Глобус Билла. Первая книга. Почти человек

Высокая стройная женщина, сориентировавшаяся раньше всех, что-то нашептала послу и теперь шла к Биллу.

– Принц хотел показать, что все нибирийцы равны. – В разные стороны несколько раз повторила она.

Посол издалека развёл руками и поклонился. Билл поклонился ему. Ас, пока не рассекреченный, рассматривал тех, кто имел такие замечательные права.

– Политическая карта Нибиру такого не выдержит. – На полутонах сказала красавица, оказавшаяся статс-дамой.

– Что так? – Нежно буркнул Билл, неохотно расставаясь с подносом, который забрали чьи-то внимательные руки и вернули официанту. – Сделайте его метрдотелем, пожалуйста.

– Республики ведут переговоры о суверенитете и границах, а вы, ваше высочество, потакаете… да вы разложенец, нехороший вы.

Статс-дама погрозила Биллу и шёпотом сказала:

– Пошутите скорей насчёт карты и вперёд – его высокопревосходительство смущён. Переговоры оставили его в смятении… ваше доброе слово будет много значить.

Билл обиженно молвил вполголоса:

– Не буду я вам по заказу шутить… Возьмите да сами и шутите. А границы можете губной помадой обвести.

На пути Билла очень серьёзные нибирийцы говорили:

– Банки… крах… золото…

Они еле взглянули на его высочество, и поклоны их были несерьёзны. Едва отдав Биллу государственный долг, они снова заговорили:

– Крах… Банки… Золото.

Статс-дама была опытной девушкой. Благодаря её вмешательству, несуразица, вызванная выходкой принца, стала быстро изглаживаться, и вскоре изгладилась вовсе.

Одна из дам, возбуждённая присутствием огромного рыжего разложенца, спросила у посла:

– Правда, что для вас сшили флаг Нибиру в один световой километр? Для демонстрации в космическом пространстве над территорией материка? Причём, протащат его над атмосферой шесть дюжин без одного космонавтов на этих новых шатунах?

Ас сказал тихо, но не очень:

– Билл, э. Билл. Ваше, это, высочество…

Беспокойное внимание Александра объяснялось вот чем. Билл, увлечённый рассказом, показывал как бы в рассеянности, растопырив руки, примерную уменьшенную копию дива. В самом жесте не было ничего такого…

Но руки Билла…

Видите ли, его широкие запястья в кое-как опущенных всё же манжетах, с резкой границей светлой смуглой кожи и более тёмной от загара на тыле ладоней, и вольно шевелящиеся длинные толстоватые пальцы, изображающие (теоретически) парящий в черноте и заброшенности большого квадрата славный, понимаешь, флаг Нибиру…

Словом, в его руках было что-то, придающее… чем чёрт не шутит – зажигательный и одновременно совершенно неподходящий смысл тому, что они показывали.

Потому и вмешался бывший офицер. Билл, похоже, всё ещё злился, что его насильно оторвали от дырки в космическом пространстве и архаического изображения рыжего огромного существа, и притащили, такого умного, сюда, в среду ограниченных обывателей из высшего общества.

А поскольку даже лучшие из нас ищут, на кого бы свалить вину за пребывание в этом мире целей и возможностей – первые заменяют вторые – то и Билл… Увы, он не был лучшим из нас, хотя… хотя?.. Билл злился на Александра сира Александра, имея, кстати, достаточный повод: разве не этот теперь стоящий, как водится, в сторонке, эвон – строгий, плечи – как на стене Канона во всю ширь, стройный стан и весь – как ножницы, воткнутые в пол – был настолько бестактен, чтобы помешать астрономическим наблюдениям.

Поздно! Статс-дама, отворачиваясь от посла – ну, его совсем, его счастье вообще, если завтра утром он не отправится с докладом в здание своего правительства – сказала:

– У вас такие выразительные руки, Билл. Вы могли бы, ваше высочество, вот этак отвлечь внимание даже, если бы сюда ворвались грабители в масках.

Билл поклонился и приструнил руки, убрав их к чертям в карманы.

– Я бы не стал этого делать, леди, если бы они захотели забрать себе ваше платье.

Громкий хохот и побежавшие с лица на лицо улыбки были ему наградой. Ас опустил глаза и укоризненно покачал головой. Потом всё же поднял взгляд, чтобы встретить ответный Билла. Тот улыбнулся и пожал плечами.

– Это лучше, чем бросаться телескопом, Александр сир Александр.

Тот едва приметно пожал тем плечом, которое было опущено. Видать, оно у него отвечало за сарказм и экивоки.

Он, не имея возможности отойти и прислониться к стене в избранной им навсегда позе, встал посреди гостей так, что у Билла возникло ощущение – там, где он стоит, высится стена большая тёмная железная… Зрите?

Билл вспомнил почему-то виденную в большой телескоп движущуюся картинку: круглая и белая, луна без имени, с голубым личиком, подплывала к нему среди призраков башен и высоток пропавших городов. Над Асом в воздухе просилась такая луна. Она бы пошла бастарду, рифмуясь с его извлечённым из камня профилем. Крылья носа напоминают о хищниках, о беге по равнинам, о полёте бесшумном с выпущенными железными и скрюченными от предвкушения когтями.

Вдруг Билл навострил уши. Беспечнее прочих с виду группка гостей толковала протяжно.

– А на Э… номер семь, говорят, до сих пор нам поклоняются.

Раздался тонкий смех, также не пропущенный Биллом.

– Это они зря делают.

– Кто поклоняется, простите? – Спросил кто-то, и разговоры сникли.

Беспечные отодвинулись в ту сторону, где гипотетическая стена за плечами Аса проржавела и ощетинилась кольями.

– Его высочество, слышали, сказал? Все равны, дескать…

Они метали взгляды в сторону Билла и, наконец, кто-то, подталкиваемый хихиканьем приятелей, подошёл к принцу. Билл благодушно смотрел, как подходивший всё выше задирает безвольный подбородок и слышал уловимый лишь ухом царского сына звук подгибающихся коленных косточек.

– Эй, Билл… – Дрогнувшим голосом сказал подошедший. – Ты почему не чёрный?

Билл уважил наглость чьего-то богатенького сынка ради той горстки золота, которую тот поставил на пари. Он собирался вполне мирно пошутить, но со стороны вмешался назойливый голос:

– Из легендарного рода Хорс происходит прабабушка его высочества.

Спросивший едва не потерял сознание и пролепетал:

– Шутка…

Биллу сделалось жалко проигранного золота, хоть оно было проиграно не им. Он приветливо обратился к отступающему:

– А папа у меня белый. Впрочем, про папу или хорошо, или ничего.

Он надеялся, что его реплика в вечернем, всегда более обильном доносе, перебьёт интерес к несчастному дураку.