Крылатое человекоподобное существо. История одной семьи

Обернулась, взглянула над плечом.

– Да, я и забыла, что ты пасторская дочка.

– А ты – Олюшка, на твоём этом те-ле-ви-де-нии не только это забыла.

Гостья с укором рассматривала непроницаемые глаза хозяйки, ибо заглянуть в них не представлялось возможным.

Но не стала спорить, отошла, выглянула в окно. Знала, что бесполезно опровергать то, что упорно приписывали новому шпилястому зданию на околоцентральной улице. Шпиль вздымался этак, что и, максимально запрокинув подбородок в самое небо, не углядишь кончика. Само же новейшее изобретение почему-то связывалось не с техникой и прогрессом, а с работницами, кои всё больше частию были сверстницами Олюшки.

У Калерии Аксаковской была масса знакомых во всех сферах активной жизни города, хотя близких отношений она ни с кем не поддерживала. Забавно, что все эти многочисленные адепты или проклинатели (разумеется, есть и такие, да сохранят их духи местности) именовали её кто Калей, кто Лерой. И только Ольга Доннерветтер никогда не ленится произнести полное имя старшей из сестёр Аксаковских. Более того, Илюша уверяет, что делает это Оленька неспроста. Сам он однажды охотно в течение целых трёх минут развивал рассуждение на тему о том, что у некоторых прекрасных дам целых две сущности. При этом он трижды оглянулся… таких физических упражнений с его стороны в городе удостаивалась только одна особа – и то, не человек, а аббревиатура. Он даже успел сказать, что когда Калерия – Каля, у неё лицо делается этакое. Какое? Грозное, шепнул Илья и умолк. «Ей бы пореже смотреться в зеркало. Да и зачем? Ведь красавица…»

Впрочем, это пустяки всё. С Олюшкой, приехавшей не так давно, любительница тройного зеркала сдружилась, и не просто, чтобы так -поболтать.

Калерия родилась и выросла здесь – она всем так говорила, и её родители, которые помнили первые дни посёлка, носившего почётное имя, знали многое о городе, в который тот превратился.

Оля отвернулась от окна, присела на подоконник, повела аккуратно причёсанной головой, в знак согласия или протеста, непонятно.

– А я, знаешь, – с усмешкой молвила она тихенько, – как приехала, такая добродетельная, тотчас в архивы разузнать о местном колорите. Тогда и начиталась всяких мифов. Всякие монстры, выкрадывающие детей из колыбели, ну и… Всякие странности. В газетах даже…

Калерия перебила, фыркнула.

– Да я вас умоляю. Тут бандитов было полно, вот тебе и монстры. Мне и маменька рассказывала. Ну, не мне. Помню, они с отцом о чём-то таком говорили.

Оля махнула маленькой рукой.

– Да, и это верно… м-м… знаешь, что поразило моё девственное воображение…

– Какое?

Оля отмахнулась движением ресниц, лёгких, как серые тени.

Калерия напряглась, искорки в Олюшкиных светленьких глазах подсказывали, что готовится каверза.

– Ау?

– Местный мужской костюм. Знаешь, как он называется на женской половине?

И подойдя, склонившись гладкой головой к львиной гривке, она прошептала.

– Что… что-о?

Калерия открыла на неё свои безразмерные глаза. Смех её раскатился по комнате, как порванная связка бус.

Вот за что ценила она общество Олюшки, а все-то думают, что тихоня. А она умна и порядочна, но при этом болезненно остроумна и, если подкараулить, этакое срежет… с древа знаний.

Да ведь и недурна. Недаром её взяли в магическую контору, где так ценят гармонию во всём – в лицах ли, в душах. В событиях. Никогда худого не скажут.

Та тоже посмеивалась, но деликатно – глазами.

Девушки помолчали в тишине этой женственной, пахнущей духами комнатки, где призрак смеха оседал на зеркале.

– Ты обещала новость.

Калерия перебралась на кровать и, прилегла, поддерживая голову пальцами под затылком. Оля, захватившая место у трюмо, подумала, что в этой молодой женщине есть нечто, подходящее под определение «историческая реликвия», какой-нибудь рубин с дурной славой, из-за которого люди резали друг друга от времён, когда в горах жили существа, описанные в местном фольклоре. Другой рукой Калерия вытащила из-под подушки с вышивкой затрёпанный треугольник.

– Помнишь, я тебе говорила о брате…

– Да ты что? Неужели…

– Вроде объявился.

– Не виделись-то сколько.

– Да с тех пор, как я ему на колени пописала. – Пояснила Калерия. – В смысле, я-то этого не помню.

Оля приглядывалась к конверту. На нём она не видела пентаграммы – знака цензуры. Каля перехватила взгляд.

– Да.

– А как?

– С местным передал.

– Удивительное рядом…

– Да, я даже….

Она прервала себя на слове «засомневалась». Оля понимающе прикрыла глаза.

– А всё же… – Быстро посмотрев и предлагая этим взглядом сменить неприятную тему, начала Оля. – Ты… его узнаешь?

Калерия ухмыльнулась.

– Да. Либо белобрысый, как я, либо ртище, как у акулы. Ну, как у Илюхи.

Они молчали.

– Примешь? – Осторожно спросила Оля.

Та яростно кивнула.

– Всё одно… от семьи почитай никого, я да балагур мой Илья. На Льве крест поставили ещё при батюшке.

– Родители о нём упоминали?

– Конечно.

Калерия, похоже, решила обидеться, хотя это надо было сделать раньше, или вообще не делать.