Замысел и промысел, или Кто не играет в кости. Часть 1

– Диктум, пока ты спал, мы говорили о решении, принятом на прошлом заседании совета магистров и о том, что его, в конце концов, надо выполнять.

– Любопытно. Весьма любопытно. И что же постановил совет? – в глазах магистра теологии светилось неподдельное искреннее любопытство.

Верховный же магистр Триангулюр набрал побольше воздуха и прогромыхал:

– На прошлом совете мы постановили, что кафедру ведовства и алхимии следует закрыть за ненадобностью, а помещения, ею занимаемые…

– О, друг мой! Это очень верное решение, Триангулюр, очень!

– Я знаю, – выдохнул верховный магистр обречённо.

– Кроме того, любезный Триангулюр, я бы на твоём месте задумался о том, как распорядиться помещениями кафедры. Этот одноглазый проходимец, помнится, занимал лучшие комнаты университета, тогда как все мы ютимся в скромных тесных комнатушках.

– И об этом мы тоже говорили, Диктум, – процедил сквозь зубы верховный магистр.

– Но, прежде чем раздавать комнаты на право и на лево, друг мой, хорошо было бы разобрать архивы кафедры ведьмовства. Кто знает, что там можно найти?

– Вот именно, Диктум, – желваки на щеках верховного магистра ходили так, что окладистая серая борода то и дело меняла форму, а глаза, казалось, вот-вот начнут сыпать искрами.

– Архивы непременно надо разобрать, Триангулюр, непременно! Только вот… – Тамнос Диктум чуть понизил голос и виновато взглянув на верховного магистра спросил: – Напомни, пожалуйста, о какой кафедре идёт речь?

И вот в тот самый момент, когда уважаемые магистры инстинктивно втянули головы в плечи и поджали ноги, ожидая неминуемого взрыва, дверь распахнулась, и на пороге появился запыхавшийся магистр изящной словесности Майнстрем Щековских.

– Коллеги, простите моё опоздание… – начал было он, но тут же понял, что раскрывать рот было фатальной ошибкой.

Бывают такие мгновения, когда всё в природе замирает, когда ни единый лист не смеет шелохнуться, словно боится нарушить такой всеобъемлющий и такой хрупкий покой. Тишина нарастает, становится густой, вякой, звенящей и вдруг разрывается, словно лопнувший мыльный пузырь. Гроза. Так начинается гроза.

– А! Вот и долгожданный магистр Щековских! – прогрохотал верховный магистр подобно грому в небесах. – Мало того, что по вашей милости мы вынуждены в очередной раз проводить внеочередные собрания, так вы ещё позволяете себе опаздывать! Надеюсь, причиной тому послужили крайне важные неотложные дела! Подчёркиваю: крайне важные!

Майнстрем густо покраснел, вжался в дверной проём и уже раскрыл рот, но верховный магистр протестующе замахал руками, не дав ему заговорить:

– Нет-нет, господин Майнстрем Щековских! Не утруждайте себя оправданиями! Кроме того, я не намерен повторять ради вас то, о чём говорилось тут более часа! Итак, уважаемые коллеги, – Триангулюр повернулся к сидящим магистрам, – Кто из вас согласен с тем, что разбор, систематизацию и утилизацию архивов ныне закрытой кафедры ведьмовства и алхимии следует поручить магистру изящной словесности Майнстрему Щековских?

Зал мгновенно разразился бурной овацией и возгласами одобрения.

– Принято единогласно! – прогремел верховный магистр. – На этом внеочередное заседание магистров считаю закрытым! А вы, господин Щековских, загляните ко мне через час. И даже не думайте опаздывать!

* * *

Столица великого государства, простирающегося от окраин Западных Гор до берегов северных морей, – величественный город Лупхоллен. Предание гласит, что имя своё город получил благодаря странствующему трубадуру. Согласно легенде, он был так поражён красотой представшего перед ним пейзажа, что в буквальном смысле вылупил глаза. За этим нелепым занятием он и был замечен местными жителями, не преминувшими, однако, поднять бедолагу на смех (что, согласно общепринятой версии событий, свидетельствует о весёлом и добродушном нраве местных жителей). Название прижилось. Такова официальная версия. Но ведь мы с вами помним, что история должна отвечать вызовам современности…

Словом, зайдите в любую харчевню, и вы сможете услышать иную версию событий, в которой, кстати, также принимает непосредственное участие безвестный трубадур. Так, например, вам расскажут, что бедняга много дней спускался по отвесным склонам северных гор, рискуя сорваться в бездонную расщелину или погибнуть под камнепадом. И только надежда увидеть чудесный замок, который, как он где-то слышал, был прекраснее и величественнее всего, что когда-либо доводилось видеть человеку, поддерживала несчастного в тяжёлых испытаниях. Каково же было разочарование трубадура, когда его утомлённому взору предстала крепость из плохо отёсанного серого камня, обнесённая со всех четырёх сторон высоченной стеной и окружённая рвом. Местные жители готовы поклясться, что «лупхоллен» на родном языке трубадура означало не что иное как грязное ругательство. Нельзя же восхищаться чем-то с таким выражением лица, будто только что проглотил земляного червяка.

Как бы то ни было, трубадур отправился дальше, а неосторожно брошенное им слово осталось и прижилось. Более того, чем ближе наблюдательный путешественник знакомился с городом, тем более находил подтверждений обоим вариантам происхождения его названия.

Жители этих мест, действительно, не прочь повеселиться в любой удобный (а чаще неудобный) момент. Для чужестранца, впервые оказавшегося в Лупхоллене, главная задача – не заблудиться и поскорее найти дорогу, ведущую к замку или хотя бы из города; а для местного жителя нет ничего забавнее, чем отправить путника в противоположном направлении. Учитывая, что это развлечение чрезвычайно популярно у горожан, скитаться можно до позднего вечера. А жители Лупхоллена тем временем заняты обсуждением насущных дел:

– Здорово, кузен Виги! Как дела у тебя в лавке?

– Неплохо, Давен, очень неплохо! Сегодня ко мне заглянул какой-то ротозей, так я продал ему головку прошлогоднего сыра.

– Ту, что отпугивала мышей в подполье?

– Её самую! Да ещё сказал, что такого изысканного кушанья и при дворе не подают! Я потом отправил его прямиком к твоей харчевне, дескать, это лучший из постоялых дворов в городе!

– Так это твоим тухлым сыром пропах весь мой хлев! Ох и задал бы я тебе трёку, кабы не три золотых монеты, что я сумел выудить с этого бедолаги за постой!

– Три монеты? Ах ты старый пройдоха!

– Я вот что подумал, Виги… У нашего крёстного дочь на сносях, деньжата лишними не будут, так я, пожалуй, завтра отправлю этого болвана к нему. Старик-то уж придумает, как нагреть на простофиле руки! Главное, чтобы он не заплутал и не покинул наш город раньше, чем мы успеем опустошить его карманы!

А заплутать на улочках Лупхоллена было проще простого! Местные зодчие не отличались оригинальностью мысли. Впрочем…

Здание университета славного города Лупхоллена, разительно выделялось на фоне прочих незамысловатых строений. Присмотревшись, внимательный глаз наверняка заметил бы, что университет будто разрастается кверху, а пытливый глаз (особенно если ему приходилось когда-либо заглядывать в учебники точных наук) непременно отметил бы, что подобная конструкция, судя по всем существующим законам физики, не может отличаться устойчивостью. Однако в природе много загадок. Так, к примеру, обычный полосатый шмель ввиду своего тучного телосложения, и сообразуясь с законами воздухоплавания, не должен летать. Хрупкая же кувшинка, страдающая от нападок гусениц и им подобных вредоносных тварей, может выдержать вес взрослого и вполне себе упитанного человека. Что ж, видимо, ни шмель, ни кувшинка точных наук не изучали. Как, судя по всему, и архитектор, возводивший здание университета в Лупхоллене…

Приёмная верховного магистра Триангулюра Эксесса располагалась в башне южного крыла университета, и добраться туда стоило изрядного труда. Сейчас уже доподлинно не известно, кто и когда занимался её возведением, но фантазии зодчему явно было не занимать. Кажется, что он предпринял всё возможное, чтобы проход в башню больше напоминал поиск выхода из лабиринта: крутые лестницы, неожиданно упиравшиеся в глухие стены, бесконечные арки и неизвестно каким образом умещавшиеся в башне широкие залы с высокими сводчатыми потолками.

По жестокой иронии магистр Эксесс терпеть не мог опозданий, которые (по вполне понятным причинам) случались с его посетителями регулярно. Кара верховного магистра была жестокой и следовала незамедлительно. Убедиться в этом успел и магистр Майнстрем, поэтому на сей раз он предусмотрительно обосновался в приёмной за полчаса до назначенного времени. Юноша ёрзал на жёстком неудобном стуле, теребил манжету и не без трепета прислушивался к трубному басу магистра Триангулюра, доносившемуся из-за тяжёлых дубовых дверей.

– Мозет быть, изьволите чаю, магистр Майнстрем?

Жакулюс Диподикай был секретарём верховного магистра и полной его противоположностью. Маленького роста, щупленький, немного шепелявый человечек неопределённого возраста был всегда любезен и внимателен к посетителям. Не понятно, как Жакулюсу это удавалось, но только его никогда не касалась карающая длань всемогущего (в стенах университета) верховного магистра, более того, Триангулюр даже никогда не повышал на него голоса. Возможно, конечно, магистр по достоинству ценил расторопность и исполнительность своего секретаря (хотя такая способность у начальствующих особ представляется весьма и весьма маловероятной), однако куда более провдоподобным видится поистине «волшебное» воздействие на верховного магистра чая, которым регулярно потчевал его заботливый Диподикарий.

– Спасибо, господин Жакулюс, но беспокоиться не стоит. Ч просто посижу тут и подожду немного… – ответил Майнстрем.

– Не стоит? Вы так думаете? – секретарь внимательно посмотрел на руку магистра Щековских, которая безуспешно пока пыталась оторвать хлипкую петлю на мантии. – Ну что зе, полагаю, вам лучше знать.

От его слов магистр Щековских занервничал ещё больше, если, конечно, такое в принципе было возможно. Пальцы Майнстрема всё энергичнее теребили тесьму. И, наконец, их старания увенчались успехом, и петля оторвалась. Магистр озадаченно посмотрел на оставшуюся в ладони петельку, зажал её в кулаке, а потом спешно сунул в карман.

– А что? Вам что-то известно, господин Жакулюс? – спросил Майнстрем с невозмутимым, как ему представлялось, видом.

– О, нет! Не перезывайте! Так, мозет быть всё зе чаю? Знаете ли, магистр Папавер дал мне соверсенно замечательный успокаивающий сбор. Я и сам его завариваю.

– Спасибо, но всё же не надо, – Майнстрем принял расслабленный вид.

В его представлении это выглядело так: сесть, закинув ногу на ногу, обхватить колени пальцами, сцепленными в замок, подёргивая при этом ногой, словно пытаясь сбросить с неё сапог.

– Что зе, как знаете, магистр, как знаете, – вздохнул секретарь.

Жакулюс отодвинулся от своего стола и мгновенно пропал из виду. На долю секунды Майнстрему показалось, что секретарь попросту провалился.

– А я себе позалуй сделаю чашечку… – Жакулюс появился из-за стола, и оказалось, что массивная столешница очень точно отмеряет его рост, – Тут есть специальная приступка! – ответил на вопросительный взгляд магистра секретарь.

– Это совершенно недопустимо! Слышите меня? Совершенно! – послышался громовой голос из-за дверей.

Майнстрем инстинктивно вжался в стул, а его нога задёргалась, словно в лихорадке.

– …У этого чая такой… – продолжал, как ни в чём не бывало секретарь. Но договорить он не успел. Майнстрем рывком выхватил чашку из его рук и сделал большой глоток, – …вкус… – выдохнул озадаченно секретарь.