Затерянные в сновидениях

– Я не ожидал, ты превзошла саму себя, только твое имя пишется через «о» – «светом озаряющая». Я принес тебе вина, сыра и горячих трав. Встань, разомни затекшие конечности, это еще не все, что необходимо для перехода. Ты – ключи, которые отворят и затворят наши двери.

Он набросил на меня свой плащ. Пока я ела, он натирал мне ноги горячей, жирной и сильно пахнущей субстанцией; тело немое и непослушное, снова обретало гибкость и чувствительность.

С дикой силой захлестнула страсть, поднимающаяся все выше и выше от ступней к лодыжкам, по бедрам к позвоночнику… до самого сердца и выше, застряв огнем в горле… Чингиз отдернул руки, и я поняла, что это не я борюсь со своими демонами, а он пытается обуздать своих. Секунда промедления – и я бы уже не смогла воспользоваться этой теряющей контроль и ясность мгновенной слабостью. Я сбросила плащ и прильнула к нему всем телом, желая вдавиться порами, проникнуть в самую глубину его сознания, вытесняя его страсть к Создателю… Борьба за любовь с Богом – это уже заранее проигранное сражение, которое, испытывая нас, ставит на кон все… и сбрасывает тебя в пропасть забвения. Прилипая к его губам, все чувства, захватывавшие нас многими жизнями, проступали нашим дыханием, прикосновениями… Я видела нас в разных странах, разными лицами, удивительными историям многих воплощений, протекавших вместе и врозь, объятых ненавистью за эту страсть, любовь, неутолимую ничем: ни совместным счастьем единения и обладания друг другом, ни непреодолимым расстоянием…

Наша страсть к высшему проявлению мощи человеческого духа была больше нас самих, больше всего на свете. Ничто не могло нас усмирить и насытить… Самое страшное – мы знали туда дорогу, но билет оплачивало только одно чистое сердце, не принадлежащее никому и вмещающие все…

Он оттолкнул меня с такой силой, что кубарем скатившись в воду и потеряла сознание. Но видения уносили в междумирие. Мы были точкой в центре окружности, разливаясь до его пределов, распространяя себя по кругу и расширяясь до бесконечности. Вновь, сжимаясь, вращаясь против часовой, спиралью и разбрасывая себя множеством точек, возвратившись в линию, втягивающую свою середину, образуя треугольник, выплевывая угол, становясь квадратом, продолжая набухать и выдавливая углы, превращаясь в куб.

Раздаваясь, как шар, меняя формы, разливаясь в объемную пентаграмму, рождая последний угол и становясь Меркабой. Золотой и серебряный треугольники, входя друг в друга, смешивали краски, переплетая цвета… и мы уже вращаемся в Меркабе, сливаясь в нечто не имеющее ни формы, ни цвета… Все это в хоре звуков, имен.

Брия (последовательность имен, состоящая из комбинаций, возникающих в Ацелут): Алеф… Бет… Гемел, Адам, Адаам… Хева, Ева… Завершалось это хороводом чисел, имеющих тени-образы: 1234597618… 72, 72, 72, 216 Йод Хе Вав Хе… И с четырех сторон несутся на нас невиданные животные в ореоле силы и славы: С Востока – Дракон; и мы вторим имени, принесенному ветром – Рафаил; и желто-лиловым вспыхивает пространство…

С Юга в пламени приходит Лев. И Михаил – имя ему. Зелено-красной волной, горячей и нежной окутывает нас…

С Запада прилетает Орел в сине-оранжевом ореоле своей славы – Гавриил.

И с Севера земля несет Быка, в оранжево-оливковом свете являя Уриила и сменяя цвета на коричневый и черный…

Они проходят сквозь нас, насквозь, расчленяя на молекулы и атомы все наше существо…

Он есть Нешама (источник, разум и знание – высшие я), Хокма, Бина и Кетер его углы… Я есть Руах (сила воли, дух, стимул к действию), шесть сефирот, от милосердия к сердцу… Наши Анима и Анимус стерты пятью ликами Адама, Кадмона и мы прорастаем в Каввану (слияние человеческой воли с Божественной).

Нас разделяет человеческим воплем пронзенного копьем стража… несколько десятков воинов… разрушенное сознание не дает четкой картины восприятия… Мы просто наблюдаем за происходящим в замедленном действии. Хайдария и Асадия возглавляют это безумие… Они несутся вокруг озера, дикими гарпиями впиваясь в нас огненными глазами – бездонными колодцами ярости, призывая всех спешиться. Дикие валькирии, на ходу скинув одежду, спрыгивают в воду прямо с лошадей. Обезумевшие животные, не останавливаясь, уносятся в лес. Жертва принесена. Хозяин падает замертво. Луну закрывает темнота… В лесу слышится гул сражения, и запах пролитой крови доносится до нас.

Чингиз лишь медленно поднимается, показывая воинам свое присутствие. Ярким серебром острый меч разрубает пространство надвое. Отрубая дорогу в прошлое или будущее… Его сила заполняет все и замыкается в кругу воинов, принимающих и разделяющих ее.

Я точно знаю, что делать, чтобы открыть проход: раздираю кинжалом свои запястья и поднимаю вверх руки. Он подхватывает меня и, вскидывая над головой, как знамя перехода, уходит в трещину меж двух миров, омывая пороги кровью… Я сжимаю пространство единым махом… и все, кто должен, мчат, не разбирая дороги за своим господином.

Последняя капля сознания вместе с кровью покидает бледное, безжизненное тело посреди остывшего за эту бесконечную ночь озера-зеркала…

Зеркало души не может одновременно отражать и земное, и небесное, ибо одно исчезает с его поверхности, когда другое вырисовывается над его глубиной…

Элохим… Элохим… Элохим…

2 глава

Короткая личная история

Не знаю, причуды ли это возраста или духовных поисков, меня всегда кидало, вбрасывало в самое сердце всяких замысловатых и не очень ситуаций, сцен, людей… хотя если посмотреть прямо и немного в глубь, то больше интереса вызывало дикое и неразделенной ни с кем одиночество. Слава Шиве Синешеему, Дальний Восток ближе к границе Китая не был заселен двуногими, на столько плотно, как в каменных джунглях.

Мы жили на самом конце деревни, ближе к мертвым, чем к живым, ибо кладбище рядом, а соседние дома по далее будет. Зато берег моря как на ладони и тишина, огромные деревья, зелень, просторы и сопки. Я представляла себя друидом, искала омелу, читала заклинания, охотилась с самодельной пикой на камбалу, добывала гребешки, спизулы, сфифты, ну и конечно обжиралась морскими ежами. Ежей я не считала, это самое лакомство водилось в изобилии. А если доставала где-либо старую сковороду и немного масла, то и грибы с удовольствием поедала. В общем, я сама себя и кормила и развлекала! В семье много детей, и своих и чужих, постоянная тусовка, без ясности кто сколько тут живет и когда далее помчит в своем направлении. Взрослых как-то наш «карликовый мир» интересовал постольку: кормить, одевать, отправлять… Честно говоря, думаю, что такое воспитание свободой, – это дар, это то, что дало моему уму и внутренней идеологии, тому стержню, что есть от рожденья сильную опору на себя и своё естество, природную зрелость и природную дикость, глубокую ясность. Подарило крылья и веру в полет. Да, ведь высота и крылья это меня завораживало, это ткало пространство вокруг меня, самыми смелыми фантазиями снами… тогда, да и теперь ничего не поменялось и сон, и явь одна сменяющая другую реальность всегда шли рука об руку, не задевая друг друга и не вставляя палки в колеса. Мир людей казался далеким маяком к которому моему фантастическому кораблю совсем не желалось, как говориться, и на пушечный выстрел…

Но видимо каждый познает себя через то, что ему уготовлено. Это как коды само-распознавания, я не претендую на чистоту и разнообразие интересов, хотя в глубине души мечтаю познавать мир через другие выходы и входы. Без надежды на подачки с выше и желаний легкости, но по возможности, с глубоким желанием мудрого понимания происходящего.

На первом месте были танцы, танец, музыка она жила во мне я в ней, мы были единым целым, чем и являемся до сих пор. Мы необъяснимо и безраздельно владели друг другом: танец -мною и я этой легкостью всего того, что приходило во мне через пластичность движения. Я думала музыкой тела и пластикой слов, сладкий плен звуков не отпускал с утра и до утра. Танец был составляющим моего восприятия мира, призмой или моим подзорным взглядом на все. Еще, мною, всепоглощающе и безраздельно, владели лошади. В школе, еще в Химках, моя куртка, пропахшая конюшней как драгоценным миром, висела одиноко и гордо далеко от одежды моих сверстников, обнажая мою целостность со всем вне мира людей. А когда наконец-то, заканчивалась эта пытка знаниями, я летела на конюшню на Планерную и большую часть времени проводила с друзьями (не людьми, естественно).

Школы… Школа, вытрясла всю мою природу… «Наши школы, как колдовские кухни, в которых рассудок развивают до тех пор, пока сердце не умрет». Так сказал Белый Доминеканец, глядя на меня «буквицами» книг. Видимо только дикостью и отстраненностью могла я парировать школьным плетям паттернов; препарировать в себе ненужные знания, скользкими червями проникающие в мое еще «слабое» сознание.

Мне очень повезло! Частые переезды родителей позволяли сочинять необыкновенные истории в новых школах, и я постоянно меняла образы, и личную историю. Потому, когда мы переехали из Москвы в Андреевку (военную деревушку на берегу Японского моря), я не могла стереть улыбку со своего лица! Это было то, что нужно! Ничего более прекрасного не могли подарить нам родители! Там тоже были лошади, везде… поймал, смог сесть – полетел стрелой куда понесло, только держись! Кони как раз были совокупностью всего того, чем могло восхищаться пытливое, упертое в свою природу существо. Их дикая, страстная и ненасытная красота, пропитанная запахом свободы, танца, неутолимого никакими… голода скорости… откровенного неповиновения, прикрытого пугливостью… Я не могла оторваться от них, не могла насытиться жаркими, горячими ночными погонями за призраками прошлого, затеянными в сопках Дальнего Востока.

Кражи, угоны вороных и гнедых, свист и трепет на виражах… крики моряков на подхозах, не доглядевших за очередным скакуном… В десяти километровом пространстве, не принадлежащем странам и сохранявшее хрупкий неприступный барьер между ними были миры внутри миров. Как мы выжили там до сих пор мне не ясно: много насекомых, ядовитых змей, медведей, тигров, и все это как-то не задело, хотя все время мы видели то змей, живших у нас на венике (100 шаговый щитомордник, так называется не спроста), а медузы крестовики… Но видимо некое поле путей несло нас, сломя головы сквозь колючие кусты, змей, акул, касаток, пауков… И мы с наслаждением и благодарностью принимали эту красоту. Эти места дикие и безлюдные, наполненные своей яркой жизнью, дикий природный мир, порезанный в своей целостности лентами людских дорог. Я убегала в леса и сопки, проводя время с собой и всем тем, что простиралось вокруг. Памятью из неизвестного совершая разные обряды и напевая, непонятные тогда имена, на незнакомых языках, шепотом колючих, иноземных звуков.

Тени и духи других измерений окружали меня, насыщали и питали, были моими единственными друзьями, заглядывая из своего иного в мое… Наши миры, не разделенные ничем, даже страхом присущем каждому, при взгляде в потустороннее… О страсти к волшебству, шаманству и магии, а еще к загадкам, запретам и кладбищами, заброшенным фермам, домам вообще и говорить не стоит, кто в детстве не пускал слюни от вселенских тайн и мифических созданий. Для меня были живы все пантеоны древних Богов и Богинь, культов… Кто не хотел приобщится к потустороннему, если в руки попала магия друидов и многие старые эзотерические книженции из коллекции твоей бабушки, еще в то время почитывающий Агнийогу… О Кастанеде пока и речи для меня не шло.

Бабушка Алла рассказывала, нехотя и только когда я ее доставала, о Рерихах, Бловатской или Антаровой. О загадочных вещах, столо-вращательстве и чревовещании. Я сама додумывала и дорисовывала, разные истории и рассказывала сверстникам.

Но каждый притянут своим: я была поглощена мистицизмом и миром духов. «Друзья» и одноклассники занимались совсем другим, и мы не пересекались. Да и каким образом можно пересекаться в бесконечном потоке школ и лицеев, которым не подходила я, мы работали в разных диапазонах. Школы проносились сквозь меня не оставляя следов своего присутствия, меняя лица одноклассников и учителей, со стремительностью скорого поезда.

Влекла меня высота, любимым местом были скалы, небольшие уступы, на которых можно было лежать еле уместившись и свесив ноги в пропасть… чем выше – тем лучше. Город заменит их большими подоконниками, леса – огнями, шорохи ночных животных – долгими протяжными гудками и рваными разговорами, моторами, гомоном, гулом… Но до этого ещё… не скоро, можно расслабиться и дышать своим… Если бы мама видела, знала с какими скоростями я лазила и на какие каменные карнизы, торчащие как пасти драконов, вырезаясь массивными зубищами прямо и величественно, сквозь синюю бездну, из дома бы я не вышла никогда.

Наш первый, маленький деревянный домик стоял в центре деревни, под невысокой сопкой, на которой располагалась сельская школа. Пока мы еще не переехали на отшиб, к кладбищу на красивый утес у моря. Отец работал в школе, учителем по географии и еще подрабатывал резчиком по дереву, а также, занимался всем тем, чем незатейливые местные жители, увлекались в свободное время – рыбачили. Деревенские делились на две оппозиционные группы, редко пересекающие друг друга интересами. Ученые, работники разных сообществ по изучению подводного мира, надводной фауны и флоры, и военные пьющие, особенно зимами. Все прекрасное они могли описать трехэтажным матом. Все ученые жили ближе к Витязу – военная секретная база, содержащая дельфинов, и других млекопитающих. В сладкие часы летних деньков не редко нас сгоняли с пляжей сиренами, в знак того, что пара или один сивуч удрали из вольера и пошли развлекаться с туристами. Мы ломились забраться повыше на скалы или деревья и с интересом следили за отловом.

Еще там было место силы и ярких отлетов в иное: мое дерево липы на самом высоком участке полуострова, бесконечно удобное ветвями, росшими там, где нужно и в таком количестве, что по нему можно было бежать как ниндзя. Там я обитала, наблюдая с высока за нерестом сельди или за касатками, заплывавшими в бухту. Непонятно как, но касаток было проще увидеть, чем дельфинов и белух, даже сальдовых акул.

Я помню, нам привезли дохлого катрана. Моряки и отец решили сделать уникальные кадры меня на акуле. Посадили на нее, а она как дернется! И так резко и мощно, что я, получила психо-травму на всю жизнь. В воду в течении нескольких месяцев заходила только с родителями, и то по пояс. И даже в бассейне и ванной, не могла находиться одна. Это было необычайно сложной проблемой так, как я жила в воде… До сих пор, это большая пугающая меня печать детства и уже если честно, не знаю, чем себе помочь в этом случае. Пыталась разбавить акулотерапией, ныряя с белыми акулами в ЮАР и с рифовыми в Таиланде, забегая в будущее скажу я, но – увы. Только железная воля заставляла и заставляет забить на чувство страха и паники над водой, когда невидно, что там внутри, а под водой я одна из них – морских обитателей и посему страха нет.

Еще очень меня интересовали книги. Любые, чем больше, тем лучше. Всегда мечтала о доме с необъятной библиотекой на берегу моря или океана, не очень теплого, но глубокого… темного… И обязательно со стеклянными, огромными, можно даже 5 метровыми окнами полукругом… В огромном зале пианино, гитара, может барабанная установка, чем черт не шутит, тем более морской. Играть музыку вод, пропуская сквозь себя силу волн, ветра. Не знаю пока где же это место моего волшебного замка, хижины, маяка, да пусть это будет маяк! Старый заброшенный маяк, который я отреставрирую, сделаю конюшню, заведу пару Ахалтекинцев… Вижу его ясно, зная, что когда-нибудь поселюсь в доме на маяке… но играю пока только на барабанах и немного на гитаре… Думаю, что именно таким должен быть дом, волшебника… волшебницы, с непогодой и частыми грозами, с глубокой синей водой, с кучей парусов и досок… лихими конями и неразговорчивым хмурым сторожем. Место, куда можно окунуться, и нет необходимости выходить во внешнее… только по желанию, не надавливая на «вынос» себя наружу, без крайней надобности… само-зацикленность в любви к одиночеству, самонаслаждение (я тогда и не догадывалась, что целостность такого рода достигается каленым железом опыта).

Я потом наткнулась, на замечательную книгу Дион Форчун (одной из посвященных Золотой Зари, куда входили такие существа, как Алистер Кроули и Анни Безант), это произведение – «Жрица Моря» – оставили во мне сильный след. Для меня маг или волшебник – это человек понимающий, знающий законы сущего, имеющей возможность ими манипулировать, направлять, но только на первых порах, а затем приходит такое доверительное, обоюдно-насыщающее и наслаждающее взаимно, взаимодействие, где ты являешься продолжением стихий, прорастающих сквозь тебя без желания управлять ими, без желаний… вне человеческого… я вижу это так. Так же, волшебник – это существо, в совершенстве управляющее волей и своим телом, вниманием. По сути это единственное, чем человек способен управлять… в постоянных поисках меняющейся истины, ускользающей в тонкие щели, меж длинными пальцами – ветвями – корнями -междумирием. Существо с быстрым, пытливым умом, гибким пониманием, видением, чувствованнием мира. С настораживающим его самого перевесом любопытства над осторожностью или страхом. Человек слившийся во едино со всеми стихиями, вросший в них, поглощенный ими с головой, теми знаниями, за которыми он летит сквозь все остальное, не забывая насыщать свои глаза Миром. Стихии всегда шли со мной рука об руку, пока мы не потеряли друг друга из вида в пыльных и ярких городах. Неся память друг о дуге, как бесценный дар новой жизни… далеко в будущем… Мой год как десять, для многих, он перенасыщен событиями, стремительно летящими мимо знакомыми спутниками, местами… оставляя светлую память от теплоты узнавания своих, своего… отражения…

3 глава

От начала и без конца, все время не вовремя

Большие города… зовут нас своими яркими огнями, обещая все и сразу, но ничего конкретно, а люди едут, едут в столицы, забиваясь в них битком набитым… в маленькие квартирки, комнатки… выглядывая в другие, более светлые и большие глаза-окна, – пустые зеркала… слишком толстые и непробиваемые чтобы оправдать природу своей хрупкости, прозрачности. Меня не ждали здесь, как и многих других… но я и не стремилась в Москву, в место своего рождения, которое забросило меня и всю семью, волей случая, на Дальний Восток, даря возможность прорасти в естественных, природных условиях. Видимо, когда вселенная посчитала, что пора платить по счетам, струна натянулась и неотвратимой, магнитной тягой притащила нас в Москву. Всегда интересно путешествовать, перелетать перелетными птицами, колесить по миру, обследовать новые территории.

Мы вернулись в Химки, на 12 этаж в одну из квартир с соседями и лифтами. Сначала было все ново, интересно, мило. Но воздуха не хватало, пространства, свободных лесов и естественно моря! Без воды нет жизни… для меня уж точно! Ничто так не опустошает и в то же время не наполняет собой, как вода… глубина… одиночество… Все, что я могла сделать, это кое-как учиться, выжимать всю себя в балетной школе и найти лошадей… Конкурсы, соревнования, джаз-модерн, выступления и постоянные поездки по разным городам с группой. Это заполнило собой пустоту вне океана и направило мою дикость и любовь к свободе в более-менее спокойное русло, вне саморазрушения.

Я переехала от родителей, как только стукнуло мне 14, к Бабушке в Одинцово, а закончив школу, сразу поступила в спортивное училище. Окончив его – в институт психологии. Кое-как доковыляв до даже не помню какого возраста, сняла квартиру в центре, это было удобнее, во всяком случае свободней, относительно постоянных выступлений и концертов. Конный спорт забросила, оставив возможность для себя заниматься выездкой раз в неделю. Работала много, выступала, снималась в клипах, фильмах, рекламе, творчество всегда прорывалось наружу, открывая интересные возможности и знакомя с красивыми людьми. Я неслась галопом сквозь время, не останавливаясь, чтобы отдышаться или хотя бы рассмотреть в близи, что происходит-то на самом деле… Неумение ждать, обдумывать, всегда заставляло проходить сквозь бетонные стены, круша и ломая все и всех, и естественно, отбивая голову и все выпирающие части, попавших под быстрое восприятие мира.

Ошибаться порой очень интересно, это выводит тебя на новые витки судьбы, умиляя хитросплетениями. Ошиблась номером, попала «не туда» или прямо куда надо… говорили час, потом еще, созванивались по несколько раз в день… Дима фотограф, философ, интересный человек, мы говорили и говорили по телефону, боясь встречи как огня, целый год. Он помог моему пытливому уму и неугомонному желанию познавать все и вся, обрушившись на меня кладезем вселенских знаний. Мы договорились встретиться в самолете в Египет. Так началась для меня новая эпопея путешествий по миру. Дима учил меня магии фотографий, он наотрез отказывался от всех новых технологий, снимая только на пленку и проявляя снимки сам. Гениальный фотограф, гениальный человек, лучший друг! Он заполнил мою голову классикой кино и гениальными музыкантами. У него был отменный вкус и слух, так что попса прошла мимо меня, не оставляя следов. Дед Кен Денс, Лиза Джеральд, Наутилус, Машина времени, Б. Г. Ес и Кинг Кримсон… положили новое начало в творчестве, выступления приняли теперь характер концертов. Я ставила сама танцы и подбирала музыку всей группе, так превратилась в хореографа. С Димкой проколесили весь Египет и многие другие страны, города, выискивая сюжеты для интересных снимков. Сняли несколько фильмов, так похожих на нашу любимую Бараку. Он ознакомил меня с творчеством гениальных режиссеров, так же с балетом и лучшими операми, которыми забивались все полки, в маленькой квартире на Ленинском. Он был мне старшим братом, всезнающим, добрым соратником, выдумок, розыгрышей и забав, отражая тонким юмором мой еще только формировавшийся сарказм. Димкина чистота рыцарства, никогда не переходила поставленных нами с самого начала прозрачных границ, абсолютной невозможности иных отношений. Поэтому я чувствовала себя свободно и легко, могла быть собой, не попадая в капкан чувств. Сколько лет прошло уж, но мы, все еще может без «привет, как дела» позвонить или припереться, завалиться в гости на пару дней. Умение дружить с мальчишками, это, наверное, больше не приятие себя как девочки, это штаны, кепки, длинные футболки на несколько кофт, это отсутствие косметики и каблуков, это когда честно все, и всегда можешь обсудить не прикрываясь масками… это когда с полувзгляда и без театра.

Когда подруга позвонила, у меня замерло сердце, я учуяла странный запах проявленного сна. Знаю я, знаю этот запах, это не в первые меня обдало иным измерением, и пахнуло так что о-го-го! Знать бы где проспать и не прийти не туда. Меня бросило в холод, потом в жар, я покрывалась испариной, сердце колотилось на все лады, как дробильная машина, сбивая в барабанную дробь обычные ритмы, разбивая себя «на вдребезги». Но любопытство было сильнее всего остального. Встреча… проклятая встреча, с тем от чего, от кого долго не имела ни малейшей возможности оттолкнуться, чтобы всплыть… послать себя к чертовой матери и найти себя же в этом раздолбанном на прочь корыте, несущего сквозь чащобу иного, неизведанного. Она сказала, что познакомилась с классными ребятами и прокаталась с ними на перегонки всю ночь, что я должна их увидеть. Наташа прекрасный водитель с очень мальчишеской, даже нагловато-вальяжной манерой вождения, можно сказать прирожденный гонщик, с отличным знанием Москвы и всех объездных дорог. Мы дружим с незапамятных времен, она друг, о таком можно мечтать. Тот, который, если не прилетит, то приползет и решит все вопросы и задачи, разрулит любые, не рулевые проблемы. Я всегда завидовала этому ее прекрасному качеству, у меня не было такой привязанности к людям: ушел – ну и прямой дороги! Вернулся – а кто ты? Откуда? Как зовут? А мы знакомы? Ну как-то так. Потому и ловила себя на абсолютно неоднозначном поведении в ее сторону, но она не особо обижалась, потому каждый раз я испытывала невероятное чувство благодарности за попущение к деталям моего характера.

Мне было совсем немного «цать» и все и вся если не должны, то абсолютно обязаны, воздавать мне все свое внимание, а еще падать ниц и укладываешься штабелями, причем стремительно и сразу, пока на смертельной скорости, явно не вписываясь в поворот, пролетаю мимо. Таскалась за ней по всюду, или она таскала меня… Наташа научила меня разбираться в косметике, водить машину, так как я была самоучкой, объяснила, что есть правила дорожного движения, вызвав невероятное удивление и интерес. Помогла понять, и неплохо разбираться в марках духов, одежды и прочего, чего еще там есть в этом «непонятном мире». Научила одеваться, носить каблуки и юбки, платья, что-либо не а-ля хиппи. Не прятать глаза в пол, при виде мальчиков и не прогонять поклонников мечами и петардами, «не ковырять в носу на людях».

Только вернулась из Шри-Ланки, в полном восторге и заряженности океаном, джунглями и яркими красками новых измерений и пространств… С тяжелым сердцем приняла ее приглашение заехать к Маше, которую я честно говоря не так хорошо знала, и менее всего понимала, что с ней у нее, тем паче, делать. Но Наташа была непоколебима в своем пункте назначения. Мы подъехали к седьмому континенту, в Крылацком и ждали ребят. Вскоре приехала черная, тонированная Ауди А-6, оттуда вышел высокий парень-мальчишка. Я и уткнулась в пространство перед собой даже не обернувшись на подошедшего, но подсмотрела искоса и зло.

– Поехали за нами. – сказала Наташа нагнувшемуся к окну парню.

– Это Леша, это Саша. – сказала Наташа, я отдавала почести угу, глубже уйдя в панель приборов, но сердце чуть не выпрыгнуло прямо на капот.

– Не все же время тебе общаться со старперами! – сказала она про моих «мальчишек», с которыми её знакомила я.

– Они не старперы, а сформировавшиеся личности и им всего не так много – за тридцать пять! И с ними есть, о чем поговорить, в отличие от твои малолеток и маменькиных сынков. – полушутя парировала я ее нападки в сторону Димы. Мы тронулись и покатили…

– Это же дети! Наташа, как ты можешь, ну да ладно, буду читать в слух вам стихи Ахматовой или Маяковского…