Блики Солнца. Сборник рассказов

Дмитрий Павлович был отнюдь не худеньким мужчиной преклонных лет. На то, чтобы принести из кладовки заказанные Анной Ярославовной вещи у него ушел ни один час. А она все покрикивала и подгоняла нерасторопного мужа. К полудню, когда в доме ожидали приезда дочери с зятем, в большой комнате выстроился целый батальон коробок и коробочек, сверточков и кошелочек с приданным для новой квартиры молодых. Чего здесь только не было: сервизы, хрусталь, ковры, гобелены, люстры с вентилятором и венец всего – медный начищенный заново электрический самовар – мечта чуть ли ни каждой советской семьи. Анна Ярославовна с гордостью взирала на приданное, собранное трудом и потом для единственной доченьки

.

***

Маша и Юра приехали после полудня – новенькая иномарка застряла на подступах к селу в весенней колее. Вот и задержались. Хорошо мимо проезжал сосед – тракторист, вытащил. Юра был зол, ему никогда не нравилась глушь родного села. Мария – спешила поделиться с матерью радостью, рассказать о новой городской квартире, трамваях, звенящих по утрам у них под окнами, о новой работе, до которой рукой подать…

Гости, засидевшись за чаем с домашними пирожками, остались ночевать. Юра немного отошел – разговорил его Дмитрий Павлович, восхищаясь новинкой немецкого автопрома.

На следующий день, когда гости засобирались домой – в город – Анна Ярославовна позвала их в большую горницу, разворачивать приданое. Она с энтузиазмом показывала им то одно, то другое, восхищенно щебеча:

– Вот ковер вам в зал на пол, а вот этот на стену повесите. Это я по великому блату достала в свое-то время. А вот сервиз – это нам с папой на свадьбу подарили, а я его сразу приберегла, как знала, что дочка родится – в приданое ей сберегла. Ой, Маша, а вот ваза – это хрусталь! Представляешь! Хрусталь! В сервант поставите, все гости обзавидуются!

Излияния тещи прервал Юрий:

– Мама! Да Вы что! Какой хрусталь? Какие ковры? Двадцать первый век на дворе! Этот хлам только если в краеведческий музей сдать!

– Ишь, чего удумал, – взбеленилась теща, – в музей! Да я от себя отрывала! Не доедала! Не допивала! По великому блату все брала! Дефицит же был! А он… в музей. Да ты хоть несчастную вазу своим трудом-то заработал? В дом-то принес? Голые стены одни! Машка вчера фотографии показывала – стыд! Как в хлеву, ни одного ковра. Да неужто я для единственной дочки чего пожалею? В музей…

Юра не стал спорить. Посадил жену в машину, разрешив взять с собой только одну хрустальную вазу – чтобы цветы было во что ставить – клятвенно заверив тещу с тестем, что эти самые цветы будет дарить жене каждые выходные.

***

После отъезда молодых, Дмитрий Павлович пыхтя и охая, уложил приданное на антресоли, под всхлипывания Анны Ярославовны.

– Не плачь, Аннушка, время – дело такое… сегодня им ничего не надо, а завтра с руками оторвут. Мода-то возвращается, – ласково погладив жену по пухлому плечу, пророкотал Митя.

Птичье молоко

В СССР торт на праздничном столе был не просто признаком достатка, а, так сказать, гарантом и воплощением этого самого достатка. И, конечно же, за этим самым гарантом приходилось выстаивать многочасовые очереди. Да и то не всегда удавалось приобрести вожделенный продукт – тортики в магазины привозили в ограниченном количестве.

В далеком 1986-м мы с подружкой Лидой учились в столице. Приезжим тогда давали общежитие, а так как учились мы хорошо, то получали и повышенную стипендию. Правда, торт на нее купить было не то, чтобы сложно, а нереально. Каждый день, по дороге из училища мы проходили мимо небольшого магазина с заманчивой вывеской «Торты», где продавались шедевры кондитерского искусства тех лет – «Прага», «Киевский» и, конечно же, «Птичье молоко». Мы с завистью смотрели на тех счастливых покупателей, кто мог позволить себе, отстояв очередь, подойти к прилавку и буднично произнести: «Один „Киевский“, пожалуйста и завяжите красивую ленту на коробке». Ленты завязывали не всем, т. к. за нее нужно было заплатить отдельно. Но были те, кто платил и уходил из магазина с красивой коробкой, перевязанной ярко-красной лентой, в руках.

– А давай, тоже купим торт! – однажды предложила Лида.

– Да ты что! Откуда у нас столько лишних денег? – возразила я, вытаращив на подругу глаза.

– А мы накопим! Давай с каждой стипендии откладывать понемногу, а потом купим торт. Соглашайся! Ну, пожалуйста! Всего-то 8 рублей надо и купим «Птичье молоко!» Говорят, он очень вкусный! – соблазняла меня подружка.

– Ну хорошо, – сдалась я, – до летних каникул нам осталось 4 месяца. Будем откладывать по 1 рублю и как раз после летней сессии купим себе вознаграждение – торт «Птичье молоко».

– Ураааа, – радостно завопила подружка, подпрыгивая на жгучем февральском морозце.

Сказано – сделано. Февраль, март, апрель и май пролетели незаметно. Мы добросовестно откладывали деньги на торт, отказывая себе в походах в кино за компанию и прочих мелких радостях. Летняя сессия подходила к концу, когда подружка получила письмо из Ленинграда, где проходил службу ее молодой человек, за которого она собиралась замуж, как только он отдаст долг Родине. Письмо до банальности простое, он встретил другую, и освобождает Лидию от всех обещаний. Подруга проплакала в подушку всю ночь, а утром пришла ко мне и попросила разрешения потратить все наши накопления, в сумме 8 рублей на поездку в Ленинград.

– Таня, как ты не понимаешь, это мой шанс! Я приеду, он меня увидит и забудет эту лахудру новоявленную! Я все верну. Все 8 рублей, обещаю, – плакала и клялась сквозь слезы подруга.

– А как же торт? – вздохнула я. Мне было жаль честно сэкономленных 4 рублей, при стипендии в 30 р. – сумма не пустячная…

– Какой торт? Как ты не понимаешь, бесчувственная амеба, у меня счастье рушится?!

Я промолчала, но деньги отдала. И Лидка укатила в Ленинград, едва сдав последний экзамен.

Прошло лето. Осенью мы все вернулись в стены родного общежития, но только не Лида. Она бросила учебу, говорили, что вышла замуж… Связь с ней я потеряла, впрочем как и надежду отведать заветный торт. После окончания техникума, по распределению уехала в сибирский Барнаул, да так там и осталась, вышла замуж, родила двоих детей…

***

И вот спустя почти 9 лет раннее воскресное утро 25.06. 20** началось для меня со звонка в дверь. Проклиная весь мир, я выползла в коридор, отперла дверь и обомлела. На пороге стояла Лида… Немного постаревшая за эти годы но все такая же улыбчивая и говорливая. За ее спиной возвышался муж в форме капитана первого ранга ВМФ, державший в руках коробку с тортом, перевязанную ярко-красной лентой.

Силуэты

***

Зоя была очень смышленой девочкой. Уже в 2 года она отлично понимала, что каша – это невкусно, хотя и полезно. Зато Зоя любила гулять. Она уверенно шагала, держась за мамину руку и рассматривая витрины. Магазинов в центре города было много. За чисто вымытыми стеклами прятались бутылки с молоком, висели связки баранок и стояли изящные вазы с конфетами и фруктами. Больше всего Зоя любила магазин, в витрине которого стояли манекены в человеческий рост, наряженные в свадебные платья. У моделей были совершенно человеческие лица с огромными голубыми глазами и алыми губами. Волосы у них тоже были совсем как у людей: мягкие и шелковистые, черные, рыжие, блонд… уложенные в разные прически под тонкими складками фаты. Зоина мама работала в этом единственном на весь город магазине свадебных платьев. Иногда она брала с собой Зою и тогда девочка могла целыми днями сидеть в магазине, играя со своей любимой куклой или читая книгу, а когда ей надоедало играть, она принималась рассматривать манекенов и свадебные платья с пышными многослойными юбками, узкими рукавами, расшитые бисером и отороченные кружевом. Целомудренно-утонченные и более смелые с декольте… Белоснежные, как прослойка торта «Птичье молоко».

***

Когда Зоя пошла в первый класс, многие девочки в школе ей завидовали, ведь она могла после занятий пойти к маме в магазин, сидеть за прилавком и наблюдать, как молодые комсомолки порхали по залу, выбирая наряд для самого счастливого дня в своей жизни. Как и любая другая девчонка, Зоя мечтала, что однажды она тоже придет в этот магазин за нарядом для самого счастливого дня в своей жизни…

***

В 14 лет Зоя стала помогать маме, которая была уже директором магазина «Свадебная мода». После уроков, Зоя приходила в магазин, чтобы помочь продавцам переодеть и переставить манекены в витрине, развесить новые платья или прибраться. На 25 руб, которые Зоя получала, как уборщица магазина, девушка покупала сладости или какие-то девичьи безделушки. В годы дефицита достать что-то действительно стоящее было трудно. Однажды девушка загорелась идеей купить настоящие джинсы. После упорной работы в летние каникулы и нескольких месяцев жестокой экономии, Зоя накопила на желанную обновку, однако приобрести ее получилось не сразу, а лишь спустя некоторое время, достав через знакомых по большой просьбе и маминой протекции. Зато в выпускном десятом классе Зоя была самой модной девушкой. Джинсы тогда были редкостью и стоили дорого.

***

Работая в свободное время в магазине, Зоя привязалась к манекенам, которых столько раз переодевала и переставляла за эти годы. Каждой кукле она дала имя, нетрудно было различать моделей, ведь все они были такие разные, у каждой свое особенное выражение лица, цвет волос и поза. Иногда Зоя смотрела на них и представляла себе их характеры – вот эта брюнетка – модница, а вон та – рыженькая – хохотушка, русоволосая – стеснительная, скромная девушка… Когда пришло время поступать в институт, Зоя выбрала столичный ВУЗ. В вечер перед отъездом, девушка пришла в магазин, попрощаться с сотрудницами, а после подошла и к каждой кукле. Одной поправила воротничок на платье, другой – локон. Казалось, будто бы манекены печально улыбаются в ответ…

***

Москва закружила и понесла… Институт, общежитие, первая настоящая любовь, предложение руки и сердца, военные городок, рождение сына. Свой самый счастливый день, Зоя встретила в простеньком брючном костюме. Через 2 часа самолет, не до платья было…

***

Спустя 14 лет, Зоя приехала в родной городок и как-то случайно оказалась на центральной улице. Знакомое здание с колоннами и вывеской «Свадебная мода» привлекло внимание. Зоя бегом бросилась через дорогу, распахнув стеклянные двери, торопливо вошла внутрь… Она ожидала увидеть старых знакомых – брюнетку – модницу, рыженькую – хохотушку… но наткнулась на безликие, безголовые силуэты-вешалки, облаченные в вульгарно-разноцветные платья, расшитые пайетками, стразами, перьями… За прилавком скучала парочка абсолютно одинаковых продавщиц с наращенными ногтями и ресницами, намакияженными одинаковой нюдовой помадой и бронзатором. Окинув взглядом зал, Зоя медленно покинула магазин.

«Вот так и люди… стали просто силуэтами», – подумала Зоя, оказавшись на улице и тихая ностальгическая грусть об ушедшей юности захлестнула ее.

Старая могила

***

Семён Никифорович был человеком мужественным и бесстрашным, да и как иначе, ведь должность городового не позволяла быть трусом и нюней. В Господа Семён верил, но не так чтобы уж свято, мог и рюмочку пропустить в выходной день и маслица в кашу положить в пост, но к службе своей относился со всей строгостью и букве закона следовал ретиво. А потому и уважало его начальство особо и отмечало всяко. Выйдя в отставку, Семён Никифорович, тем не менее, не оставил службы, не осел дома. Устроился приглядывать за новым, недавно открывшимся городским кладбищем. Могил там было еще мало, но со временем погост обещал разрастись, ибо такова людская дань неумолимому времени и собственным порокам. Семён ночами прохаживался меж могилами, шугал богохульников, приглядывал, чтобы со стройки небольшой часовни ничего не унесли лихие люди. Так и коротал старость.

Всё бы ничего, так и дослужил бы свой век бывший городовой сторожем, да на беду грянула в стране революция. Красные, белые, сам чёрт не разберёт какой шум в стране подняли… Отголоски шума этого докатились и до уездного городка на Волге. Погнали прежних «отцов города» с привычных мест, имущество их национализировать принялись. А лихим людям только того и надо. Голод 1921 года многих в землю зарыл, но ещё больших заставил тех покойников из земли поднимать. По городу поползли слухи, что богачи в могилы золота да бриллианты захоранивали и повадились оторви-головы на кладбище шастать и могилы те раскапывать. Семён гонял и шугал сорванцов как мог: и ружье – старую дедову берданку времен покорения Крыма – солью заряжал и из трофейного нагана в воздух палил, костры жёг… Да ничто не помогало.

Убили Семёна Никифоровича в потасовке. Не в то дело полез старик, могилу купеческую хотел отстоять. Долго еще в предрассветной тишине летели отзвуки стариковского голоса: «Да что же вы, нехристи, делаете-то? Почто покойницу-то тревожите? Креста на вас нет, ироды…» Окоченевший труп сторожа нашли ближе к полудню, когда жена подняла шум, что не вернулся старик домой, как всегда после заутрени. Да поздно спохватилась. Жутко было смотреть соседям на скрюченные пальцы покойника, на вытянувшееся тело – до последней капли крови Семён старался добраться до ворот кладбища, позвать на помощь, да видно не судьба была… Там его и похоронили, на Воскресенском погосте.

За круговертью все быстро позабыли о Семёне Никифоровиче. Родных у него в городе никого не было, старуха его померла вскорости. Поговаривали, что была у них то ли дочка, то ли сын, но где-то далеко – то ли в Харькове, то ли в Хабаровске. Коротка людская память, быстро уходят из нее воспоминания, быстрее даже, чем надпись на могильном камне.