Цвет греха. Белый

Айзек…

Как он может быть настолько бездушным? Что такого младшая Янг ему сделала, чтобы быть настолько жестоким? А может я просто-напросто банально забываю, с кем имею дело? Жду гораздо больше, нежели следует. Обманываюсь его сдержанным поведением вчерашним вечером и его оказанной мне помощью в сложной ситуации. Он ведь ни разу не хороший. Именно такой – циничный и безразличный ко всему миру. А я… я просто ему нужна для достижения своей меркантильной цели. Не мне он помогает на самом деле, а себе. Никак иначе.

– Прекрати, – замечает моё состояние сидящий за рулём. – Всё нормально с ней будет. Не в первый раз.

Моё сердце стучит чаще.

Не в первый раз?

Что ж…

Это почти объясняет такое его поведение.

Наверное.

Да и…

– Ещё десять минут назад ты сам пожелал, чтобы она просто сдохла и не отнимала твоё драгоценное время, – ехидничаю. – Что, совесть проснулась?

Ага, как же!

– С чего бы? – пожимает плечом Айзек. – Но ты же в любом случае не вытащишь из своей задницы благородное шило со всем своим засунутым туда сердобольством и милосердием, так что, можешь считать, что я вынужден.

Презрительно фыркаю.

– Я и без тебя бы справилась, бездушный ты кусок… – огрызаюсь, но не заканчиваю, по крайней мере, не так, как планирую изначально, – бетона, – смягчаю в итоге.

Не до ругани и обзывательств сейчас. Тем более, что моё мнение Айзека и так не особо интересует.

– В самом деле? – вопросительно выгибает бровь и открыто насмехается, повернувшись в мою сторону, окидывая меня демонстративно придирчивым взглядом с головы до ног. – Ты даже одеться забыла, солнышко. И я сейчас даже не про трусы, – задерживает взор на моих босых ступнях. – Или может, ты прихватила с собой мой бумажник, просто его не видно, потому что спрятала его… хм… куда? – продолжает смотреть на меня, но уже с показательно откровенным интересом.

Он сам, в отличие от меня, сидит куда более одетый. К спортивным штанам добавляется белая футболка и кроссовки той же расцветки. Скорее всего, упомянутый им бумажник тоже при нём, в одном из карманов. Нечего мне, в общем, на это сказать. Отворачиваюсь к боковому окну. Мне определённо необходимо успокоиться. Хотя и тогда не сдерживаюсь:

– О, так тебе откровенно плевать на то, что будет с твоей сестрой, но типа не плевать на то, что будет со мной, – фыркаю. – Я же вроде как пока твой необходимый актив, – заканчиваю ядовито, невольно хватаясь за цепочку на своей шее, сжимая до боли в суставах своё бывшее обручальное кольцо.

Стоит представить себе, что я могла бы оказаться на месте Анны, а он – вот точно также бы отреагировал, просто развернулся и ушёл, оставив меня наедине с моими проблемами, как становится… больно? Нет, не потому, что я жажду новой помощи или внимания с его стороны. Просто… что? В глубине души я понимаю Анну? Возможно, что так. Иногда боль внутри нас настолько сильна и необъятна, что толкает нас самих на самые странные, нелепые и ужасные поступки. Например… взять и выйти замуж за первого встречного ублюдка или же попытаться наложить на себя руки.

– Что-то вроде того, – самым циничным образом подтверждает мои слова Айзек. – Раз уж теперь ты официально считаешься моей женой, я как минимум обязан позаботиться о том, чтобы ты не угодила в какие-нибудь идиотские неприятности, оставшись одна в пока ещё чужом для тебя месте.

– О, это так мило с твоей стороны, – язвлю встречно.

Я не знаю, какая именно боль живёт внутри Анны, что подтолкнула её на подобное и, если честно, не уверена, что хочу узнать наверняка… но всё равно, вместо того, чтобы отпустить парочку другую новых колкостей, переключаюсь на свои мысли и спрашиваю:

– Ты сказал, это произошло с ней не в первый раз. Значит, знаешь, почему она это сделала?

Айзек… молчит. Зато очень отчётливо скрипит руль под его крепко сжавшимися пальцами.

– Продолжай в том же духе, и тогда я решу, что проблема именно в тебе, – усмехаюсь. – В том, что жестокий сводный старший брат женился и тем самым разбил сердце своей младшей влюблённой сестрёнке.

Жалею о сказанном в тот же миг. Но в воздухе виснет слишком много напряжения, чтобы забрать свои слова обратно. Тем более, что скрип руля под мужскими пальцами повторяется, а выражение лица Айзека становится каменным и до того мрачным, словно я ударила точно в цель. Идеальное попадание по самому больному месту, которое только возможно найти в нём.

– Да ладно, серьёзно? – шалею я от собственных выводов. – Кстати, если ты вдруг не в курсе, нечто подобное попадает в тот же разряд новостей, о которых стоит предупреждать заранее – до свадьбы, как то же возможное наличие детей, – язвлю в довершение.

Вот теперь Айзек отмирает.

– Опять херню несёшь, – прибавляет скорость и остаётся таким же мрачным. – Она всего лишь взбалмошная девчонка, которой вечно не хватает внимания, и которая готова на любую тупость, чтоб все думали только о ней. В случае с тобой, как посмотрю, это очень даже хорошо срабатывает.

Скорость автомобиля всё выше и выше. Неудивительно, что до города мы добираемся очень быстро, и получаса не проходит. Нужное нам здание – настоящий контраст на фоне большей части промелькнувших мимо строений, выглядит совершенно новым и современным, как с постера к сериалу про скорую помощь.

– Подожди здесь, – сухо командует водитель, прежде чем покинуть салон.

Через тридцать шагов он скрывается за разъехавшимися стеклянными створами, а мне ничего не остаётся, как действительно его ждать, в очередной раз медитируя на то, дышит ли пассажирка на заднем сидении. Хотя хватает меня ненадолго. Айзек так и не возвращается, когда трое человек в медицинской форме целенаправленно приближаются к нам, после чего вытаскивают девушку и забирают с собой. Разумеется, следую за ними. Те же тридцать шагов.

– Далеко собралась? – с явным упрёком возникает на моём пути Айзек, преграждая собой дальнейшую возможность пройти.

– Всего лишь хочу убедиться, что с ней действительно всё будет в порядке, – вздыхаю тоскливо.

Шагаю в сторону, но манёвр оказывается неудачным.

– С ней всё будет в порядке. Всё, что от тебя зависело, ты уже сделала, остальное оставь на них, – вновь преграждает он мне дорогу. – Лучше надеть это, – протягивает мне… тапочки.

Одноразовые. Такие обычно дают пациентам в реанимации. Не знаю, где Айзек сам их достаёт, но при виде подобия обуви мои босые пальчики на ногах поджимаются собой, напоминая о собственном безрассудстве. По крайней мере, асфальтовое покрытие под моими ступнями до этого момента уж точно не ощущалось настолько жёстким и грубым.

– Я не собиралась вмешиваться, всего лишь хотела постоять в сторонке и посмотреть, – ворчу на такую его категоричность.

Не собираюсь отказываться от предложенного, но взять не успеваю. Собеседник не отличается терпением. Перехватывает свою ношу иначе, заодно и меня саму. Единственное, с чем я действительно справляюсь – это шумно выдохнуть, прежде чем сильная рука поднимает меня и тащит обратно к машине. Не внутрь.

– Если тебе больше нечем заняться, можем просто поговорить, пока ждём, в палату к ней пока всё равно не пустят, – усаживает меня прямиком на капот.

Ещё секунда, и мои босые ступни наконец прикрыты. Им же. И тапочками. Жест выглядит настолько заботливым и милым, на контрасте с тем, кто его совершает, что невольно смущаюсь, тут же мысленно ругая себя за подобную реакцию.

– И о чём нам с тобой разговаривать? – ворчу, отворачиваясь.

Слезла бы с капота и вовсе отошла, но собственное положение не располагает. Не тогда, когда этот качок вольготно устраивается между моих разведенных в стороны колен и отодвигаться не планирует. Наоборот. Придвигается ко мне ещё ближе, чуть склонившись ниже.

– Например, о том, насколько хорошо и крепко ли ты сегодня спала, – заявляет тихо и вкрадчиво.

И ох уж этот его голос!

Отзывается мириадами знойных мурашек по моим позвонкам. А может, вся проблема вовсе и не в нём, а в том, о чём именно он говорит. Память моментально подсовывает каждое мгновение сегодняшнего утра. На мне снова будто нет обуви. И не только её. Рубашки тоже. Я перед ним будто вообще полностью голая оказываюсь, настолько неудобно и некомфортно становится.

Получается, Айзек вовсе не спал, как я тогда решила?

– Понятия не имею, о чём ты говоришь, – отзываюсь куда более резко, нежели стоит.

Тем самым себя лишь выдаю. Если бы реально не имела ни малейшего понятия, то сказала бы что-нибудь совсем иное, куда более нейтральное, и уж точно не с такой интонацией. Вот и высокомерная насмешка на мужских губах демонстрирует то же самое.

– В самом деле? – склоняется ко мне ещё ближе.