Дары и гнев Ледяного короля

Полковник поднялся и с неожиданной прытью кинулся на Кеннета. Бреннон уклонился от широко раскрытых «объятий» и пнул противника в голень, а затем врезал прикладом в челюсть. Шрайбер без единого крика упал на палубу, а оно метнулось снова, справа – и за спину, Бреннон круто развернулся следом за ним и вслепую спустил курок. Над «Аберрейн» пронесся пронзительный крик, и оно исчезло.

Капитан опустил глаза. Чуть дальше, около фок-мачты, темнело пятно. «Аберрейн» протестующе застонала, и Бреннон с разворота двинул полковнику кулаком по физиономии. Шрайбер рухнул как подкошенный, и Кеннет навалился на него всем весом. Дробби пришлось выпустить из рук, чтобы связать полковника его же кушаком. Бреннон обмотал его ноги шнуром с мундира и заткнул Шрайберу рот платком. Затем Бреннон подобрал дробби, снял фонарь с крюка над дверью и подошел к пятну крови. Оно было темно-пурпурным, матово-блестящим и напоминало стекло.

«Проклятие!»

Теперь этой твари снова придется подкрепиться, хотя она и так ни в чем себе не отказывает.

«Здоровый аппетит, мать твою!» – злобно подумал капитан. Пять человек заперлись в кубрике, десятеро – в трюме, девятерых Бреннон охранял, как сторожевой пес. Кеннет обернулся к полковнику. Десятый, хрипло дыша, пытался прожевать кляп. Есть ли теперь смысл беречь полковника? Раз уж его один раз укусили… Кеннет нахмурился, припоминая деревенские байки о дирдайле – прекрасных бледных дамах, которые подкреплялись кровью своих кавалеров.

Что, если полковник сейчас превратится в такую же кровососущую тварь? Капитан потер подбородок. Если бы люди становились упырями с одного укуса, то в мире уже проходу не было бы от вурдалаков. А этот здоровяк явно страдает полнокровием, и небольшое кровопускание… Неужто, чтобы довезти девятерых, придется скормить твари десятого? А почему нет? Правда, чутье подсказывало капитану, что кровосос с такими аппетитами едва ли ограничится одним полковником, пусть даже и столь крупным.

«Может, если сунуть этой падали наживку, то она клюнет, и тогда…»

Но что тогда? «Аберрейн» может лишь помогать ему, все остальное придется делать самостоятельно. Бреннон взглянул на полковника – его глаза были пугающе пустыми.

– Нет, это просто неслыханно! – кудахтала фрау Лидманн, обмахивая дочь платочком. – Какое хамство! Какая грубость! Я сделаю все, чтобы у этого животного отозвали капитанский патент!

Старик-ученый поправил пенсне. Молодая учительница зевнула и закуталась в шаль.

– А что случилось-то? – спросил столичный юноша. Медики тихонько квасили в уголке салона, не отвлекаясь на мелочи жизни.

– Мне кажется, на борту оказался преступник. Опасный, – сказал старичок. Женщины замерли.

– Преступник? – Голос фройлен Лидманн взвился к верхнему «си».

– О боже, – сказала учительница. – Как хорошо, что капитан нас разбудил! Нас могли бы перерезать в каютах по одному! Герр, вы думаете, капитан его поймает?

– Нам нужно надеяться, фройлен, – сказал ученый.

– Неужели это герр полковник? – покачала головой фрау Лидманн. – А с виду такой приличный человек! С крестом Георга!

– Мошенников полно, – покровительственным тоном ответил молодой человек из столицы. – Этих крестов из стекляшек вам любой понаделает. Полковник, кстати, единственный отсутствующий.

– Я слышала, что его попросили помочь с бутылочкой снотворного, – сказала фройлен Лидманн. – Женским голосом. – И она обвиняюще уставилась на рыжую учительницу. Девушка покраснела от возмущения.

– Я прекрасно сплю и никогда не пользуюсь снотворным!

– Это вы так говорите, – презрительно возразила мать старой девы. – Откуда мы знаем, что вы не лжете? Опоили, сняли брильянтовый крест и спрятали… где-нибудь. Наверное, и сообщника привели.

– Я всегда ложусь ровно в десять! И к тому времени, когда полковник вас оставил, уже наверняка спала!

– Это все слова, причем ваши и никем не подтвержденные, – фыркнула фрау и замкнулась в гордом молчании. Учительница, не находя достойного ответа, комкала шаль. Мужчины благоразумно помалкивали. В наступившей тишине раздался робкий голос поэта:

– А что происходит?

Пояснить, что происходит, немедленно решили все. Больше всех старались мать и дочь, глубоко оскорбленные тем, что оказались «в обществе воров, убийц, пиратов и неотесанных мужланов».

Поэт доверчиво переводил взгляд с одного пассажира на другого. Гвалт достиг наивысшего эмоционального накала, и тогда старый ученый, выхватив у священника книгу, с размаху грохнул ею о стол. От неожиданности пассажиры утихли. Ученый перевел дух. Испытанный способ угомонить студентов на лекции не подвел и тут.

– Господа. Дамы. В конце концов, если капитан запер нас в салоне, то, значит, у него была на это веская причина.

– Конечно, – желчно отозвалась фрау Лидманн. – Думаю, наш багаж – вполне достаточная причина.

Старичок утомленно вздохнул.

– Фрау… простите, не имею чести быть представленным… будьте же последовательны. Поскольку наш багаж находится в трюме, то мы в любом случае никак не сможем повлиять на его судьбу. И кроме того, если вы обвиняете в воровстве эту фройлен, совершенно, кстати, напрасно, то какой же тогда смысл обвинять еще и капитана?

– Почему это напрасно? – надменно осведомилась фройлен Лидманн. – Я сама все прекрасно слышала! Она подкараулила полковника у двери и заманила к себе. Бутылочка у нее, видите ли!

Рыжеволосая учительница покраснела от обиды и уже открыла рот, как старичок хладнокровно заметил:

– Сначала вы сказали, что слышали просто женский голос.

– Да, – едко отозвалась старая дева. – Вы же не будете утверждать, что это был мой собственный голос? Кроме меня и матушки здесь только одна, с позволения сказать, женщина – вот эта особа.

Учительница вскочила.

– Фройлен!

– Но даже если вы воровка, то это ни в коей мере не оправдывает капитана. Риадский пират!

– Послушайте! – вмешался столичный отрок – ему показалось, что учительница сейчас заплачет, а он смертельно боялся женских слез. – Когда полковник вышел, было почти полдвенадцатого, а если фройлен говорит, что спала…

– Дело не в том, что фройлен говорит, – сказал старичок. – Двери ее каюты выходят на корму, где я находился почти с десяти и до тех пор, пока капитан не привел меня в салон. Уверяю вас, после того как в десять фройлен погасила свет и заперлась изнутри, дверь ее каюты не открывалась.

– То есть вы хотите сказать, – застенчиво спросил священник, деликатно вернув себе книгу, – что на корабле есть еще одна женщина?

Пассажиры примолкли. На бриге было девять кают – одна капитанская и восемь пассажирских. Все пассажирские каюты были заняты, оставалось предположить…

Ночное небо потемнело до странного, чернильного цвета. Капитан, присев на корточки у двери в салон, заряжал дробби. На парадном мундире старшего лейтенанта Дейрского флота ее величества было двенадцать серебряных пуговиц. Две он уже использовал.

«Приятно ощущать себя спасителем человечества», – кисло подумал Кеннет. Надвигалась гроза, старушка «Аберрейн» предостерегающе поскрипывала такелажем. Бреннон выпрямился и взглянул на небо. Качка ослабела, но затишье перед грозой будет недолгим. Нет ничего гаже, чем ловить кровососа на мокрой палубе под дождем. Особенно печалило то, что никаких гроз в это время года Дессен не знал. Бриг вдруг содрогнулся, захлопали паруса, и надсадно заскрипели мачты. «Аберрейн» жалобно застонала.

Бреннон стиснул зубы: при надвигающейся грозе и поставленных парусах бриг рискует переломать мачты, но выпустить команду на палубу – это все равно что сервировать шикарный обеденный стол. Кеннет взглянул на полковника Шрайбера – тот лежал на палубе и тяжело, сипло дышал. Капитан понятия не имел, как далеко все зашло. Он неуверенно оглянулся на салон: возможно, его всего лишь пытаются увести прочь от беззащитных пассажиров.

Стон «Аберрейн» почти перешел в крик, и Кеннет понял, куда надо бежать. Он бросился к штурвалу и выругался: штурвал крутило, «Аберрейн» возмущенно скрежетала. Ее заставляли забирать круче к ветру, ведя в открытое море. Если две ночи пути до Шеллингхерста еще оставляли пассажирам и матросам шанс уцелеть, то в открытом море, в грозу, капитан не сможет спасти никого.

Кеннет пальнул в воздух над штурвалом. Ввысь унеслось что-то темное и скрылось в парусах. Бреннон, стараясь не думать, что оно может прыгнуть сверху, взялся за штурвал. Бриг гулко вздохнул. Капитану никто не помешал – это была всего лишь уловка, чтобы убрать его от салона. Или гнусных тварей было две… Нет, тогда бы он уже был трупом. Но насколько разумны кровопийцы? В легендах говорилось об их умении насылать туман, безумие и управлять погодой, однако способны ли дирдайле на стратегическое планирование?

Капитан выровнял курс, направился к дверям салона и замер в нескольких шагах от цели – оно сидело над распластанным по палубе телом полковника. Черное и серое, что-то сгорбленное, но отдаленно напоминающее человека. Кеннет рванул дробби из-за пояса, но оно почуяло движение и ринулось прочь. Две серебряные пули рассекли ночь, на палубу упало несколько пурпурных капель, слабый стон растаял в парусах, гулко грохнуло в темном небе, и брызнул дождь. Бреннон опустился на колено перед телом полковника. Шрайбер был смертельно бледен, но еще дышал. По его шее за воротник стекала струйка крови.

Дверь снова распахнулась, и в салон, пошатываясь под тяжестью Шрайбера, ввалился капитан Бреннон. На них изумленно воззрились все бодрствующие пассажиры.

– Врачей сюда! – сипло гаркнул Кеннет. – Тут кровопотеря… А, ну их к черту!

Молодые медики уже сладко спали, и едва ли их покой потревожил бы даже бортовой залп. Бреннон свалил полковника на диванчик, поспешно освобожденный поэтом, и обернулся к пожилому ученому:

– Эй, герр… как вас…