Планета в клетке

Джонатан пристыжено замолчал.

Имена у доминирующих были составные, отражающие сложный статус и положение носителя в пищевой цепи. В этом случае Джонатан увидел трёхэтажную пиктограмму, в знаменателе которой угадывались челюсти, в числителе условное изображение вроде как птички в клетке, а в соединителе сундук с приоткрытой крышкой.

– А чем он торгует? – Решился спросить Джонатан.

Он был не силён в языке, и разобраться с газетной заметкой ему помешал скудный лексический запас. Остролицый назидательно молвив:

– Учиться, ваше величество. – Смилостивился и шаркнул по заметке единым взглядом, будто сбрил содержание.

– Это один из самых древних штаммов, очень редких. Немудрено, ведь даритель происходит из семьи кровников, то есть, тех, кто хронически близок к абсолютной власти. Вроде очередника на жильё. Вам это должно быть понятно, как никому, ваше величество.

– Да, но в чём заключается польза этого штамма?

Остролицый так и въелся в него глазами – но очень ненадолго.

– Вирус вызывает желание локализоваться в уголке личности и уступить место новой.

Джонатан замолчал.

– Ну, так пошли? – Нетерпеливо воззвал остролицый, и осторожно вытащив газету из пальцев короля, бросил её на скамейку, где ею сразу завладел один из недоминирующих видов.

С дерева осторожно спустился небольшой ящер и уютно устроился на газетной странице, аккуратно подоткнув край под себя длинными интеллигентными пальцами.

Джонатан обменялся с ящером понимающим взглядом, послушно пошёл следом за остролицым, но остановился.

– Значит, за сумасшествие, особенно заразное, здесь платят, и платят дорого. Но кому это нужно?

Остролицый был не склонен отвечать на праздные вопросы. Он торопился увести короля – приближался определённый час суток, когда на улицах города разрешены преступления средней тяжести.

– Значит, кому-то нужно. – Наставительно ответил он, ибо оставить короля и вовсе без ответа – против правил.

Но сейчас, припомнив интересный факт, Джонатан сразу упустил его. Быть может, потому, что смысловой связи между потомками великих людей и взбесившимся аристократом, имеющим право за деньги кусать всё, что движется – не прослеживалось.

Джонатан вспомнил, что у него тоже кое-что есть. Отчего не похвастаться? Он выудил из куртки, и показал ему артефакт из школы, который он украл у Лис. Вернее, он выпросил его в обмен на право рассказать избранным лицам о Хождении.

Остролицый хмуро рассмотрел расстрелянный портрет и, поднимая глаза, буркнул:

– Варварство.

– Да ты что. – Запротестовал король, разворачивая изображение. – Это знамя перемен.

– Баловство.

Остролицый протянул руку, но Джонатан отдёрнул портрет и с видом собственника развернул на безопасном расстоянии, любуясь.

– Красава.

Они частенько приоткрывали здесь на лугу то одну, то другую дверь. Иногда они приходили на Эрец, когда здесь работало поколение великих испытаний, прибывшее из не такого уж далёкого мира, красного и золотого, помпезного, как старый семейный корабль, на котором они потом пережидали катастрофу.

Ну, сказать, что они работали – ничего не сказать. Эти милые парни и девицы, все не старше тридцатника, благодаря которым на планете окопалась чужая раса, успевали и многое другое. Их обуревали страсти, и подглядывать за ними было одно удовольствие. Занимались они своими делишками

Правда, и трудились, следуя своим талантам, граничащим с преступлением. Во-первых, они простодушно присваивали себе чужое наследие, выкапывая золотишко и брильянты. С помощью золота они предполагали улучшить атмосферу собственной очаровательной родины – великого космического государства, чьи границы в космосе издавна чертились с детской непринуждённостью. (Что они делали с брильянтами – неизвестно.)

Во-вторых, они присвоили себе самих наследников.

Именно они затеяли соорудить из людольвов собственное подобие, дабы решить проблему с дешёвым трудом в штольнях и на шахтах.

С этим они просчитались. Созданная раса оказалась либо слишком генетически успешной, либо полным провалом – это как посмотреть.

Разразилась катастрофа, вызванная чрезмерным куражом их чертежей переустройства полюсов. В результате последние из богов остались на Эрец и смешались со своими потомками.

Диск, на котором была записана эта история, чем-то привлекал джентри. В этой классической саге об экспансии и колониализме чувствовалась первобытная правда творения.

Так или иначе, возмездие настигло оккупантов в самой неожиданной и человечной форме: произошло то, что происходит в каждой семье, куда дети приводят своих партнёров.

Диск, находящийся сразу под Экспансией, записал схожую историю, которая тем не менее, была полной противоположностью.

Там флот с поколением пиратов-романтиков до Эрец не долетел.

Вместо них с территорий космоса, расположённых куда дальше, за Балконом, слетелись стервятники с семи планет.

Но эти две версии, лежащие прямо одна на другой по линии игры, как два слипшихся блина, притягивали болезненно любопытных джентри. Ибо они, представьте, не помнили, на какой из абсцисс появились они сами. Что касается ординат – вертикалей схемы – то с этим образовалась в их науке полная ерунда. Болтовню учёных насчёт полёта стрелы и полного выхода из оков времени и пространства, разрушении самой клетки псевдобытия, ради бытия осознанного – эту болтовню не стоило принимать в расчёт.

Кроме того, Джонатан отдавал себе отчёт, что в сходстве и противоположности версий скрыто упущенное им звено.

Но, может, то была блажь, а Джонатан слишком мнителен.

В каком-то смысле этот мир из пары двоящихся графиков стал их домом. (Они бы никогда в этом не признались. Владения – официальные владения джентри – располагались в безвременье. Обустроили они своё государство вполне разумно – если не считать досадных заворотов с белочками и гастрономическими министрами, проевшими дырки в Слойке.)

Главным для них признавалось другое.

…Знать, что где бы они не находились, они всегда могут вернуться. На той стороне – ха, какие стороны могут быть у отсутствия? – трава на лугу завьётся штопором и штопор откупорит выход в их блаженное безвременье.

К тому же, этими двойниками Слойка не исчерпывалась.

Они бывали в мирах, имеющих начало и конец, границы и предрассудки, с мышами и мышиными хвостами.

А дома всё иначе. Сама его призрачность и вариативность источала ощущение надёжности.

Даже этот луг имел для них особое значение. Они испытывали пристрастие к нему… во всяком случае, они выходили здесь чаще всего. Или им не под силу – сменить место встречи. Быть может, это время установил кто-то другой? Не они?

Впереди сформировался тоннель и в глубине его забрезжил тревожный свет чужого послеполудня.

Они увидели смутные фигуры – крупные, нелепые и громоздкие, переглянулись, но без усмешки. Смеяться не хотелось.

– Только после вас. – Пригласил остролицый.

Джонатан глянул через плечо и нарисовался его профиль в обрывке тумана, который был его дыханием – слишком кислотным для деликатных атомарных связей этого приторного мира.