Крылатое человекоподобное существо. История одной семьи

Прошло ещё девять месяцев, женщины произвели на свет, потерявший право на привычный эпитет, уйму младенцев. Стало ясно, что, если империя не отступит и, неустанно шагая с устаревшей винтовкой, падая время от времени на одно колено, всё же будет подыматься, как оживший лесной дуб, выдравший из земли свои корни, – заменитель жира снова скоро можно будет заменить обыкновенным животным жиром, а младенцы, возможно, самые жизнеспособные из них, вырастут, не зная, что такое сахарин.

Ещё полгода – и в газетах освобождённых территорий крупно набирали:

– Не могут же они воевать за всех! Все на помощь империи!

Неизбежный, хмурым утром, обозначенный часовыми стрелками на больших командирских, придёт час воздаяния. Приличные люди, увидев озарённое страшными вспышками салюта небо и неисчислимые полки победителей, возвращающиеся по их улицам домой, снова перейдут на негромкий обмен репликами, пока ещё одобрительный. Ну, а потом, некоторые из приличных предложат создать, на всякий случай, тайный оборонительный союз, ибо рвы, полные черепов, и чересчур урожайные поля поселят в их умах тягостный призрак неведомой опасности.

– Как же им удалось? А вдруг они…

Но это уже другая история.

В городе властвовала тишь-тишина.

В неизвестные времена обстоятельства поместили его в котловину невыносимо высоких гор.

Невыносимо высоких, заметьте, даже для местного населения, привычного смотреть вверх в небо и в глаза тому, кто создал мир.

О, это были бело-лиловые горы, изрытые ущельями, сквозь которые щегольские пилоты империи, следующие на воздушные трассы войны, пролетали в наивных машинах, вынося иногда на хвостовом оперении шматки серых туманов, гнездящихся здесь с тех пор, как крылатые человекоподобные существа вовеки покинули свою территорию. Непроливайки горных озёр с чистейшей водою стояли на неподвластных разуму высотах.

Луна была видна очень хорошо. В силу ли оптических возможностей местности или ещё чего-то, она большая, песочная, висела прямо в городе в ту ночь, которая принадлежала ей всецело. Даже люди видели её чуть ли не такой же большой, как мы, не обладая способностью приближать предметы издалека.

За пятьдесят лет до происшествия городом, впрочем, здесь и не пахло. Пахло лишь ледяными облаками, камнем, столь старым, что он позабыл о древнем зле, заключённом в нём, и, когда летнее солнце принималось в мае сжигать эту часть континента, – нагретою травой.

Окрестности, впрочем, сражались за жизнь. С полсотни деревень осиными гнёздами цеплялись за скалы в забежавшем сюда с полтысячу лет назад и оторопевшем от неожиданности лесу – мол, куда меня занесло. Колодцами здесь служили горные речки, пастбищами – закоулистые горные тропы, ниже за хребтом двигались сады плодовых деревьев, и виноградники… дальше плоско лежала пустынная степь, и в средине её красный забор с превосходно нарисованным, видным издалека черепом – там помещался лепрозорий.

А сюда, в тихую долинку у стопы лиловых гор, в тень кустарника с чёрными очень сладкими ягодами, жители окрестностей в определённый издавна день спускались в своих пёстрых халатах. Они ехали на серых ушастых, похожих на гигантских зайцев, ослах и низеньких пони, рыжих с широкими копытами. С собою жители прихватывали овощи и приводили баранов. Здесь, как перелётная птица, на избранном месте гнездилась ярмарка. Первую из них видели ещё крылатые человекоподобные существа.

Тот, у кого насчитали больше всего баранов, как-то назвал это место в честь цезаря. И цезарь услышал слово сказанное, и благосклонен был его слух.

К следующей ярмарке здесь появилось множество людей, носивших отчего-то только полосатые халаты. Они говорили на всех языках империи и даже иных стран. Звуку их голосов вторил звон невиданных браслетов из неизвестного, как видно, редкостного, металла, которые они желали носить не только на запястьях, но и на лодыжках.

Ещё спустя ярмарку эти странные люди выстроили сотню нечистых безоконных домов, в которых поселились сами, и с чёртову дюжину обычных поодаль – так появился посёлок, который и унаследовал почётное имя.

Сюда были присланы геодезисты, сплошь загорелые с выцветшими бровями парни, оторви и выбрось, лихие на язык и… да и вообще, резвы без меры, так что местные отцы только плевались, глядючи, как иной из этих добрых молодцев расставляет свой трёхногий прибор и нагло засматривает в раскалённое небо, даже не щурясь.

Они прошли по всей степи с диковинными, как оружие из иных миров, инструментами и, как гласит легенда, переночевали в лепрозории – так, на спор. Нанеся на карты эту часть континента, они отдали карты начальникам, а те отправили их цезарю. И он увидел, и глаза его были, как два солнца.

Люди в полосатых халатах куда-то делись, как по заклинанию, изгоняющему непонятное, а приехали люди в костюмах и то смеялись, то принимались молчать, когда какой-нибудь местный старик, доискивающийся нового, почтительно спрашивал, почему они не изволят носить такие красивые украшения из металла, как их предшественники, вошедшие в сказки и тексты заговоров.

Прошло пятьдесят лет, и в горах белел город. Его назвали в честь Луны, ибо ярмарочный день всегда приходился на полнолуние.

Он был величествен, и шпили его зданий отражали лунный свет даже лучше, нежели солнечный.

Как всегда бывает, сюда стали стекаться превосходнейшие из людей империи и подонки. Эти последние тоже были в своём роде превосходны.

Крылатые человекоподобные существа гнездились здесь со времени… да Баалзеб знает, с какого времени – у них память не многим лучше людей. Словом, примерно десять тысяч лет кануло, как они окончательно покинули горы.

Ещё раньше они избрали себе новое местопребывание. Не так далеко…

Когда Луна была круглее и спускалась, куда ниже над дикими и окультуренными местами, многие из них уже устраивали новые гнёзда в песочных холмах и на сочных, как хлебная лепёшка, равнинах, где всё так непохоже на холодные горы. И шар Луны висел над улицей в их тайных городах.

А по поводу этого города злые языки говорили, что выстроен он так, что ближайшее горное озеро в случае самомалейшей неурядицы может вылиться в него, как начальник из местных выливает из чайника спитую заварку, встряхивая его умелым круговым жестом.

Она навострила острые крохотные уши. Он склонил к ней лицо, выразительное, как на фреске, лобастое, с широким выпуклым подбородком.

– Пари?

Неуловимым движением, медленным и быстрым, она возложила ему на колено маленькую руку, втяжные коготки легонько царапнули его кожу.

– Эге.

Он сел ровненько, и милая улыбка осветила его ярче даже светлых мерцающих глаз. Она тоже показала мокрые и белые, как подтаявший снег, зубы. Он отвёл взгляд – ему не нравились её клыки, чуть длиннее, чем следует.

– А если засекут?

– А мне по барабану. – Объявила она и, подумав о чём-то в том же стиле, как двигалась, нахмурила крылатые бровки. – Погоди-ка… ты что же, та-ак боишься за меня?

Он прикусил губу, чтобы не вырвалось необдуманное словечко.

– Нет, за некоего болвана, крылатого человекоподобного, который собирается принять участие в глупейшей авантюре.

Она вскочила, и когти на её лапках глубоко вонзились в траву. Стреловидный хлыстик хвоста разгулялся и безжалостно сшибал жёлтые головки цветиков, единственных, которые выдерживали высокогорные перегрузки.

Суженными глазами, ощерясь, она следила за каждым его движением, даже за тем, как вздымалась его грудная клетка. Он не сомневался, что она видит его насквозь – в буквальном смысле. Это не слишком приятно. Сам он этого не умел. Правда, он умел многое другое… мы все умеем много чего. Но он был особенный. И только потому, что когда-то сказал: «Здесь никого нет».

– Ты хочешь сказать?..

Он кивнул. Этот кивок должен был означать, что он совершил сей секунд непоправимую глупость. Это он и означал.

Далее они говорили примерно минут пять. Он смущённо посмеивался, подыскивая слова, она же была, как это ни смешно, предельно сосредоточена и слов, как всегда, не подбирала. Во всяком случае, у него создалось такое впечатление.

– Но необходимо договориться об очень важном.

– О чём? – Спросил он не без тревоги.

Она внимательно посмотрела.

– Ты сам понимаешь…

Она выразительно сморщила нос, показала клычки.

– …не делать фуку.

– За кого ты меня принимаешь? – Уже серьёзно ответил он.

В обществе людей раскрыть друга… особенно её… такую бессовестную и красивую.

Так он подумал.