Затерянные в сновидениях

– Аниса, не думай об этом, вообще о чем-либо, – он прижал

меня к себе, подавляя все иные инстинкты, кроме дышать.

– Все будет хорошо: даже если ты застрянешь, я вернусь за тобой. Но ты будешь приходить сюда снова и снова, пока не примиришься с собой, со своими страстями. Ты много видишь, но вся эта каша лишена для тебя какого-либо смысла. Пустые, не полные картинки… Ты не можешь, не познав, принять свою природу, а пока ты не принимаешь свою природу, путь к переходу закрыт – ты застрянешь, забыв все!

Я слышала его слова, как будто из трубы, далекими раскатами грома, то приближающимися, то внезапно удаленными, больше похожими на целый хор, сонм голосов, переплетенных, неразрывно связанных.

– Все твои знания беспочвенны, они пусты, не поддержаны ни эмоциями, ни опытом. Ты и сейчас слышишь только мои слова, не понимая их смысла. Твоя задача: примирить разум и чувства. Эта, на первый взгляд, простая задача будет с тобой многие годы жизни, временами кажущаяся невыполнимой и немыслимой.

Он чертил какие-то знаки маленькой тонкой палочкой, не смотря в мою сторону.

– Я действительно буду рад провести с тобой всю жизнь, нарожать детей, разводить коней, учить, врачевать, путешествовать… Но желания духа имеют притяжения гораздо сильнее наших страстей и желаний. Ты первая взвоешь, когда вспомнишь, кто ты и зачем.

Он встал и направился к лодке, погрузив все необходимое, мы отчалили в темную пустоту воды.

– Моя жизнь не принадлежит мне, как и твоя – тебе. – говорил он, направляя каяк к маленькому островку. Доплыв, в тишине, последние метры, впав в приторное послесловие, послевкусие, смакуя, весь поток его ярких образов, мы привязали лодку, ступая на прохладный пушистый мох. Чингиз вынес несколько свертков и маленький ларец. Развернув принесенное, он достал шкуру оленя и постелил на мох, сверху положил еще несколько шкур. Открыв ларец, он разобрал горсть серебряных предметов: круг, треугольник, квадрат и еще форму, которой определения я подобрать так и не смогла.

– Это Меркаба, два треугольника, один внутри другого. – ответил он на мой немой вопрос.

Чингиз, разложил все по сторонам света. Достал четыре камня, не ограненных и довольно крупных. Алмаз он положил на цветок миндаля и умастил амброй…

– Это источник Воздуха.

Достал амарант и сверху положил горсть рубинов, на него – довольно крупную бирюзу, умастил мускусом.

– Источник Огня – это кипарис и мак.

Он умаслил миром и сверху поставил сапфир, совсем невзрачный, без огранки.

– Источник Воды. Очень весело, – прокомментировал он мою вспышку яростного смеха, – я посмеюсь потом, когда доеду домой и выпью горячего чая. Это твоя ревность и боль выходят, покидают твое тело, раскрывая внутреннее зрение. Перестань мечтать о том, как ты должна хотеть жить! Живи так, как мечтаешь! – сказал он, пронизывая меня острым, как ледяной ветер, взглядом, где-то внутри очень любящим, но так далеко и безнадежно запрятанным! Может, я лишь рисовала его любовь ко мне красками своего самолюбия и надежды на то, что его человеческое все-таки возьмет верх над его поисками «Отчего дома».

Безапелляционно подписывая мне приговор следовать за ним, не проявляя интереса к направлениям и целям.

– Прекрати рисовать истории и образы, основываясь на чисто человеческих нормах и возможностях, смотри в корень, в самую суть! Рисуй сердцем и любовью, твори свои мыслеформы сама, перестань гоняться за призраками и тенями. Ты обладаешь огромным потенциалом энергии. Я говорю – потенциалом, а не энергией, так как при нынешнем состоянии мыслей и эмоций ты являешься диким и неуправляемым хаосом!

Я оставлю тебя, до перехода… Асима и Хайдария придут в полночь третьего дня. Мы не сможем пройти без тебя, даже если вдруг это случится, мы очень рискуем! Без перехода весь этот опыт, весь опыт этой твоей жизни улетит в тартарары, все наши беседы и мечты канут в безвременное, обезображенные своим бессмыслием… и ты сама задохнешься в собственном бессилии. А надежда на обретение друг друга станет нереальной и отойдет к границам мира. Сейчас спи, у тебя пара часов до полуночи.

ПРИРОДА СОЗНАНИЯ

Тени задвигались быстрее и яростнее. Он спугнул их, бросив на влажную траву свой амулет…

– Он защитит тебя от самой себя, – сказал, не опуская взгляда.

Мое старание сфокусировать себя на смысле его слов разрушали образы его мыслей, а в попытке следовать за образами я застревала в своих.

Вдруг, так неожиданно и очень резко, меня сковала дикая яростная боль, без каких- либо объяснений, не имеющая причин… начала… она не крепилась не к чему… просто была, произрастая и расширяясь внутри, разрывая меня и выворачивая наизнанку… я не могла думать, дышать, не могла искать ни источник ее возникновения, ни возможности борьбы с ней.

Дикая боль… Нудная… Последовательная… Зацепляющая каждую жилу и непрестанно натягивающая ее… меня, словно тетиву.

Я в аду… и я – сам дьявол… в своем аду… нет силы терпеть… нет мочи кричать, язык стал тяжелым и глупым, он не слушается, он сам по себе. В ушах застыл звук собственного голоса, ставший гомоном, гулом… Запахи стали затхлыми, воздух – спертым… Тошнота подкатывала невыносимыми волнами…

– Не то! – спокойно и тихо прокомментировал он мои старания. – Вытесняй боль, попробуй дышать в боль… дыши… и принимай, второго шанса не будет! Ты сольешься с потоком непринужденных, ты погибла, тебя сотрут в порошок… пожрут твои же демоны. Тебя будут сжигать на кострах… пытать… стирать память о прекрасном, … рабством будут ломать твою волю… ты ослепнешь, перестанешь слышать… ты упадешь на самое дно… Но однажды ты прозреешь и прозришь меня сквозь время и пространство… сквозь свои страсти… тоненькая ниточка твоей любви ко мне снова притянет тебя домой… тебя другую, новую…

Я кричу ему через боль, сметая ее с себя сбрасывая с себя безвольными руками, ставшими невесомыми или столь тяжелыми, что я уже не чувствую их крепления к себе: «Зачем мне эта чистота? Зачем такая сила, полученная ценой невыносимых…» Но крик утонул в хаосе мелькающего безумия, куда я и провалилась вслед за ним.

Очнувшись, смогла контролировать лишь направление взгляда. Все тело ломило, скручивало от боли…

Достав лилию и плющ, разлив сверху жидкий критский бадьян, уложил наверх горный хрусталь.

– Земля, – тихо сказала я, но слова, застрявшие комком в горле, так и не сложились в звуковую форму.

– Я не буду рассказывать тебе о сторонах света, ты знаешь, для чего все.

Да, я все вспомнила… жрица старых культов, имена богов и богинь канули в вечность, обряды разошлись по конфессиям и сами собой прижились в разных религиях.

Кое как, поднявшись, раздевшись, легла на шкуры. Несмотря на предутреннюю прохладу, чувствовала жар. Мне было интересно, что он видит, смотря на меня, нагую во всех смыслах и переданную ему до конца…

Как всегда, прочитав меня как раскрытую книгу, он еле сдержал усмешку или не сдержал… Самый темный предрассветный час скрыл его черты… И мои мысли понеслись в другое русло.

Он растер все мое тело маслами и травами, и, несмотря на близость дыхания, мягкость его рук, все было очень по-отцовски заботливо. Это немного укололо в самое сердце самолюбия.

– Научись не давить из себя чувства, а рождать их, всем сердцем любя и принимая свою пустоту и одиночество. Только раскрывшись безмолвию и своему предназначению, ты сможешь понять, принять и полюбить меня, через образ Единого, Вечного. А на меньшее я уже не согласен, и ты тоже! Зная тебя лучше и дольше, чем ты самое себя, скажу – ты, рожденная стать моей силой, пока являешься проявлением моей слабости, не явным, но резким.

Я не слышала его слов, я видела их образы, тени, звуки, весь этот хоровод освобождал меня от чего-то липкого, мрачного и очень мутного, как будто замазанного сажей, стеклянной паутиной.

Я несколько раз потерла глаза, было ощущение, что от жуткого жжения они выкатятся из орбит прямо на мох. От этой мысли стало весело и грустно, представив, как это произойдет во всех красках моего воображения. Я хихикнула… потом еще и, наконец, все это вырвалось в абсолютно неконтролируемый, безудержный смех, он был очень веселым и заразительным, вовсе не истерическим. Чин долго и пристально смотрел на меня, так и не решился присоединиться к веселью.

Ты всегда творил во мне! Всегда учил, любя и прощая! Я не желаю прощения! Но осознания, слияния, расширения… Я вижу тебя, чувствую тот день, что коснется меня твоим крылом…

Тебя нет… значит, меня нет… значит, ничего нет. И, разбив вдребезги мое понимание, и разорвав внешние… ты забрал мое безумие, я обрела твое спокойствие, Ты видишь, миры перевернулись. Ты выпил все темное, ведя меня играючи между сосудами сефирот.

Я почти сгорела в твоих огненных сферах и чувствую себя голой без моей тьмы.

И только вечность будет помнить тот миг, когда ты спас меня, ворвавшись в мой мир. Голоса в моей голове стали безмолвными. Силы слились с твоими, оголив мое внутренние. Золото заменили серебром. Мы стали поклоняться разным богам: ты – Солнцу, я – Луне.

Все прошло… но боль сменила печаль, терпкая и немыслимая по своей глобальной силе, полностью подчинившей меня и придавившей к полу. В собственном бессилии я почти завыла, но голос снова застрял посредине звука и больше не пропускал никаких импульсов. Потеря тебя… и того… другого, возможно тебя же, не знакомого, но более близкого и дорогого… не прошедшего сквозь меня, оставив порванные зияющие раны… за него я отдала все.

За его жизнь – свою… это все, что уже случилось в параллельных… невозможно… изменить… измерить… боль…

Отец! Пусть она раздавит меня, стерев память о будущем… я не смогу жить, если стану помнить весь этот ад, который уготован мне… неужели все написано? Предрешено?

Нет сил, не желаний… только вселенская грусть… когда-нибудь я проживу ее глубину… но не теперь. Я открываю глаза, по телу разбежалось приятное тепло, как будто сердце разорвалось и разлилось во мне, более не нуждаясь в венах и жилах, расправляясь, просачиваясь сквозь кожу и поры в бездонную высь великого «Нечто»…

Звезды так близко, что мое дыхание колышет их, они мерцают, создавая тихое движение в своем небесном шатре и неся за собой мой невесомый островок, уводя от утреннего тумана, привнесшего свои холодные тона в эту идеальную картину.

Вдоль берега бродит страж. То ли медведь с памятью о человеческом образе, то ли человек в шкуре медведя (одно другому, видимо, не мешало). Обходя дозором свои владения, ставшие ему бесконечным напоминанием собственной глупости.

Раксана – новое имя принесло много ответов, не забыв завалить еще большим количеством вопросов, правда, тяга к знаниям, похоже, оставила меня вне своего присутствия.