Бас. Любимица Иллари

– Моя вторая ипостась еще крупнее.

– Намного?

– Желаешь проверить?

Оборотень откровенно задумался, но потом все же мотнул головой:

– Пожалуй, не сейчас.

– Ну и правильно, – сладко зевнула я. – Ночь – это время зверя. А мой, в отличие от ваших, все еще не приручен. И поскольку вы для него чужие, то не стоит проверять его выдержку.

Волки беспокойно переглянулись.

– В каком смысле не приручен? – озвучил их общий вопрос Наран. – Хотите сказать, вы его не контролируете?!

Я снова зевнула:

– Ну почему же? Контролирую. Если договоримся. А если нет, то рядом с ним лучше не появляться. Все, что выходит за рамки его понимания, неизбежно трактуется как враждебное.

Волки переглянулись снова. На этот раз – совсем тревожно, но я могла их понять. Когда рядом с тобой день и ночь находится неадекватный сородич, не способный справиться со своим зверем, дело дрянь. Утративший контроль оборотень опасен для себя и других. Поэтому у себя в лесах волки таких убивают, считая это актом милосердия.

Проблема в том, что у нас с ними разный подход к восприятию вторых ипостасей. Лохматые годами приучают своих зверей к покорности. Сперва ломают им хребты и потом всю жизнь на них ездят, позволяя лишь минимум того, на что они в действительности способны. А мой зверь, как бы ужасно это ни звучало, до сих пор свободен. Гуляет где хочет. Делает что вздумается. За это он бесконечно мне благодарен, чаще всего соглашается проявить послушание, всецело доверяет моему мнению и позволяет без ограничений использовать его силу нам обоим во благо.

Вот, собственно, и весь невеликий секрет. Но волкам, как мне кажется, этого не понять. Даже коты – разнузданные, свободолюбивые и плюющие на ограничения коты – не рискуют делать то, что позволяют себе баскхи. Их зверь, хоть и чувствует себя вольготнее, чем у других видов, все же ощущает на шее невидимую удавку. Каждый день. Каждую ночь. Как неприрученный, но увечный зверь, чьим мнением никто не интересуется.

Меня это всегда раздражало, но и вмешиваться, по большому счету, я не имела права. Каждый из нас сам выбрал свою дорогу. И сам должен был решить, какой длины поводок отмерить живущему внутри зверю. Ниал, к примеру, сделал свой поводок настолько длинным, насколько вообще смог, за что и получил некоторые привилегии. А остальные… что ж, Иллари им судья.

– Миледи, а вы не боитесь, что он возьмет верх? – после долгой паузы все же рискнул задать новый вопрос Роар.

Я, не открывая глаз, фыркнула:

– Не больше, чем тебя.

– Но ведь это опасно!

Я скривилась, однако на этот раз отвечать не стала.

Опасно держать зверя на поводке, наивно считая, что он никогда не сорвется.

Опасно ломать ему волю к жизни и потом ждать, что он сумеет оказать какую-то помощь.

Больные и увечные оборотни, не сознающие собственной ущербности, – вот настоящий бич нашего мира. Его самое больше горе и его же проклятие. Но я, к сожалению, ничего не могла изменить и уже давно не испытывала ни малейшего желания спорить. Хотя для тех, кто захотел бы попробовать жить иначе, была готова помочь всем, чем могла.

– Чужие, – вдруг встрепенулся почти затерявшийся в темноте Рокхет, когда я уже почти задремала, а волки надолго задумались.

– Что? – недоверчиво принюхался Роар, а Наран просто молча потянулся к оружию.

– Где-то недалеко чужие, – после напряженной паузы повторил вожак, расправляя плечи и поднимаясь на ноги. – Вставайте. Разбирайте оружие. Кажется, поспать этой ночью нам не дадут.

* * *

Рокхету я поверила сразу: у волков даже в человеческом обличье гораздо более чуткое обоняние, чем у нас. А вот насчет оружия это точно не ко мне, потому что такие, как я, кроме зубов и когтей, ничего при себе не носили. Зато лохматые, наоборот, привычно ощетинились сталью, достали из сумок кожаные доспехи и быстро облачились, к моему искреннему недоумению. Зачем, спрашивается, оборотню железки и броня, когда о нем уже природа позаботилась?

Впрочем, спорить я и сейчас не стала. Только отступила в сторонку. Пока волки были заняты собой, быстренько поменяла форму и ускользнула в темноту, чтобы лишний раз не искушать заскребшегося в нетерпении зверя.

«Тихо сиди, – велела я, тенью метнувшись за кусты и по-быстрому обежав поляну. – Когда понадобишься, позову. И будь добр, не забудь, что мы не одни».

Тлеющий в моем сознании посторонний комок, в котором пряталась звериная сущность, понятливо умолк. Сейчас в его свирепости и силе мы не нуждались – на охоте в первую очередь требовались рассудительность, осторожность и умение анализировать. А это, как ни крути, свойства человеческого разума, так что зверь не протестовал. Но на всякий случай приготовился ко всему.

Вскоре ветер донес до моего носа шесть посторонних запахов.

Увы. Именно шесть, и ни одним меньше. Похоже, свора того шелудивого пса все же решила поквитаться. Хотя, если честно, не знаю, на что они надеялись, если один волк без преувеличения стоил троих таких неумытых, а вместе со мной псам и вовсе ничего не светило. Разве что они приготовили для нас неприятный сюрприз?

Опустившись на брюхо, я прижалась к земле и дальше принялась подкрадываться медленно, осторожно, таясь, словно рядом с дичью на охоте, и не производя ни малейшего шума.

Псы, как и ожидалось, шли от дороги. Благо ветер дул как раз в ту сторону и они могли не опасаться, что будут обнаружены раньше времени.

Как я и подозревала, все они находились в человеческих ипостасях, но почему-то шли, практически не скрываясь. Хотя нет… шли по лесу всего пятеро, с арбалетами наперевес. Тогда как шестой… а где, кстати, шестой? Я же учуяла его запах, но пока не увидела за деревьями! Ах вот он, родимый. Топает чуть в стороне и тащит в руке какую-то железку.

Что ж, удачный выбор. Тяжелых кольчуг лохматые не носили, а против кожаной брони арбалетный болт что остро заточенная игла против тонкого шелка – прорвет и не заметит. Но сейчас мы на них не нападем. Просто потому, что мне по-прежнему непонятно, в чем подвох. Даже с наличием арбалетов силы были явно неравны, и псы не могли не сознавать этого очевидного факта. Однако они все-таки шли к нашему лагерю. Причем уверенно. Нагло. Напрямик. И мне очень хотелось знать, что за козырь у них припрятан в рукаве.

Позволив им пройти мимо, я не в первый и не в последний раз порадовалась, что не имею характерного для обычных оборотней запаха, и двинулась следом, внимательно присматриваясь и прислушиваясь. В преддверии грядущей бойни даже ветерок, казалось, тревожно утих. Листва на деревьях перестала шептаться. А на удивление ярко святящая луна пугливо спряталась за набежавшее облачко.

Когда же псы добрались до поляны и встретили стоящих спина к спине волков, я раздраженно поморщилась.

Вот и ответ, отчего псы вели себя так беспечно, а волки, наоборот, опасно промедлили. У лохматых имелась масса положительных сторон: верность слову и долгу, умение четко выполнять приказы, сила, скорость, прекрасные способности к владению холодным оружием. А еще трепетное отношение к самкам и совершенно бесподобное, местами даже немыслимое для нелюдей благородство. Но тут-то и крылась самая главная проблема. Из волков с их своеобразным понятием чести получались прекрасные спутники жизни, заботливые мужья, великолепные отцы, умелые защитники и надежные охранники, но, к моему великому сожалению, скверные разведчики и стрелки. Арбалетами волки принципиально не пользовались – это, видите ли, неблагородно. Просто пойти и прирезать кого-то тихой темной ночью – это им тоже было не по душе. Мохнатым эстетам, понимаешь ли, только честный бой подавай. Чтобы лицом к лицу, глаза в глаза…

А псы такими мелочами не заморачивались.

Надо лежачего ударить – пожалуйста. Пырнуть ножом безоружного – вообще не проблема! За это их частенько называли не псами, а шакалами. За это же их породу мало кто уважал, но в определенных кругах их таланты ценились на вес золота. В этом смысле волки с их строгими принципами и никому не нужным благородством, как бы это помягче сказать, морально устарели. За что и будут сегодня расплачиваться. Если я им, конечно, не помогу.

А вот псы не боялись, что еще больше настораживало в плане подвоха. О том, что их встречают, тоже, естественно, догадались, но почему-то позволили себе подойти почти вплотную и демонстративно наставили на идейных противников заряженные арбалеты.

В один-единственный миг мир словно замер, давая нелюдям последний шанс одуматься и остановиться. Миг абсолютно мертвой, воистину оглушающей тишины, во время которой никто из присутствующих не сделал ни одного движения.

А потом тишина буквально взорвалась, и всего за один-единственный удар сердца произошло сразу несколько вещей.

Во-первых, волки одним слаженным движением рассыпались в стороны, чтобы арбалетный залп не лег слишком кучно и дабы иметь достаточное пространство для маневра.

Во-вторых, украдкой выглянувшая из-за облачка луна ненароком подсветила головки нацеленных в лохматых болтов, посеребрив их до отвращения знакомым блеском.

В-третьих, стоящий от меня дальше всех урод незаметно начал приподнимать свою непонятную железку, целясь Роару в грудь.

Наконец, в-четвертых, до меня все же дошло, что в деле участвует магия, а это, в свою очередь, моментально возводило невооруженного и неопасного с виду пса в ранг чрезвычайно важной цели. Быть может, даже важнейшей цели, которую устранять надо в первую очередь. Потому что если серебро нас всего лишь ранит и, застревая в телах, не позволяет совершить полноценный оборот, то магия убивает.

Вот почему псы вели себя настолько беспечно. И вот по какой причине волки не стали менять ипостась раньше времени: если серебряное оружие застанет их в человеческих телах, то лохматые всего лишь временно утратят способность принимать звериную форму. А если они будут в волчьих ипостасях, то велика вероятность, что зверь попросту сойдет с ума. И тогда в мире появятся еще несколько полоумных нелюдей, шансов вернуть которых к нормальной жизни будет катастрофически мало.

Я об этом, к сожалению, не подумала, потому что в последние годы слишком мало интересовалась людскими делами и позабыла, что такое оружие уже давно вошло в обиход, причем не только в королевской армии. А вот волки помнили. И не зная, кто именно и с какими «подарками» решил пожаловать, предпочли не рисковать.