Замысел и промысел, или Кто не играет в кости. Часть 1

– Ну, Боламбри, – Майнстрем часто заморгал и поправил очки в надежде, что они скроют его глаза. – Знаете ли, бывают разные ситуации…

– Ага! Точно! Как типа наша принцесса со своей подружкой сбежали за принцем… Правила эти ваши прям как с них правила писали.

– Боламбри! Как вы можете! И с чего это вы взяли, что это мои правила? – магистр всё ещё надеялся, что Боламбри примет его раскрасневшиеся щёки за краску гнева. – Глашатаи уже давным-давно объявляли на площади, как всё было насамомделе.

– Не-е-е, магистр, я не против… Глашатаи и всё такое. Не всем надо знать, как было. И потом, принцесса у нас прикольная, а про то, как она спасла своего принца, мне цирюльник рассказывал. Мы тогда с ним здорово набрались в «Голодном селезне» и он…

– Прекратите, Бола! – Майнстрем окончательно стушевался. – В любом случае, в пергаменте, который вы читали, говорится совсем не об этом! И уж точно не о принцессе Флоримель.

– Да ну? Точно говорю, про них написано! А вы типа сами-то читали?

– Ну, я как-то раз пробежал глазами. Просто из любопытства, – соврал магистр.

– Да-а? А я тут посмотрел, на ваш почерк похоже… В смысле лекция ваша тем же почерком написана, – и Боламбри хитро подмигнул магистру.

– Вы забываетесь, юноша! И если вы и дальше хотите оставаться моим помощником, скажу больше, если вы хотите оставаться в стенах этого почтенного университета, то попрошу вас не делать впредь подобных предположений!

– О-о-о! Магистр, притормозите! Всё понял! Просто там на полях пометки такие, прям как будто вы писали.

– Боламбри, я, кажется, предупредил вас? – по тону Майнстрема стало ясно, что он вот-вот взорвётся.

– Не вопрос, магистр. В конце концов, какое мне дело, правда? Сейчас закончу с книгами, дайте только времени чуток.

– Времени у вас до вечера. А я пока намерен заняться поручением верховного магистра и отправляюсь составлять опись архивов кафедры ведьмовства, а когда я вернусь вечером…

– А вот эт вряд ли, – усмехнулся Бола. – Там дел на неделю, не меньше! Я-то знаю, что говорю, я типа помогал магистру Тамносу Диктуму.

– Если вы это делали с тем же усердием, с каким трудитесь тут, то я склонен усомниться, – буркнул Майнстрем.

Его реплика осталась без ответа, поэтому магистр продолжил:

– И что же, у вас есть уже какие-то материалы?

– Не знаю… Но магистр Диктум типа что-то писал… Вроде.

– Хорошо, Боламбри, – сказал Майнстрем совершенно примирительным тоном. – Полагаю, я воспользуюсь его наработками. А вас ещё раз попрошу навести тут порядок к моему возвращению.

* * *

А в этот же самый отрезок вселенского бытоисчисления (не удивляйтесь, но тут о времени говорить неуместно) в одном из возможно существующих пространств (место – также понятие весьма сомнительное) состоялся следующий разговор.

– Ты заставил себя ждать, Крцыфкр, – розовато-красное облако надвинулось ближе, расширилось, и пространство вокруг сузилось (если, конечно, возможно говорить о пространстве там, где его нет, не было и, вероятно, никогда не будет).

– Простите, владыка Шфорыфалмн. Я был… – голос дрожал.

– Меня это не интересует, ГДЕ ИЛИ КОГДА ТЫ БЫЛ ИЛИ БУДЕШЬ, Крцыфкр. но я обеспокоен…

– Чем же, владыка? – золотисто-бирюзовые искры заметались в пространстве, словно мухи, заточённые меж двух оконных рам.

– Склнужгл. Его нет. Я ТРЕБУЮ ЕГО РЯДОМ С СОБОЙ.

– Но, владыка, вы же сами… – бирюзовые искры взвились столбом.

– Не смей прерывать ход моей мысли, Крцыфкр! – облако стало лилово-фиолетовым. – Ты вернёшь его, НЕМЕДЛЕННО.

Искры осыпались, а бирюзовое облако приобрело серый оттенок.

– Что мучит тебя, Крцыфкр? – лилово-фиолетовая туча немного поблекла, а края её порозовели.

– Неужели Вы простили его, владыка?

– Нет. ОН ВСЁ ЕЩЁ В ОПЯЛЕ, Но он мне нужен. И ты вернёшь его. Ну-ну, Крцыфкр, серый оттенок ТЕБЕ НЕ ПОДХОДИТ.

– Владыка, позвольте ещё вопрос. Как же я попаду в…

– А Это УЖЕ не моя забота. я НЕ СОБИРАЮСЬ ТРАТИТЬ БЕСЦЕННЫЕ МГНОВЕНИЯ ВЕЧНОСТИ НА ПОДОБНЫЕ МЕЛОЧИ. но пока ты действуешь от моего имени, я даю тебе позволение на силу и НА забвение. Ты вернёшь Склнужгла.

– Но как я узнаю его, Владыка?

– он всегда там, куда я сбросил его. ты отправишься туда же. скнужгл не СМОЖЕТ устоЯтЬ против вспышки ИЗВЕЧНОГО огня. а КОГДА ОГОНЬ И ВОДА, СВЕТ И ТЬМА СОЕДИНЯТСЯ, ВРАТА ОТКРОЮТСЯ И ИСПОЛНИТСЯ МОЯ ВОЛЯ.

– Я постиг тебя, Владыка. Благодарю за честь.

– А когда ты ИСПОЛНИШЬ МОЮ ВОЛЮ И вернёшь СклнужглА, я, возможно, прибавлю твоему имени звучности, Крцыфкр.

Лиловое облако растеклось и снова порозовело, а серое осыпалось искрами и растаяло там, где нет времени и пространства.

* * *

Забавная штука – пространство. Подчас его понимают как некий базовый набор пересекающихся плоскостей, которые заполнены различными предметами или объектами. Но стоит только появиться в одной (а чаще в нескольких) таких плоскостях человеку, как строгий замысел разработчика летит ко всем чертям, сбиты все системные настройки! Гордый некогда холм уже изрезан морщинами троп и дорог; живописное болото превратилось в безликий пруд с кувшинками, золотистыми карпами и аккуратненькими лавочками; а недра величественного горного массива, словно червь яблоко, прогрыз туннель.

Человеку свойственно менять всё вокруг под себя и по собственному вкусу и разумению, создавать свою систему координат, наполняя все доступные плоскости знаковыми и значимыми для него предметами и вещами. И если верно то, что человек сам определяет вещи, которые будут его окружать, то так же верно и то, что вещи определяют своего владельца.

В кабинете магистра Тамноса Диктума царил первозданный хаос. Здесь смешение самых различных благовоний, более подходящее лавке восточных специй или будуару экзальтированной красавицы, совершенно чудесным образом гармонировало со страшным беспорядком. Несмотря на то, что Тамнос Диктум занимал уважаемый пост магистра теологии, сказать наверняка, о каких именно верованиях шла речь, пожалуй, не смог бы даже он сам.

В комнате, которую занимала его кафедра, можно было наткнуться на бальзамические амфоры Древнего Египта, споткнуться о жертвенную плиту инков или задеть локтем древнегреческую статую. (Кстати, упомянутого конфуза не избежал когда-то и магистр Майнстрем Щековских, в результате чего некая богиня лишилась левой руки с зажатым в ней яблоком.) Возможно, именно поэтому, всякий раз появляясь на кафедре теологии, магистр изящной словесности испытывал поистине религиозный страх (по крайней мере, он так это понимал).

На самом деле Майнстрем Щековских никогда не был ни суеверным, ни набожным. В детстве он, конечно, посещал храм вместе со своими родителями и сёстрами, но проповеди не занимали его. Гораздо больше мальчику нравилось наблюдать, как преломляется свет, отражённый в цветных стёклах витражей, или устраивать соревнования капель дождя на стекле. Однажды он так увлёкся этим занятием, что даже упал со своей скамейки прямо в проход. В тот же вечер мать, утешая его после трёпки, устроенной отцом, доходчиво объяснила сыну, что такое уважение и почтение. На том Майнстрем и успокоился: отныне он продолжал не верить, но делал это крайне уважительно к тем, кто придерживался иной точки зрения. Однако не верить совсем ни во что невозможно, поэтому очень скоро мальчик научился читать и свято уверовал, что наука – единственная вещь достойная доверия, поскольку почти всегда подтверждается опытным путём и выражается во вполне осязаемых вещах.

Ровно так же он предпочитал думать и о кафедре теологии, которой заведовал Тамнос Диктум. В конце концов, старик, всю жизнь занимающийся изучением различных культов и верований, объехал, наверное, весь свет, а значит, многое видел и знает. И если он считает, что теология – достойная изучения наука, то так тому и быть.

Тамнос Диктум сидел за широким столом, склонившись над огромной книгой, лежавшей почему-то вверх ногами. Очки его сползли и только каким-то чудом держались на кончике сизого мясистого носа, глаза были закрыты, парик съехал, обнажая блестящую макушку, поросшую редкими седыми волосами, среди которых неспешно прогуливалась муха.

– Магистр Диктум, вы спите? – тихонько окликнул его Майнстрем.

Ответа не было.

– Магистр? – Майнстрем боязливо дотронулся до руки Диктума и тут же отскочил в ужасе. Рука старика была холодна, как лёд.