Блики Солнца. Сборник рассказов

– Есть, товарищ старший лейтенант! – неохотно пробурчал я, снова ложась на койку и закрывая глаза. Серёга был из тех людей, для кого личное пространство не было пустым звуком.

***

Я проснулся оттого, что кто-то яростно тряс меня за плечо, пытаясь разбудить. Открыв глаза, я увидел перед собой Серёжку.

– Вставай, лежебока! Нас уже ждут! – сказал он, и голос его не предвещал ничего хорошего.

Бегом, все бегом, … второпях, как будто сейчас мина взорвется. Уже на улице, при построении я смог допытаться от старлея, что разведгруппа засекла врага на западном склоне. Мы были обязаны срочно направиться туда, для уничтожения группы боевиков численностью в 30 человек. «Бой будет жаркий!» – мелькнуло у меня в голове. Спешно построились, погрузились на БТРы и вперёд, сметая всё на своём пути.

Гудят машины, трясет на ухабах разбитой дороги, пыль летит в глаза, в нос, пот струится по лицу, заливая глаза. Было жарко и душно. Старлей запретил бестолково расходовать воду. Мы мчались настолько быстро, насколько это было возможно. Но вскоре дорогу нам преградил обвал. Пришлось спешиться и топать через горы. Всё необходимое несли на себе – оружие, боеприпасы, воду, лекарства. Несколько часов мы двигались за противником, пытаясь его догнать. Нам не составляло труда определить направление его движения, примет было сколько угодно: обломанная ветка, небрежно брошенный на землю окурок…

Я чуть подотстал, поджидая старлея – командир шел последним. Поравнявшись со мной, он спросил:

– Что устал?

– Никак нет! – ответил я.

– Тогда почему отстаешь?

– Серёг, как думаешь, они это делают нарочно?

– Не знаю. Либо они поспешно бегут, что мало вероятно, ведь их почти в два раза больше, чем нас; либо… увидим.

И старлей бодро зашагал вперёд. Я посмотрел ему в спину, и в душе у меня шевельнулось какое-то нехорошее предчувствие, но солдат, а, тем более, младший офицер должен полагаться только на факты, а не слушать какие-то там предчувствия!

***

Мы накрыли боевиков неожиданно. Хотя, можно сказать и наоборот – они накрыли нас неожиданно. Мы вышли на небольшое плато, где и расположились на отдых враги. Они довольно громко и весело переговаривались, жарили на костре мясо. Мы начали обстреливать их, но неожиданно мы сами оказались в окружении – это была ловушка и мы, как последние идиоты, попали в неё! Бой, в самом деле, оказался жарким. Стреляли со всех сторон. Казалось, что моя роль состояла в том, чтобы не подставляться под пули. Я тоже палил по сторонам, по всем кустам, за которыми, как мне казалось, скрывался враг. Невозможно передать словами тот ужас, что творился там, на узком горном плато, скажу только одно – мы захватили самого Халима живым, а его банду – чуть больше 30 человек – развеяли. Многих перебили, но двоим или троим, удалось бежать!

Отойдя на несколько десятков метров назад мы присели отдохнуть и подсчитать потери.

– Что, дружок, притомился? – спросил меня старлей, садясь рядом со мной и закуривая.

– Есть немного! – ответил я, тоже закуривая.

– Так сказать, с боевым крещением … – Серёга не закончил мысль. Резко оттолкнув меня, крикнул: «Берегись!», закрывая собой…

Я сам толком не понял, что произошло. Только мгновения спустя сообразил, что друг заметил вражеского снайпера, целящегося в меня…

Снайпера сняли тут же, … но… слишком поздно.

Ребята помогли мне поднять старлея. Повернув его на спину, я увидел, как по губам у него стекает тонкая струйка крови.

– Не умирай! Что я скажу Светке? – шептал я, держа голову друга на коленях. Он только посмотрел на меня грустными глазами и тихо сказал:

– Поздно… Лизе скажи… чтобы счастливая… была, не плакала… Светка… простит пусть, – он безвольно уронил голову. Я закрыл его глаза, и слёзы потекли по моим щекам… Я плакал, впервые в жизни я плакал от горя, … от потери родного мне человека… от сожаления, что не смог выполнить приказ жены, не уберег…

***

Серёжке посмертно присвоили очередной звание – капитана. Все мы – погибшие и выжившие – были награждены медалями и орденами за мужество и героизм. Лишь три недели спустя после гибели друга, получая за него георгиевский крест, я узнал, что мой прямой командир знал, на что идёт, его предупреждали, что банду Халима так просто не взять, но он решился, он просился туда – к Магасу, просился для того, чтобы обезвредить боевиков, чтобы погибнуть и прославить свое имя.

Мне кажется, он уже тогда знал, что Лиза его не дождётся и, наверное, именно поэтому стремился снискать славу, пусть даже и посмертную…

Шоколад

История случилась в мои далёкие армейские годы. Когда служили еще по 2 года и в части были те самые «деды». Только вот никакой жуткой и пугающей «дедовщины» у нас не было. «Дедушки» были для нас не кичливыми отморозками, а наставниками и учителями. Так вот… о чем это я?

В армии есть две беды: сигареты и сгущенка. Ни того, ни другого днём с огнём не сыскать, ну ежели только с нужными людьми дружбу водить. Особенно, в той «дыре», где мне довелось служить. Магазинов в части не было, а до ближайшего «островка цивилизации» было километров 50, не меньше. А тут такое дело – мне «зелёному духу» – тётка под самый новый год прислала посылку. Да не просто бандерольку, а целую посылищу, килограмм эдак на 15. Много чего, но главное, пять килограммов чистого, настоящего … (нет не спирта) … бельгийского шоколада. Кто служил, тот поймет, что такое – получить посылку из дома, да еще и со вкусностями. Будучи неисправимым сладкоежкой, я жестоко страдал от недостатка глюкозы и эндорфинов, ею порождаемых, пока тянул лямку.

Шоколада в тот день я не увидел. Но зато увидел много чего другого. Например, хитрую морду лица нашего сержанта.

«Попа слипнется!» – провозгласил он, конфисковывая мой законный шоколад.

«Не слипнется! – пробовал отбиться я. – Это моя посылка! И я Вам ее не отдам!»

Кто пробовал отбиться от сержанта, тот поймет. Проще взять Безымянную Высоту, чем отнять то, на что сержант положил глаз, а в моем случае, так и «лапу», а лапищи у него были загребущие…

«Вот будешь хорошо себя вести, вместо меня в наряд сходишь, а я тебе кусочек шоколадки дам, а может и не дам… зависит от того, насколько хорошо наряд сдашь!» – провозгласил недоофицер.

Делать было нечего – шоколада хотелось. Пришлось идти в наряд. Но то ли я так несчастно выглядел, когда драил унитазы, то ли у «дедушек» проснулась совесть, одному Богу известно. На следующее утро весь шоколад в нетронутом виде был мне возвращен с условием разделить его между товарищами. Тот новый год мне запомнился. Шоколада мы тогда наелись на всю будущую жизнь. Наелись все. Но самыми ценными для меня тогда слова благодарности моих товарищей, получивших от меня столь щедрое угощение.

Теперь каждый раз, как в мои руки попадает лакомство в шуршащей обертке, я вспоминаю мудрость, в которую меня посвятили мои «деды» – вкуснее благодарности лакомства нет!

Цикл рассказов – «Взвейтесь кострами, синие ночи»

А завтра была война

Иван и Акулина жили в соседних дворах. Ребятишками вместе гоняли лошадей на водопой, вместе помогали родителям в поле, летом собирали в лесу чернику, а зимой бегали в избу-читальню, где старенький поп учил ребятню грамоте по старинным книгам. Время было непростое… только-только отгремела Первая Мировая, плавно перешедшая в Гражданскую. Повсюду говорили о НЭП-менах и о коллективизации, но какое дело ребятне до политики? Им бы все бегать да резвиться. Дети не замечали многих тягот, они умели радоваться солнечным лучам, теплу и сочным лесным ягодам, холодной воде из родника и летним дождям. Они умели быть детьми.

***

Впервые Иван посмотрел на Акулину иначе, когда им было уже почти по 17 лет. Деревенские девчонки в этом возрасте ходили на улицу стайками, хихикали о чем-то своем девичьем и бегали на речку купаться в тихую заводь, ниже по течению. Именно тогда, в тот знойный июльский полдень, возвращаясь с поля, где он помогал отцу, Иван увидел Акулину, идущую от реки. Девушка несла на плечах расписное коромысло, на котором покачивались в такт плавной походке два ведра с водой. Солнечные лучи, отражаясь в воде, бросали блики на лицо Акулины, подчеркивая веснушки на ее востреньком носике и небесно-синие, как васильки глаза под длинными черными как ночь ресницами.

– Привет, Ваня, – закричала она, приветливо махнув соседу свободной рукой.

– Здравствуй, – едва смог пробормотать он в ответ.

– Что жара сморила? Чего смурной такой? – весело продолжала болтать Акулина. А он только смотрел на нее во все глаза и молчал, краснея.

***

С того июля и пошел по деревне слух, что Ивана сглазили, да приворожили. Не иначе… Смурной стал парень, не смеялся, не шутил, как бывало раньше. Все в поле, да в доме. На девчонок и не смотрит, а если и бросит взгляд, то исподлобья, будто молния ударит. Да недолго горевал Иван, не долго отмалчивался, сразу после праздника Воздвижения и потянулись в дом Акулины сваты, а вскоре после Покрова и свадьбу справили. Перебралась молодая жена в дом свекра. Стала по дому помогать, да и о родителях не забывала. Старики говаривали, что свекровь Акулину пуще родной матери полюбила, своих-то дочерей не было. Пятерых ребят Бог дал, а дочку так и не дождалась. Старшие двое погодки еще на фронтах Первой мировой остались, сгинули где-то, среднего «белогвардеец» топором зарубил на глазах у матери, а младший еще совсем мальчишкой был, когда Иван и Акулина свадьбу сыграли. Так и жили Акулина с мужем в доме со свекром-бывшим красноармейцем (потерявшим руку в Гражданскую войну), свекровью и братом Ивана. Хорошо жили молодые, в любви и согласии, никто злого слова от них не слыхивал. По весне бабы засудачили, что еще до середины лета будет Акулина качать зыбку. Так бы оно и случилось, да Бог иначе положил по судьбе-то быть и иную дорогу уготовил молодым.

***

Акулина вот-вот уже и родить должна была, тяжело ей давались последние недельки. Свекровь ее по-матерински оберегала, утром коров выгонять сама вставала, хоть и годы уже не те были, да уж больно жалко было «дочку». Старуха вставала по первому свету, выходила во двор, читала молитву, как учила бабка, хоть и запретила новая власть церкви, но мать Ивана – Федо'ра – не сожгла икон, не отказалась от веры христианской. Исправно просила у Бога здоровья для живых, да упокоения для мертвых.

***