бесстрашным и смелым. В суровых условиях, на грани невозможного, ибо только так можно стать равным богам и дать отпор.

Тяжёлые работы, ранние подъёмы, часовые бдения по ночам, а то и ночи без сна, ходьба босиком, нагишом, аскетизм, голод, долгие забеги и многодневные походы и одиночные выживания в лесу…

Тверд не жаловался, потому что не знал другой жизни, сытой, тёплой, радостной.

***

– Тверд, собирайся, уходим в лес! – Нерус отдал приказ, будто не сомневался, что других дел, как поход в горы у княжича нет.

Шли долго, молча. Но Твердомиру нравилось безмолвствовать в присутствии Богдана – само молчание говорило больше, чем слова. И княжич чувствовал себя спокойно и уверенно.

– Здесь! – телохранитель отца сбросил сумку посередине крошечной поляны. – Пойдём.

Незримая тропинка вывела их на другую полянку, где одиноко стоял дуб, не так давно пронзённый молнией. Голый, с кривыми, но раскидистыми ветвями. Кора обуглилась и местами сошла, оголяя ствол, но мощь дерева всё ещё была видна.

– Вот оно! – кивнул на дуб Богдан. – На сегодня урок прост. Лазать по голому стволу и прыгать с ветки на ветку, пока не взберёшься на самую верхушку! На сегодня это твой наставник, познакомься, – и Нерус склонил голову в поклоне, приветствуя некогда мощное дерево. Твердомир нерешительно повторил жест Богдана, краем глаза отметив, как тот одобрительно улыбнулся.

Тверд несколько мгновений оценивал толстый ствол и никуда не спешил: прикидывал, как достичь цели, не наломав дров и не свернув шеи.