Заветный уголок с рыжим изваянием находился под самым потолком, на четвёртом, ничего не символизирующем, этаже. На втором суетливый телескоп показывал нынешнее созвездие, что-то вроде грабелек. На самом деле, то был знак Двойников, под начало которого вступила приближающаяся Первая Звезда.
Анфилада кружочками увела бы их в глубину учёного дома, они туда не пошли, а свернули под лестницу, пошныряв в закутках обсерватории, и через мрачноватое помещение вроде запечатанной в подполе камеры для мозголазов – запрещённая ныне профессия, – выбрались в парадный зальчик с весёлой мозаикой государственной тематики.
Винтовая лестница ракушкой устроилась между хозяйственными помещениями.
– И что у них, так плохо? – Спросил Билл, имея в виду гостей.
Ас пожал плечом.
– Шутки по поводу рождения от трёх родителей и кокаиновых присыпок для новорождённых.
Билл засопел…
– Ещё хуже, чем я думал.
Ас старался. Сказал, припомнив:
– Лето будет самым жарким за всю историю со времён… в общем, даже Абу-Решит такого не видал, когда в фартуке каменщика, сдавленно ругаясь на поставщиков, затирал цемент для кирпичей.
– Так всегда говорят. Так ещё Абу-Решиту говорили…
– Ну, да. В общем…
Винт лестницы спустил две пары сильных, заставляющих отчаянно трепетать железные прутья, ног в кроссовках и начищенных остроносых ботинках, в башенку-фонарь. В широком, желающем стать комнатой коридоре, уютный свет из округлого, по крыше, оконца оповестил, что интимные тайны похерены (редакторский термин), и стук низенькой двери поставил точку в сегодняшнем бдении Билла.
А чего он бдит-то? Его дело, конечно.
Почему бы не смотреть в простое окно? Разметка холмов за крестами облезших рам всегда волновала тайные чувства Аса. Предместье столицы, шикарное место для бездельников и преступников, хранило наилучший воздух. Украденное золото Эриду сюда везли в первую и ещё во вторую и так далее очередь. Небо не лиловело. Нет! Оно было светло-синее, как и положено в одиннадцатом часу вечера. Подходящее место и время.
Это Билл пробормотал.
Ас покосился.
– Для чего? – Грубо буркнул наперсник.
Билл поднял, оборачиваясь, кроткие страшные глаза – так древний хищник смотрит в глаза антилопе на росписи в часовне возле деревушки.
– Для позднего завтрака в честь посла.
– Окстись, какой завтрак. Спокойной ночи… граждане.
Обломанный гребешок скалы всегда нравился Асу, и он задержался. Мельком глянул. Тут, на месте – растрёпанная холка горы, лапы предгорий и когти, подтёки лавы.
– Граждане все дома. – Возразил его высочество. – Сидят, на гитаре гимн играют.
Ас встал на секунду, длинный и, сведя острый локоть с железными перилами, сказал:
– Ну, не все же они сидят.
Эту нехитрую шутку Билл встретил ухмылкой.
Так сказал один новый деятель из купцов. Выступил он на каком-то съезде сограждан по каким-то вопросам и говорил так зажигательно, что даже те, кто ничего в предмете не понимали, слушали и чувствовали, что сказанное умно, очень умно. Билл, как истинный нибириец – ведь он был на две трети нибириец – тоже с величайшим интересом, выставив подбородок на два кулака, слушал в маленьком стареньком Мегамире, куда едва помещалось сильное лицо говорящего. Затем он сказал мрачно маячившему за спиной Александру:
– Серьёзно сей говорит. Не знаю точно всего, но вот этим… – Последовал тычок одного из кулаков, – осязаю, что всё до тонкости верно.
Александр – не забыв осведомиться, чем точно всё же осязает Билл, тем не менее, уклонившись от второго кулака, заметил:
– Говорит он одно слово правды за другим, и нибириец дельный…
– Так что?
– Так вот я думаю…
Тут Билл прервал друга, ибо дельному собрались отвечать. Билл – и Ас над его светлым всклокоченным затылком – с неожиданным интересом и, даже притаив двойное мужское дыхание, стали ждать. Явился в прудике Мегамира какой-то, говорил какое-то время. Ас отодвинулся и сухо сказал:
– Ну, мне всё ясно.
Билл обернулся.
– Думаешь, его пригласят в правительство? На чай?
– Да… пожалуй.
– В смысле, через два-три месяца его можно будет послушать всякому, у кого дома есть блюдечко?
– Я отказываюсь вас понимать, сир. – Ответил тогда Ас.
– И никто не вспомнит, пока звёзды не выстроятся в том же порядке.
Они миновали башенку, и в полутёмном зале их окружила цивилизованная обстановка преддверия маленького бала. Пробежали пару раз в разных направлениях официанты, и донеслись голоса из соседнего помещения. Легла дважды полоска яркого света из створчатых дверей, приоткрытых плечом и бедром нибирийца в смокинге и с подносом.
Это и был первый этаж небольшой усадьбы семьи Баст в предместье столицы – скромный хуторок, как называет его отец Билла, для небольших не вполне официальных приёмов, вроде проводов посла после удачных переговоров. А какие ещё переговоры могут быть с послами небольшого субконтинента, где позавчера уже точно были прекращены лёгкие бомбардировки, а вчера объявлено о формировании нового правительства облегчённого формата? Конечно, удачные.
Билл посторонился, не желая мешать официанту, и даже сделал движение, чтобы придержать поднос. Уважал физический труд.
Два портрета по обе стороны комнаты в полутьме осветились, когда открылась и закрылась дверь. Справа отцовский, слева портрет леди Сунн. Ничего удивительного – приём-то неофициальный. Здесь царствовала правда, и дама удивительной красоты на портрете должна была засвидетельствовать гостям, что династия не прекратила своё существование.
Билл ответил на усмешку матери, которая смотрела с портрета.
«– Билл, я никогда не доверяла белым. Поэтому отстань от меня. Поступай, как тебе подскажет твоё чёрное сердце».
Он сказал:
– Удивительно, как стираются детские воспоминания… мама уверяет, что я сорвал цветок с главной государственной клумбы, но мне приходится уповать на её, всем известную, правдивость.
– Она тебе позволила?
– Ещё чего. Она просто сказала, что это – преступление и отвернулась.