Были одной жизни, или Моя Атлантида

Вечером, уже в темноте я доплелась до деревни Марково, где ждала меня моя сердитая, вечно мной недовольная, сестрица Рита.

Ступни моих ног так болели, шутка ли? Я в один день отмахала целых шестьдесят километров, а, может, и больше, ведь тропинка так виляла, изгибаясь по удобным для пешехода местам. Но зато я видела эту грозу в необъятном море деревьев. Такое привелось мне испытать только раз в жизни! Не каждому это дано.

Половодье в Дедюхино

Начиналась бурная весна 1935 года. Мы с подружкой Надей учились в третьем классе. На любимых наших водоёмах для летних купаний были сплошные заросли ивы. Ива росла не могучим деревом, как в городах, а тонкими ветвями из земли. И такие эти веточки были тонкие и длинные, и такие густые заросли, – так летом манили к себе в тень… И ещё любили мы наломать этих веточек охапок, чтобы дома попытаться сплести корзинку, но только ничего у меня не получалось – учителя не было. А сейчас, весной, жители посёлка ходили к зарослям: за цветущей вербой. Так называли иву во время её цветения.

Заросли ивы были почти у самого берега Камы, только отделены от него земляным валом, где-то очень высоким, а где и не очень. В половодье огромные пространства за этим валом заливались камской водой, а как Кама входила в свои берега, тут оставались наши изумительно чистые купальные водоёмы с песочным дном.

Находились эти милые места сразу за посёлком. На окраине посёлка был сользавод. Кругом лежали горы белой соли, соль в плитках невостребованная навалом лежала в заброшенных варницах, куда приходили коровы и козы и лизали солёные плитки. На сользаводе столяром работал мой папа и я ежедневно после уроков прибегала к нему. Мне нравилось играть стружками. Длинные, очень красиво завитые и пахнущие свежим деревом, они уводили меня в сказочный мир. Я вся обвешивалась стружками, украшала ими голову и устраивала для папы весёлую пляску. Он посмеивался, глядя на меня, я веселила его.

На Каме был ледоход. Мы всем классом ходили смотреть на движение льда, чтобы потом написать сочинение на тему: «Ледоход на Каме». Мы смотрели, как громадные льдины налетают одна на другую, громоздятся ввысь, с грохотом ломаются, скрежещут, и всё это несётся по течению, и не найдется силы, чтобы остановить движение.

После школьных занятий я позвала Надю сходить за цветущей вербой, мы за ней никогда не ходили. На переднем пути мы зашли к папе, поиграли стружками, сказали, что пошли за вербой. И ушли.

Снега почти уж не было, но песчаная почва была тверда, ноги не проваливались в песок, как летом. Мы шли, весело переговариваясь. Дойдя до зарослей ивняка, мы были потрясены досель ещё невиданной красотой расцветшей ивы! Заросли утонули в золоте! Листочков ещё не было, а веточки усеяны крупными золотыми бомбошками. Целое море золота, насколько видит глаз! Мы вошли в заросли, стали срывать тонкие длинные прутики, вдыхали аромат, сосали, как конфеты, сладкие гроздья. Мы увлеклись, бродя в зарослях, ломая веточки, выбирая самые красивые.

Спохватившись, наконец, что уже поздно, пошли в обратный путь. Выйдя из зарослей, мы не узнали ландшафта, по которому пришли: мы оказались на острове, кругом – вода!

Вода заливала сушу прямо на глазах! Мы бегом побежали к подъёму с низины на сользавод. Добежав почти до подъёма тропы, мы в ужасе обнаружили, что там бурлит быстрый поток воды. Суши нам осталось совсем ничего! А вода всё прибывает и прибывает! Мы смотрим на заводские дорожки, в рабочее время тут всегда кто-то ходит, а сейчас нет никого, все ушли по домам. Мы перепуганные стояли и не хотели верить, что погибаем! Кричать было бесполезно, и мы тихо обе заплакали.

Но вот наверху, там, где была папина мастерская, появилась мужская фигура с двумя длинными жердями в руках. Человек приближался, мы узнали моего папу! Вот он спустился, подошёл к воде, вошёл в воду в своих худеньких сапожках, осторожно ступая по скользкому ледяному дну, борясь с потоком, опираясь на жерди. Вода доходила ему до колен. Вот уж он подсадил на спину Надю, понёс её на тот берег и идёт за мной, а я знаю, что он после болезни. Я крепко ухватилась за папины плечи. Он перенёс меня через бурный, ледяной поток воды. Опустил меня на землю, и только тогда сказал, что давно уже ждёт нас. Несколько раз уходил и вновь приходил. Если бы не знал, что мы пошли сюда, ушёл бы домой! Он специально приготовил две прочные жерди, заострил концы и вбил в каждую по гвоздю, чтобы прочно втыкалась в лёд. Издали он увидел нас с нашими ношами и испугался за нас. Охапки цветущей вербы мы, конечно, побросали в испуге.

Испуг с подружкой мы перенесли сильный, долго не могли прийти в себя. Я запомнила на всю жизнь, как уменьшался клочок земли на глазах, как бурно хлесталась вода, угрожая нам.

Что было бы с двумя маленькими, глупенькими козочками, если бы мой милый, добрый папа не дождался нас?

На землю опустился весенний вечер, было почти темно.

Щука

Во времена моего детства рыбе в Каме жилось вольготно. Было её – ловить не переловить! Вода прозрачная, пароходы почти не ходили, разве что буксир протянет плот, и опять вода спокойна, тиха. И ловили рыбу все, кто умел и кто хотел.

И папа мой увлекался рыбной ловлей. Лодку он смастерил сам. Пока она в стадии строительства находилась в нашем дворе, я не вылезала из неё – так она мне нравилась. Лодка получилась на славу! Папа её проконопатил, промазал смолой, собрал мужиков на помощь и лодку потащили на воду по деревянным подставкам. Я так радовалась, крутилась под ногами, мешалась, мне делали замечания, но я считала, что без меня никак не обойтись, ведь за всем нужно уследить! Ещё что-нибудь не так сделают!

Вот лодка на воде и я в ней! Но папа велел мне сойти на берег, взрослые её поведение будут проверять на плаву. Нехотя ушла. Дождавшись возвращения папы, узнала, что лодка наша всем очень понравилась, не вертлявая, хорошо держится на воде, легка и удобна. Папа на ней ездил за брёвнами на Каму во время разлива весной. А так же и на рыбную ловлю. В посёлке почти у каждого жителя была лодка, а у кого не было, о них говорили: у него и лодки-то нет!» Это как сейчас про не имеющих автомашину говорят: «Не дотянули!».

Посёлок наш каждой весной заливался камскими водами, оставалась сухой наша улица, но и то иную весну затоплялась. Но сухим всегда оставался центр, где была церковь, бывшая двухэтажная тюрьма, потом переделана на школу-семилетку и магазины. Вот в эту пору без лодки в магазин не попадёшь! Ребятня занималась перевозом за плату. Такса была десять копеек. Когда я подросла, тоже перевозила желающих с берега на берег за денежку. Я приставала к папе с просьбой взять меня на рыбалку, он редко в чём мне отказывал, и однажды сказал, что поедем с ним ближе к ночи ловить рыбу. Я не могла дождаться назначенного часа. Вот уж и вечер клонится к закату, и закат погас. Пора, сказал папа, собирайся! А мне собирать нечего, я вся готова! Взяли необходимое: удочки, сачок, дождевых червей, запаренную овсяную крупу. Вот уж мы в лодке, папа сел за вёсла, я на скамейку, приколоченную на корме лодки. На небе месяц, звёзды отражаются в воде. Ритмично, не спеша, плюхаются вёсла в воду, поднимаются из воды, с них струится вода, блестя золотом от звёзд и луны. Я не различаю, где небо, где вода – всё слилось!

Вот уж мы и на Каме! Кругом тишина, только несколько лодок вдали друг от друга таких же любителей рыбной ловли. Папа достал рыболовные принадлежности, нацепил на удочку червяка и дал её мне, велел следить за поплавком. Сам он стал ловить рыбу сачком, он опустил его в воду, лодка медленно, без вёсел, плыла вниз по течению. В сачок то и дело попадали рыбёшки. Больше всё колючие ерши. Папа бросал из сачка в ведро с водой, что стояло на дне лодки. Вдруг мой поплавок дёрнулся, я позвала папу. Он вытащил большую щуку, подведя под неё сачок, чтобы не сорвалась с крючка. Радости моей не было предела, я загорелась рыбацким азартом! Папа положил щуку на дно лодки, – в ведёрко с мелкими рыбками не посадил её – слишком крупная, сказал: «Килограмма полтора»; дал мне удачливую удочку и насадил опять червячка. Я за ней внимательно следила, даже сон меня не клонил, такой азарт – до дрожи! Вдруг я посмотрела на мою щуку, что билась, сгибаясь-разгибаясь, подскакивая от пола лодки, рот её то и дело широко раскрывался, я заинтересовалась, не понимая, что она задыхается, прощается с жизнью. Мне было семь лет, и я многого тогда не знала. Я отложила удочку, встала на колени возле щуки и смотрела на её движения. И, сама не знаю – почему, засунула ей в рот свой указательный палец правой руки! Она захлопнула пасть, вонзя двойной ряд острых зубов в мой глупый палец! А зубы её, ведь я видела, с уклоном внутрь, что попадёт на них, уж не упустит! Я кричу от боли, перепугала папу, мой рёв эхом носится по воде, даже соседние рыбаки встрепенулись, смотрят в нашу сторону, а я ору, не могу вытащить палец из щучьей пасти. Наконец папа понял, в чём дело, бросил сачок на дно лодки, наклонился ко мне. Понял, что просто так палец не освободить, взял нож и разрезал щуке челюсти. Кое-как сняли палец со щучьих зубов, он весь в ранах, кровь так и течёт, я всё не могу успокоиться, мне и больно, и страшно, мне казалось, что щука меня всю заглотит, хотя я много её больше! Папа велел опустить палец в воду. Холодная вода несколько успокоила боль, но рыбалка уже пропала, папа повернул лодку носом в домашнюю сторону и мы поплыли в обратный путь.

Дома к пальцу привязали лист цветка алоэ. Палец долго болел, нагнаивался. В больницу меня не водили, лечили домашними средствами: привязывали то тёртый картофель, то печёный лук, приговаривая: «До свадьбы заживёт!» Действительно, пальчик мой поправился, но только я уж не просилась больше с папой на рыбалку. Я долго жалела ту щуку, по моей глупости папа покалечил ей голову ножом. Хотя и жалеть было глупо: все равно её съели!

Школьное сочинение по фильму «Чапаев»

Сухая, тёплая осень 1935 года. Только что кончились летние каникулы и началась учёба в третьем классе. В рабочий клуб, так его у нас называли, привезли фильм «ЧАПАЕВ». Многие мои одноклассники уже его посмотрели, и особенно мальчишки взбудоражились: разговоры только и слышались, как о Василии Ивановиче, Петьке, Анке, пулемётной стрельбе, белых бандитах и прочем.

Учительница, Елизавета Павловна, на уроке сказала, что кто ещё не посмотрел фильм о Чапаеве, посмотрите сегодня или завтра, показ фильма заканчивается, а мы будем писать сочинение о героях гражданской войны, конкретно о Чапаеве. Я вернулась из школы, и у домашних стала просить пятьдесят копеек, такова цена за билет. Обратилась сперва к папе, он самый главный в доме. Отказал, по какой-то причине. Просила у мачехи – не дала. Обратилась к сводной сестре, она была уже студенткой, тоже отказала мне. Я плакала, говорила им, что у меня домашнее задание, в школе будем писать сочинение, мои мольбы были напрасны! Пятьдесят копеек, вероятно, были большие деньги! Я металась, не зная, как мне быть?

Я знала, что сестра собирает медяшки, копеечки. Какое-то в её среде появилось увлечение однокопеечными монетками и у неё их набралось уже больше ста. Она их у всех выпрашивала, наказывала, если появятся, то отдавать их ей! Для хранения монеток папа сделал ей деревянную копилку: маленький ящичек, со всех сторон цельные стенки, только в одном месте небольшая щёлочка для опускания монет. Свою копилку сестра держала за русской печью, между стеной и печью было небольшое пространство, узкое, но длинное. Она печной кочергой уталкивала туда копилку, а когда надо, кочергой же и вытаскивала.

За мной не водилось порока брать что-либо мне не принадлежащее, но в данном случае я решилась на это! Сестра только что положила заветные монетки, убрала копилку и ушла из дому. В доме я осталась одна, сердце моё сильно колотилось, я разрывалась от противоречивых чувств: и надо, и стыдно, но «надо» пересилило всё остальное.

Мне не понадобилась кочерга, я была маленькая и тоненькая, свободно бочком ходила в запечной щели. Взяла маленький столярный папин топорик, достала заветную копилку, острием топорика раздвинула соединения дощечек, ничего не сломала. В образовавшуюся щёлочку вытряхнула монетки, отсчитала ровно пятьдесят. Остальные положила внутрь, приколотила дощечки плотно одну к другой, всё убрала на места и убежала в клуб!

Поспела как раз вовремя, к началу фильма и забыла все тревоги. Погрузилась в бурную жизнь героев. Не заметила, как кончился фильм. Домой иду уже в сумерках, в уме пишу сочинение. Сочинение получилось в стихотворной форме, три четверостишия. Начиналось так: «Хоть пулемётом строчили в героя, И хоть руку ранили ему, но не выдал он город советский, и не сдался белому врагу!» Два других четверостишия теперь уж забыла. На следующий день в школе мы писали сочинение. Я отдала учительнице стихотворение, ей оно очень понравилось, она прочитала его всему классу, похвалила меня и поставила отличную отметку, и дала чистую тетрадь специально записывать сочинённые стихи и приносить к ней. Но после кино, накануне, я шла домой сияющая и от впечатления и от сочинённого стихотворения. Вот, думала, удивлю и обрадую!

Но меня там ждали две Клавдии, сестра и мачеха, злые-злые! Мачеха за волосы подтащила меня к злополучной копилке, которая присутствовала, как доказательство моей виновности. Всё же следы от топорика остались! Я призналась в содеянном. Мне был вынесен приговор: все пятьдесят копеек, монетками, какие взяла, где угодно достать, но вернуть! Я несколько месяцев расплачивалась с сестрой, а потом они ей стали не нужны, она унесла их в магазин.

Как трава сквозь камень

Моё Менделеево, где я работала, было железнодорожной станцией Свердловской железной дороги, а по административному названию по Пермской области – посёлок в Карагайском районе. Я работала там тринадцать лет. Врачи районной больницы моё Менделеево прозвали «Страной чудес» за то, что в районную больницу приходилось везти таких больных, с лечением которых без специалистов хирурга или гинеколога своими силами не справиться. «Вот, опять «Страна чудес» чудит!» – ворчали они на меня, правда, ласково, шутя, когда я привезу к ним больного. Случаи бывали, действительно такие, каких не только в нашем районе, но и вообще нигде! Всё потому, что в посёлке ежедневно была масса проезжающих по железной дороге и по шоссейной дороге, соединяющей станцию с северными районами области, как город Кудымкар, сёла Белово, Кочёво, Юсьва, Юрла и др. То авария с автомашиной, то поездом покалечит. Где народ, там и случайности.

Вот случай совершенно из ряда вон, не поверишь, если это не рассказ очевидца. А я была при этом действующим лицом. О случае этом врачи Карагайской больницы хотели писать в Министерство Здравоохранения, как уникальном, небывалом. Не знаю, писали, нет. Я удивила их, привезя к ним родильницу, попросту говоря, женщину, только что родившую ребёнка. У меня и у самой было уже двое маленьких детей, и довольно солидный опыт в акушерстве, но такое видеть привелось впервой! Медику нервы нужны железные!

Был конец ноября. Настоящая зимняя погода, с укатанной санной дорогой. После рабочего дня, поздним вечером, за мной прибежали две колхозницы, досмерти перепуганные и ничего толком сказать не могут, что случилось, только выговаривают: «Скорее, скорее пойдёмте!» Я, было, собралась накормить детей и уложить их спать, пришлось поручить это мужу, мигом оделась и – была, да нет! Побежали!

Дорогой женщины мне кое-что рассказали, но сами почти ничего понять не могут. Привезли они в больницу молодую колхозницу, о беременности которой как-то никто не подозревал, ни те, с кем работала, и мы, медики, хотя задачей нашей было выявление ранних сроков беременности и профилактика патологий. Не обращалась и на глаза не попалась! Зашли они к ней вечером, что-то им показалось подозрительно, докопались до истины, скорее запрягли лошадь и повезли в родильное, к нам. Немного не успели: у самых дверей больницы произошли роды, когда женщину вели в помещение! Ребёночек, девочка упала на снег! Ребёнка унесли, женщину завели, санитарка помогла раздела, уложила на кровать и послала женщин за второй фельдшерицей, что жила ближе моего. Та прибежала, глянула, и поднялась тут великая сумятица: ребёночек родился не тем путём, каким рождается на свет божий каждый человечек! Моя коллега растерялась и послала за мной. Что она женщинам сумела сказать, словами не передать! Не литературное слово. Акушерка находилась в отпуске.

Я забежала в прихожую, на ходу сбрасываю одежду. Выбегает из родильного отделения моя коллега, лица на ней нет! Говорит мне: «Баба родила в пах! Что будешь делать?» Вот такое заключение сразу вынесла не просто женщина, а медицинский работник, фельдшер! Не видя родильницы, соображаю: как можно родить в пах? Что за патология? Вхожу в родильную комнату. Больничка наша в небольшой, но из двух половин избе, соединённой общими сенями. В одной половине амбулатория с аптекой – в другой родильное отделение на две койки.

Надела халат, обработала руки, подхожу к страдалице. Женщина молодая, по лицу вижу: ведёт себя мужественно. Ребёночек запелёнатый, сладко спит! Девочка. Приподнимаю простыню над родильницей, чтобы осмотреть: сама пришла в ужас! Овладела собой, не этично показывать растерянность, ведь женщина надеется на меня. Улыбаясь, разговариваю с ней, задаю вопросы. Она отвечает здраво, точно.

Кровотечения почти нет, так, чуть-чуть. Бывает гораздо обильнее при нормальных родах. Конец оторванной пуповины заметен из обширной рваной раны, правее естественного родового выхода, создавая впечатление, что ребёнок действительно вышел из лона матери из паховой области, как бог Зевс доставал своих детей то из бедра, то из головы. Моя коллега, спрятавшись за мою спину, спрашивает меня: «Откуда послед доставать будешь?» «А ты бы как поступила?» – вопросом на вопрос отвечаю я, а сама этот же вопрос мысленно задаю себе. Раз уж, думаю, ребёночек прошёл этим путём, и конец пуповинки торчит на виду, уже инфицирован, нельзя его протягивать в полость матки! Вывод: достать послед через эту зияющую рану!

Наложила на конец пуповинки зажим, левой рукой надавила на низ живота женщины, тихонько потянула пуповинку, послед уже отделившийся, легко вышел, все дольки целы! Огромное облегчение, один камень с души отпал! Общее состояние матери удовлетворительное, что делать дальше? Побежала в амбулаторию звонить по телефону в районную больницу врачу акушеру гинекологу. Обрисовала картину, прошу срочно приехать, была районная машина скорой помощи.

Отвечает мне доктор, машина сломалась, зашивай сама! Я настаиваю, что операция сложная, потребуется или общий наркоз, или местное глубокое обезболивание. «Тогда, – отвечает телефонная трубка – вези сюда, здесь и зашьём!» Что мне оставалось делать? Послала санитарку бегом за моим мужем, у него на работе имелась грузовая машина. Он спешно её завёл, подогнал. Погрузили на носилках женщину, санитарку с малышкой в кабину, я наверху с виновницей переполоха, держу пульс, боюсь, как бы не растрясло! В стерилизаторе шприц с уже набранным хлористым кальцием, на случай сильного кровотечения.

Мне однажды приходилось ввести хлористый кальций больному в вену при сильном кровотечении прямо на ходу, на носилках! Промедление, что называется, смерти подобно! Благополучно миновали все тринадцать километров дороги. Сдали на врачебные руки, небывалый в медицине, случай, но врач не отпустила меня, пока не зашили рану. Досталось бедной матери сперва вытерпеть разрыв толщи мягких тканей, а затем наложение многих швов под местной анестезией. Да ещё врач, не стесняясь своей гуманной профессии, ругала женщину, та призналась, что хотела удушить ребёнка в родовых путях, сжимала ноги, не давая родиться ребёнку, пусть хотя и в дороге, но в своё время. Мягкие ткани, окружающие естественные родовые пути, при направленном препятствии движению головки плода, с правой стороны шапочкой натянулись на головку и разорвались! И родилась дочь, как травка через асфальт! Удивительная сила заложена Природой в материнский организм: подарить Жизнь, а не отнять её! И мать, и дитя поправились. Девочка даже простуды не получила. Женщина была мать-одиночка, да ещё второй ребёнок, вот и придумала взять грех на свою душу. Но, полюбив дочурку, благодарила Судьбу, что спасла ей жизнь. Случай произошёл в 1953 году, женщина – из деревни Кузьмино.

Папин доктор

В летние каникулы после четвёртого класса у меня были серьёзные хлопоты по приобретению учебников для пятого класса. Школа не обеспечивала ими, а домашние и не думали побеспокоиться о них. Мои одноклассники, перешедшие в пятый класс, искали знакомых, перешедших в шестой, чтобы купить у них освободившиеся учебники. Новых учебников не продавали и много поколений учеников учились по старым, потрёпанным, много раз перепроданным книжкам. Я сбилась с ног, пока приобрела все шесть нужных. Да ещё были трудности с тем, что денег мне не давали наперёд, прежде договорюсь о цене, потом бегу к мачехе, объясняю, сколько нужно копеек или рублей за такую-то книжку. Было даже так, что пока бегала за мачехой, нужный учебник перекупали. Наконец я успокоилась, все учебники куплены. Можно спокойно отдыхать всё лето! Я просматривала учебники, читала, не могла дождаться начала нового учебного года. А время шло своим чередом, что ему до того, кто его подгоняет, а кто хочет замедлить.

Лето в полном разгаре, огородные работы – прополка, полив возложены на меня. А как хочется убежать купаться, бегать по лугам и лесам! Тайно сговоримся с подружками о месте сбора, выбираю момент для побега, зная, что после меня накажут, но это будет после!

Выбрав подходящий момент, ползком по бороздке, а бороздки извиваются змейкой, ползу, прижимаясь к земле, словно ящерка, прячусь не только от своих, но и от соседок, а то обязательно выдадут, окликнут. Дружили с мачехой. Вот и забор общего огорода, а там поле, ищи свищи в нём ветра! И на целый день свобода! Подружки ждут, без меня нет веселья, нет моих рассказов и моего смеха!

Бежим купаться то на Чёрное озеро, то к Каме. На самой Каме купаться не очень нравилось, дно не предсказуемо, обрывы возникают чуть не на каждом шагу, наш берег крутой, противоположный – пологий, песчаный, но туда нам не добраться, плавали плохо. Больше всего любили купаться в оставшейся от половодья воде в ямах за высоким земляным валом берега Камы, отделявшего Каму от песочной низины. Тут в ямах разной глубины были наши заповедные купальные просторы. Ямы делились на мальчишечьи и девчоночьи. Неприятности тех и других, если забирался не в свой бассейн. Закидают песком, зальют водой, заулюлюкают! Но драк не было. Купались до устали, до изнеможения! Валялись на горячем песке, зарываясь в него. А потом снова в воду! За лето загорали так, что не отличить было от негритёнка! А курносые носы облуплялись, словно печёная репа. Волосы мои по наследству от родителей были курчавые, а как шли домой после водных процедур на меня все засматривались и охали: ой, какой барашек, какой барашек! Я не придавала этим охам значения, в зеркало не смотрелась, за красотой не следила. Домой возвращались уже в темноте, я старалась не замеченной проскользнуть к месту ночлега.

Об ужине и говорить не приходилось. А мачеха все равно меня подкарауливала, чтобы наказать за побег с огородной работы. У папы распух на правой ноге голеностопный сустав. Он уже недели две был на больничном листке, в больницу ходил на костылях. Совсем не мог наступить на ногу. Я днём опять убежала без разрешения купаться, но пошли мы на Чёрное озеро. Купались на самом его истоке. Вода в нём казалась чёрной издали, но была на самом деле очень чистая и прозрачная. Берега в зарослях зелени, травы, цветов и деревьев. Такая красота! Мы пробегали весь день до самого вечера, домой идти, как не крути, надо. Тут на глаза мне попались заросли цветущей скрипун-травы. По берегу её росло множество. Цвела она розовыми шапками – соцветиями, высокая, листья сочные, при каждом прикосновении всё растение скрипит. Когда-то от кого-то я краешком уха слышала, что ею лечат ноги, если они болят. И я нарвала этой травы целый сноп. Несла её домой и не могла надышаться её ароматом. Домой пришла опять же поздно, мачеха уже ждёт и ругается. Я же даю траву папе и говорю, что сегодня специально ходила за этой травой, старушки посоветовали ею лечить папе ногу. Папа так обрадовался, взял траву, на холсте разбил её молотком так, что сок потёк. Этой разбитой травой он обвязал ногу, весь сустав и стопу. Наказать меня мачехе не дал. Утром встал и – чудо свершилось! Он тихонечко наступал на больную ногу! Мне сказал, чтобы шла туда, где нашла эту целебную траву и как вчера принесла бы столько же. В ноге большое облегчение! Он велел мачехе дать мне с собой хлеба! И я собрала подружек, и опять гуляла весь день, купалась, сколько хотела, не думала, что дома ждёт наказание! Так было легко на душе! Я ходила за травой раза четыре или пять. Нога папина совершенно излечилась от боли, сустав пришёл в норму. Папа пошёл на работу! Он всем знакомым рассказывал, как его вылечила маленькая дочурка, а врачи не могли! Я очень гордилась, но на душе было не совсем хорошо: ведь траву я нарвала для защиты от мачехи, точно не зная о её целебном свойстве. И так получилось, что вылечила папе ногу! Но слух о свойстве травы, что дошёл до меня, оказался не простой болтовнёй! Папа назвал меня своим доктором. Но не дожил до моего диплома. Я ещё несколько раз лечила его удачно и не удачно, но без вреда для здоровья. Лечила и соседей, порезы, нагноения и прочее. Однажды, тем же летом даже удачно сложила ему сломанный большой палец на левой руке, прибинтовала его между двух лучинок. Палец удачно сросся без обращения к врачу. Упал папа на моих глазах, вылезая из подвала дома, через только что прорезанное оконце. Я, прежде чем оказать ему помощь, хохотала над тем, как смешно он упал. Но папины стоны погасили смех. Опять папа хвалил меня перед всеми.

Милый, милый Васька

Когда он появился, откуда – не знаю. Я проснулась, в комнате светло и никого из родных. Возле меня лежит пушистый комочек, маленький, серенький, тёпленький. Дышит! Я уже умела различать, дышит или не дышит, папа научил: грудка шевелится. Кто это? Дотронулась ладонью, встрепенулся. Поднялся на ножки, плохо стоит, ножки дрожат. Маленький хвостик всё время движется из стороны в сторону, кругом быстро-быстро. А потом: «Ме-е-е-е» голосок тоненький, слабенький. Он смотрит на меня. Глазки, как две серенькие бусинки.

Мне он так понравился, я обхватила его шейку обоими руками и сразу же полюбила. Он не отбивался от моих ласк. Вошёл папа. Кто это? спрашиваю папу. Не бойся его, это твой друг, козлик Васька. Ты ему заменишь маму, у него не стало мамы. Да я уж понял, что он тебе понравился, ласкай его и следи за ним. Васька будто понял, что говорят о нём, бочком тёрся о моё плечо. Я стала гладить его по головке, шёрстка шёлковая, а на лобике с боков маленькие выступы. Папа сказал, что тут у него вырастут рожки, когда сам подрастёт. Но пока он был слабенький и жалкий. Я придавила его рукой, он встал на коленки. Я обняла и погладила, он притих и уснул. Я лежала с ним и смотрела на маленькое чудо. Какое-то время мы так лежали, потом папа принёс в чашке тёплого молока, взял мой палец, окунул его в молоко и засунул Ваське в ротик. Я вздрогнула от того, как Васька начал сосать мой палец. Даже испугалась, думала, что укусит больно. Но зубов у него не было! Я их не нашла, пошарив пальцем в ротике Васьки. Я сказала об открытии папе. Папа сказал, что вырастут. А Васька жуёт мой палец, не отпускает! Папа опустил мою руку в чашку с молоком и Васька засосал молоко! По всему видно, что молочко ему понравилось. Так у нас и повелось: как Ваське время подкрепиться, мне дают чашечку с молоком, я обмакиваю палец в молоко и даю Ваське, а потом опускаю в чашку. Васька напьётся молока и бегает по комнатам, скачет. А как высоко он подпрыгивал! По ступенчатой лестнице прыг-скок, и на печи! От меня не отходил ни на шаг. Мы спали с ним вместе. Постель он не пачкал, спрыгивал на пол, а, сделав, что необходимо, лёгким прыжком заскакивал на постель.