Глазами маски

– Сестра? Что? У Азраила есть сестра? – удивился Квентин.

– Первый раз слышу, – холодно добавил Хэпи,

– Так вот, я сказала Азраилу, что звонит его сестра. – Сола развела руками. – О, если бы вы могли видеть в тот момент его глаза… – прошептала она.

– Что ты ей богу, не сцена, – скривился Хэпи.

Квентин смущенно улыбнулся, бросив на него робкий взгляд осуждения.

– Что ты имеешь ввиду, Сола?

– …С какой болью, злобой и ненавистью Азраил смотрел на меня…

Он произнес: «Ее зовут Заретта». И, как умалишенный, выбежал из комнаты. Квентин хотел было что-то сказать, но Хэпи его опередил.

– Вот только не надо опять говорить о его чувствительной душе актера.

– Да я и не думал… – тот пожал плечами.

Послышались шаги, и в пролет теневой стороны сцены вошел

Вальсам, перебирая в руках четки из черного камня. Он всегда носил их с собой. Особенностью этих четок была немота. Блестящие камешки не издавали никакого стука и оттого навевали на окружающих мистический ужас.

– Что? – спросил он как всегда нежно и страшно, обводя глазами троих, сидящих на полу, – Почему вы здесь? Перерыв давно подошел к концу.

Квентин кашлянул.

– Стихами поперхнулся? – Поинтересовался Хэпи.

– Репетиции никто не отменял. – Вальсам смотрел испытующе. – Так почему?

– Подождите, у человека рифма в горле застряла, он свое выдаст, – продолжал Хэпи.

Вальсам бросил недовольный взгляд в его сторону:

– Одни цветные слова и бледные роли.

Хэпи передернуло, колючие мурашки поползли по спине. Он пересилил неприятное чувство, как всегда, приступом голоса:

– По всей видимости, других ролей я не достоин. Все в вашей власти. Я без минуты король, – руки его похолодели, он смотрел прямо в глаза Вальсама и не мог ничего в них разобрать.

* * *

На лестнице привычно горели свечи. Золотой воск струился по ступеням, отражая в зеркальной глади трепет пламени. Слышалось тихое поскрипывание дерева, словно от чьих-то невидимых шагов, но никого не было. Мирное дыхание тишины изредка перемежалось звоном капель. Темнота сгущалась вокруг лестницы, не в силах ее поглотить. Заретта проснулась. Испуганное дыхание отдавало в голове тяжелым стуком. Пытаясь хоть что-нибудь вспомнить из недавнего сна, она опять закрыла глаза, но образы ускользали слишком быстро. Заретте часто снились подобные сны. Подменяя ее настоящие воспоминания – вымышленными, подходящими по контексту тем или иным сюжетам, эти сны были настолько реальными, что, случалось, за одну только ночь Заретта проживала сотни жизней. События в них перепутывались, линии главных героев не запоминались. Однако каждый раз, закрывая глаза, девушка ждала этих снов, чувствуя себя на месте зрителя или читателя, перед которым открывается замысловатый сюжет. Выбитая таким образом из русла привычной реальности, Заретта нередко ловила себя на мысли, что ее настоящая жизнь намного скуднее красками той, что во снах. К тому же Заретта была одинока, пусть этого она и старалась не замечать. Однажды поверив, что рядом с ней когда-нибудь непременно появится нужный человек, она смягчала свое одиночество уверенным ожиданием. И то рассыпалось, теряя угрожающий вид.

– Письмо, – вспомнила Заретта. Она схватила со стола чашку холодного кофе, прижалась к ней горячими губами и сделала глоток. Горькая влага прояснила сознание. В дверь позвонили. В задумчивости Заретта прошла в прихожую и открыла. Перед ней стоял Азраил.

* * *

О прошлом Вальсама говорили шепотом. Никто ничего толком не знал, но весь театр относился к режиссеру с таким уважением, что нельзя было даже и помыслить его прежние годы в неблаговидном свете, а в каком-либо другом – не хватало воображения.

– Если ты король, то кто я тогда? Бог? – Вальсам пристально смотрел в глаза Хэпи.

– Нет, зачем? – выкрикнул тот из боязни, что его голос опустится до шепота.

– Ты хочешь быть богом? – Вальсам рассмеялся ужасным нежным смехом.

Хэпи резко опустил глаза в пол. Вальсам замолчал, ожидая ответа на вопрос.

Повисшая пауза начала раздражать Хэпи. Он наконец овладел привычным голосом, не допускающим сомнений:

– Вы, кажется, на это место уже нашли достойного. – Ему было неприятно: впервые Вальсам говорил с ним, как с равным, без броской повелительной интонации, но шутя, играя, и не о нем.

– Азраил – ведущий актер труппы, – напомнил Вальсам.

Черные камешки четок беззвучно отстукивали секунды.

Хэпи сжал губы:

– Значит, все-таки – шут… – произнес он тихо.

Однако Вальсам расслышал его:

– Если хочешь, джокер – сильная карта, – ответил он с чуть уловимой усмешкой. Черные камешки продолжали равномерно падать, выбрав уязвленное сердце Хэпи своим суфлером. Сола и Квентин беспомощно смотрели друг на друга, не находя в себе сил вмешаться.

Вальсам прошелся по ворчливому паркету и остановился перед Хэпи:

– А как же Гордас? Он тоже метит в боги?

На паркет ступила нога Верти:

– Ну, это уже, простите меня, язычество, – пробасил он с монашеской интонацией.

– Вот актер. Который день все из роли не выходит, – скептически заметил Хэпи.

– Согласен. Верти, это уже глупо… – аккуратно произнес Квентин.

– Глупо? – Верти со вздохом сел на колени перед Квентином, положив железный крест рядом с собой. – Зато правдоподобно. – Он заискивающе улыбнулся Вальсаму, ища в том поддержку.

* * *

Рыжеволосый юноша шел вперед. Дыхание теперь не причиняло боли. Стены колодца, наподобие лабиринта, расступались перед ним, выстраивая все новые и новые коридоры, пока не завели в тупик. Податливое пространство воспротивилось его шагу, не пропустив дальше. Он коснулся огня – оранжевые змеи зашипели, кусая длинные бледные пальцы. Он попытался сделать еще несколько шагов, но стены по-прежнему не расступались.

– Эй, – позвал кто-то.

Рыжеволосый юноша обернулся. Перед ним стоял человек.

– Кто вы?