Замысел и промысел, или Кто не играет в кости. Часть 1

Студентов было немного, всего около полутора десятков, однако шум, разносившийся далеко за пределы аудитории мог бы свидетельствовать о сходе лавины или о водопаде, неизвестно откуда взявшемся в стенах университета. Дело в том, что бо?льшую часть слушателей курса изящной словесности составляли барышни.

* * *

Тут, уважаемый читатель, позволь немного прервать повествование и перенестись на некоторое время назад. Но, поверь, всё это делается вынужденно (можно сказать, против воли) и лишь для того, чтобы ты лучше понимал происходящее.

Двадцать семь лет назад или чуть больше того (за точность дат поручиться весьма проблематично) в небольшом селении близ славного города Лупхоллена родился мальчик. Ребёнок был слабенький и болезненный, и то и дело норовил покинуть этот бренный мир по любому, даже самому незначительному поводу, причём делал это с таким завидным постоянством, что однажды его почтенная матушка даже обратилась к заезжей цыганке с просьбой провести какой-нибудь охранительный ритуал.

Чернобровая властительница магии принялась за работу с изрядным усердием и с трубкой в зубах. Она чадила свечами, окуривала мальчонку всевозможными сухостоями и бросала ему под ноги карты и монеты битый час. Доподлинно неизвестно, какого результата ожидала цыганка, но когда вместо того, чтобы вдохнуть желтоватый дымок из её трубки, мальчик чихнул вещунье прямо в лицо, та явно сконфузилась.

– Что-то не так? С ним же всё будет хорошо? – встревожилась мать, прижимая сына к груди.

Цыганка пожевала мундштук трубки, смачно сплюнула и, отмахнувшись от назойливой мухи, докучавшей ей всё время проведения обряда, многозначительно изрекла:

– Есть дети, которые не могут есть ягоды, потому что потом чешутся, как шелудивые псы, есть дети, которые не могут пить молоко, потому что потом маются брюхом, а есть твой сын.

– Я не понимаю… – окончательно растерялась мать.

– Этот ребёнок, – цыганка ткнула пальцем в рыжий кучерявый затылок, – не может принимать магию.

С этими словами она зажала в кулаке золотую монету и удалилась.

Отныне надежды родителей на чудесное избавление от бед развеялись окончательно. И надо отдать должное родителям мальчика, ибо они приложили массу усилий, чтобы уберечь сына. Это и понятно, так как после пяти дочерей у отца семейства, наконец-то, появился долгожданный наследник и продолжатель дела – будущий кузнец. Когда же к двум годам малыш окончательно оставил свои попытки умереть от насморка или сенной лихорадки, мальчугану дали звучное имя – Майнстрем.

Но если вы, дорогой читатель, наивно полагаете, что на этом и завершились родительские тревоги, то, как бы это было не грустно, но придётся развеять ваши чаянья. Всё только начиналось. Теперь рыженький ангелок с упорством одержимого занялся поисками самых изощрённых способов членовредительства (в основном, себя самого, но иной раз перепадало и окружающим). Он поистине мастерски мог разбить себе лоб о глиняную чашку (кстати, без какого-либо ущерба для последней) или повиснуть вверх тормашками на колодезном журавле, рискуя утопиться. Из большой шумной ватаги ребятишек, играющих в поле, именно он страдал от рогов самой флегматичной коровы стада; а единственная пчела, неизвестно каким образом попавшая в банку варенья, непременно оказывалась в его ложке. Что же касается таких обычных для детей синяков, шишек, царапин и ссадин, то они появлялись на теле ребёнка с завидной регулярностью и постоянством. За сим, в серьёз они просто не принимались.

Родители относили все злоключения на счёт чудного нрава Майнстрема. Мальчик сызмальства отличался рассеянностью и неуклюжестью. Он начисто забывал все родительские предостережения: мог схватиться за горячий котёл или пораниться тупым столовым ножом, занозить палец деревянной ложкой или провалиться в приоткрытый погреб.

Но пришло время начинать обучение ремеслу и отец, вздохнув обречённо, взял сынишку с собой в кузню. Вот уж где маленький Майнстрем смог развернуться на славу! Отбитым пальцам не было счёту. И, возможно, смирись его батюшка чуть раньше, но… Оставленный однажды у кузнечного горна в одиночестве, Майнстрем так увлёкся наблюдением за игрой огня и искр, с треском и шипением выскакивающих из топки, что совершенно не обратил внимания на то, как разгорается деревянная половица, а за ней и стена. От стены занялась вся кузница, огонь перекинулся на крышу дома. Парень и сам наверняка бы погиб, если бы не расторопность его отца, который, впрочем, в первые минуты готов был сам довершить то, что не успела сделать падающая балка. А Майнстрем… в тот злополучный вечер он и сложил свои первые стихотворные строки, которые немедленно и прочёл собравшейся на пепелище в одном исподнем семье. Тогда-то матушка Майнстрема и отправила его в город (от отца и от греха подальше).

Для юноши началась новая жизнь. Его успехам можно было лишь позавидовать, поскольку он проявил изрядный талант к науке, а преподаватели прочили ему большое и славное будущее в стенах университета. Но всё было бы не так любопытно, если бы речь шла о каком-то другом студенте. Мы же, уважаемый читатель, не должны забывать, что повествование наше посвящено господину Майнстрему Щековских – непревзойдённому мастеру нелепостей и королю неудачников.

Итак, юноша с головой окунулся в развесёлую студенческую жизнь с её забавами, шумными пирушками и прелестными барышнями. Но господин Щековских не был бы собой, если бы и тут не ухитрился всё испортить. В те времена он с завидной регулярностью посещал весьма популярное в Лупхоллене заведение, именуемое «Голодный селезень». Но не дешёвая закуска и хмельное пиво манили его. Нет. Прелестная разносчица Беатрикс, с её светленькими локонами и румяными щёчками занимала все его мысли. И вот однажды, желая понравиться вышеупомянутой особе, Майнстрем был так неосторожен со словами, что умудрился не только сделать витиеватый комплимент девице, но и как бы невзначай обидеть самых именитых магистров своего университета. Возможно, любому другому студенту это и сошло бы с рук, но ведь мы говорим не о ком угодно, а именно о господине Щековских! Доподлинно неизвестно, расслышала ли прекрасная разносчица комплименты юноши, но вот о чём говорить можно с полным знанием дела, так это о том, что их по достоинству оценили магистры университета, которые как на грех оказались в том же заведении. А уже на следующее утро студент Майнстрем Щековских был исключён из университета.

О возвращении домой и речи быть не могло. И дело даже не в гневе отца. Возвращаться было попросту некуда, так как отныне семья ютилась у многочисленных родственников. Тогда-то и оценил Майнстрем всю силу родственных связей. Его кузен Хемиш в то время был удачно пристроен на королевскую службу в должности стражника. И дела его шли весьма неплохо, пока… Но не будем забегать вперёд!

Итак, несостоявшийся магистр изящной словесности перешёл на службу его Величества Федерика Отважного.

И вот, около года назад (тут уж мы можем говорить более-менее определённо) незадачливому стражнику довелось (не по своей отметим воле) принять некоторое участие в судьбе принцессы Флоримель. В награду же её Высочество милостиво распорядилась вернуть господину Майнстрему Щековских место в университете. Более того, она же изъявила уверенность в том, что молодой человек столь прогрессивных взглядов непременно сможет внести весомый вклад в дело воспитания и обучения нации, а по сему, должен сам возглавить кафедру.

Но как бы не радовался назначению Майнстрем, его ликование и на сотую долю не ровнялось восторгу кузена Хемиша. Извести о том, что Майнстрем останется в Лупхоллене и даже не приблизится к новой кузне, буквально привело его в восторг. Руководствовался он, конечно же, исключительно благими побуждениями (неизвестно, правда, о чём Хемиш беспокоился больше, о судьбе кузена или о сохранности новой кузницы, предшественницу которой спалил будущий магистр), однако с этого дня начался отсчёт новым злоключениям Майнстрема.

Но, справедливости ради, скажем, что несчастия магистра проистекали в основном из его собственной несдержанности и пылкости. Так, принимая почётную должность из рук самой принцессы Флоримель, Майнстрем не упустил-таки случая уязвить самолюбивую напыщенность некоторых видных магистров университета, откуда, как мы уже говорили ранее, был изгнан за свои вероломные взгляды.

И вот, когда в парадной зале дворца её Высочество вручала Майнстрему Щековских почётный титул магистра изящной словесности, он не придумал ничего лучше, чем сказать, что надеется найти в лице принцессы Флоримель не только покровительницу наук, но и соратницу в борьбе барышень за право получать образование наравне с молодыми людьми.

Нечего и говорить о том, что магистры и в первую очередь Верховный магистр Триангулюр Эксесс, сжимая кулаки в беззвучном негодовании, вынуждены были согласиться. И тогда Майнстрем совершил роковую ошибку. Не умея остановиться во время, он вызвался стать первым магистром, кто примет на свой курс благородных девиц. Это была фатальная ошибка, расплачиваться за которую магистру предстояло дважды в неделю, по средам и пятницам.

Сегодня как раз была среда…

* * *

– Приветствую вас! – пробормотал, едва отдышавшись, Майнстрем.

Ответа не последовало, вместо этого первые ряды начали спешно прятать в многочисленных складках юбок зеркала, гребешки и флакончики самых разных форм и размеров, о назначении которых однозначно свидетельствовало удушливое облако разнообразных ароматов, повисшее в аудитории. Последние же ряды не отреагировали на появление магистра вовсе и продолжали беседовать, изредка обмахиваясь веерами всевозможных цветов и фасонов.

– Здравствуйте! – произнёс магистр несколько громче, и теперь смог наблюдать, как в движение пришли средние ряды.

– Итак, мы начинаем! – Майнстрем уже привык к тому, что последние ряды включались в работу только к середине (а то и к концу) его выступления (если, конечно вообще удостаивали магистра такой милости!).

– Сегодня мы с вами будем говорить о таком искусстве словесности, как риторика. Осмелюсь предположить, уважаемые, что само это слово мало что скажет вам, – Майнстрем окинул пёструю аудиторию взглядом и тут же внутренне содрогнулся…

– Ну почему же, магистр? – заулыбался пухлый розовощёкий юноша на первом ряду. – Риторика – это одна из древнейших наук, известных просвещённому обществу. Я где-то читал, что ещё древние мужи…

– Достаточно, Пенсбери, – прервал молодого человека магистр.

– Меня зовут Менсбери… Тюхтий Менсбери… – понурился студент.

Конечно, Майнстрем прекрасно помнил это имя. Впервые он услышал его ещё на собеседовании. В тот день, когда от череды пёстрых нарядов, вееров, шляпок с перьями, такими длинными, что они то и дело норовили пощекотать магистра по носу, а также калейдоскопа улыбок, жеманных поз и кокетливых взглядов, это имя прозвучало для Майнстрема подобно далёкому раскату приближающейся грозы, обещающей свежесть и прохладу. Однако магистр, по всей видимости, запамятовал, что с грозой приходит и молния, и ливень, и ещё масса всяческих неудобств…

До сих пор магистр Щековских не был уверен, что не совершил в тот раз очередной фатальной ошибки, приняв на свой курс этого выскочку. Менсбери постоянно заваливал несчастного преподавателя вопросами, ответить на которые тот нередко и сам затруднялся. А уж как внимательно он слушал! Так внимательно, что ни одна оговорка, ни одна неточность не могла остаться незамеченной. Это было сущее наказание. Всякий раз, поднимаясь на кафедру и видя неизменного Мейнсбери в первых рядах, магистр испытывал чувство, схожее вероятно с переживаниями висельника, поднимающегося на эшафот. Но, несмотря на всё это, присутствие молодого человека вселяло в Майнстрема некоторую уверенность, поскольку избавляло от неловкости, неизбежно возникавшей, когда магистр изящной словесности появлялся на собственных лекциях, в аудитории, полной барышень.

– Итак, – Майнстрем развернул записки. – Среди всех многочисленных правил риторики, которые сформулированы на сегодняшний день её теоретиками и практиками, можно выделить три, которые, на мой взгляд, представляются наиболее существенными: тезис, или лозунг, изящество и план.

Выходя на высокую трибуну, оратор должен полностью осознавать разницу между тем, что понимается в риторике под «тезисом» и «лозунгом»…

На этом, к ужасу лектора, первая часть записок обрывалась, а внизу страницы красовались какие-то каракули, отдалённо напоминающие женский профиль.

Майнстрем, стараясь сохранять невозмутимость, несколько раз оглядел все записи, вспомнил про очки и немедленно нацепил их на нос. Положение его от этого никак не изменилось – в проклятом пергаменте не только не появилось ни одной новой строки, но и те, что были, стали расплываться. Магистр откашлялся и налил воды из кувшина.

– Итак, тезис… – барышни продолжали заниматься своими делами, но треклятый Менсбери так и буравил магистра взглядом. – Тезис мы будем понимать как мысль, которую оратор намерен доказать…

Менсбери отложил перо, уставился на лектора и поднял руку. Майнстрем же предпочёл этого не заметить и продолжил:

– Другими словами, тезис есть мысль, которую следует доказать аудитории… Оратор, не знающий этого положения, не доказывает свои мысли, а только объявляет их, озвучивает с трибуны, поэтому нередко выступление оратора, мало подготовленного в риторике, сводится к выкрикиванию отдельных мыслей, слов, призывов при полнейшем отсутствии каких-либо обоснований или доказательств. Таким образом, мы с вами подходим к понятию «лозунг»…

Менсбери затряс рукой, Майнстрем видел это краем глаза, предпочитая не встречаться со студентом взглядом, поэтому просто перевернул лист пергамента. Строки по-прежнему плясали, но магистр всё-таки ухитрился прочесть кое-что.

– Следовательно, – продолжил он с важным видом, поправив очки, – Лозунг мы станем понимать, как своего рода призыв, краткую фразу, не требующую никаких доказательств…

Менсбери уже приподнялся на своей скамье и тряс рукой с такой одержимостью, что на лбу у него выступили капельки пота. Майнстрем опорожнил кувшин, ещё раз осмотрел свои жалкие листки и прочитал:

– Таким образом, правила риторики требуют, чтобы выступающий оратор…

Тюхтий Менсбери тем временем покраснел и начал задыхаться, но всё ещё не оставлял попыток привлечь внимание лектора. Игнорировать его далее было просто опасно. Майнстрем принял утомлённый вид и снял очки.

– Что вы хотели, Ленсбери?

– Я… Я… – студент шумно сглотнул. – Я Менсбери, магистр… Я хотел… пример, если возможно…