Не отпускай моей руки

Не своими руками, так руками других?

Эллия думала об этом весь остаток дня, думала всю ночь, не могла заснуть в горестных мыслях. Думала весь следующий день. Она вспоминала лицо этого Арольда, его кашель стоял в ушах, его отчаяние всё воскрешала и воскрешала память.

Бедный… Бедный Арольд. Как же плохо ему сейчас, как больно, каким бессильным и замученным он выглядел, когда ей пришлось оставить его. Она помнила его потерянный шёпот. «Помогите мне…» Он взывал о помощи, он просил её помочь ему. Он говорил, что только она, Эллия, жалеет его здесь, и больше никто.

И она помнила, хорошо помнила те дни болезни его, когда и сама в отчаянии уговаривала Ролта отпустить пленного, освободить от цепи и перевести под крышу, к огню. Помнила, как просила Нанн помочь хоть чем-то, как и сама помогала держать лампу, когда кухарка растирала ему грудь тёплым жиром барсука. Каким беспомощным он был тогда, каким голосом, полным боли и тоски, он звал свою маму…

Эллия жалела его, она переживала за него, она молитвенно просила за него Господа, она сама проверяла его состояние в дни болезни, она поила его горячим молоком и вином с травами, укрывала одеялами.

И вот сейчас он просит у неё помощи! Сейчас он просит отпустить его! Сейчас он хочет, чтобы Эллия помогла ему бежать из Андора!

Но как, как она может это сделать?!

Она не всесильная, её приказов Ролт слушаться не будет, он даже на время болезни цепь эту не снял. Он же выполняет только приказы графа и его личные распоряжения. Чтобы снять эту цепь, нужен кузнец и его инструменты. Да и вывести пленного из замка незаметно – это немыслимо! Эллия бессильна помочь ему. И зря он просит её об этом.

А ещё через день приехал гонец от графа Годвина. Его кормили на кухне, и Эллия, пробежав письмо от отца глазами, хотела узнать больше, чем написано, и задавала вопросы. Оказывается, армия ещё стояла у Агмара, но раненых уже отправили в Андор, и дорогой гонец обогнал их верхом.

– Сколько они ещё будут там?

Гонец – молодой, уставший от долгой дороги парень – хлебал овощной суп и смотрел на молодую госпожу с еле заметной улыбкой: он не ожидал, что она сама будет лично задавать ему вопросы.

– Я не знаю, миледи, сколько они ещё простоят там. Слышал слухи, что милорд ждёт армию из-под Оранта, ну, вроде как, на генеральное сражение, что ли…

– И? Это правда?

– Ну-у, – гонец пожал плечами, облизывая ложку, – это же слухи, миледи… Я не знаю… Я же не офицер.

– А как вообще все держатся? Что творится в войсках? Какое общее настроение? Это ты знаешь? Что простые солдаты говорят?

– Солдаты? Да устали уже все! Среди войск много раненых, многих, конечно, отправили уже сюда, но… – Сокрушённо покачал он головой, прикрывая тёмные глаза. – Граф злой очень – не подходи!

– Злой? – Эллия нахмурилась.

– Очень, миледи.

– Почему?

– Ну-у… – снова пожал плечами гонец, – мы проиграли, они выбили нас… И графиня отказывается от переговоров, хоть и сын её в плену… Я видел его на улице, у колодца… – Дёрнул подбородком за спину, и Эллия насторожилась. – Это граф приказал посадить его на цепь?

– Да, конечно… – выдохнула она шёпотом.

– Она упрямая, эта графиня Орант, я как-то – случайно совсем! – слышал, как граф ругался на неё… Извините, конечно, это не моё дело, но… – Гонец опустил голову виновато и посмотрел на госпожу исподлобья.

– Что? Говори!

– Она не хочет идти на уступки даже притом, что её сын у нас, вон он, – снова мотнул головой за плечо, – на цепи сидит, как пёс дворовый. – Усмехнулся. – Тоже, поди, упрямый, как мамочка его…

– И что граф, он очень зол на графиню и её сына? – Эллию же интересовало одно, она хорошо помнила отчаяние и боль молодого графского сына. Она переживала за него.

– Ну да, миледи, зол… очень зол. Ещё в первые дни, я помню, Аделл тогда письмо в Орант отвозил от милорда, чтоб графиня прочитала и ответ дала… Она же так и выгнала его без ответа… Милорд сразу разозлился, я там был, я всё сам видел… Тряс этого мальчишку за шкирку, а он ещё что-то спорить начал… Ну-у, – устало прикрыл тёмные красивые глаза гонец, – вот граф и Аина позвал…

– Аина? Это он его резал и пальцы ему ломал, да?

– Ну, я сам не видел, я только слышал, как он орал… А потом они со стен стрелять начали, и граф отправил его в Андор… Но я не думал, что он прикажет его вот так, на цепь…

– Ладно. Обедай и отдыхай.

Эллия, озабоченная новостями, ещё раз перечитала письмо от отца. Через несколько дней в Андор прибудут тяжелораненые воины. Она должна принять и позаботиться о них. Многие сейчас едут верхом или даже идут пешком. Надо встретить их по дороге, чтобы помочь. Нужно приготовить места здесь, позвать монахов из монастыря святого Якоба, там хорошие лекари. Да и местный госпиталь и свои служители церкви андорской тоже пусть помогают.

О, надо собрать подводы, все свободные руки, нужна ткань для перевязок, лошади, монахи-лекари… Нужно сегодня же всё организовать, а с утра отправлять людей навстречу раненым… Сколько работы! Сколько забот прибавится теперь!

Хорошо, что вчера в Андор пришли монахи-паломники, надо попросить их остаться и помочь. Они не откажут, не должны отказать.

Да, и ещё этот Арольд не идёт из головы. С ним-то что делать? Неужели отец не смягчится к нему? Так и оставит его на цепи, что ли, за упрямство матери? Он-то ни в чём не виноват! За что его было пытать и мучить?

«Ох, отец, зачем ты так с ним обошёлся? Если мать его такая упрямая, он-то не должен за это страдать! О, Господь Милосердный, почему столько боли вокруг, зачем? Зачем люди мучают друг друга? За ради чего? И эта война… Зачем она была нужна? Сколько ещё страданий, сколько боли, сколькие ещё умрут от ран здесь, в Андоре…»

И все эти солдаты, что будут тут, все, кто потерял друзей, сеньоров, кто переживать будут боли и потери, будут срываться на нём, на этом несчастном Арольде. Он же один здесь из Оранта будет. Ещё и гляди, чего доброго, точно столкнут его в колодец и утопят или побьют, пока он на цепи и за себя постоять не может.

Эллия вздохнула на все эти тревожные мысли.

______________

Уже после обеда в Андор прибыла первая группа раненых. Это было всего четверо человек, приближённых одного из баронов с юга, они привезли своего сеньора на носилках, привязанных к верховым коням, поэтому дорогой обогнали всех. Уставшие, злые, они, проходя к кухне, заметили Арольда и собрались у колодца.

– Это кто у нас тут такой? Ну-ка, ну-ка, голубчик, иди-ка сюда… – один из рыцарей, что старше остальных, заговорил первым.

Арольд сразу заметил, что гербы на их дублетах явно не орантских земель, значит, андорских, и попытался уйти за колодец, сразу же почуяв опасность для себя. Но не успел. Один из прибывших смог наступить ему на цепь, и Арольд споткнулся, упал на колено, потеряв равновесие. Попытался подняться, но ему не позволили – один из тех, кто подошёл и наступил на цепь, успел склониться и дёрнуть цепь на себя, роняя пленного на бок и на локоть.

– Отбегался, щенок, на цепочку посадили, чтобы не упорхнул, к мамочке не сорвался…

Арольд перевернулся на спину, оттолкнулся на руках от земли и нахмуренно глянул на тех, кто стоял перед ним.

– Ну, иди сюда, маленький.

Его потянули за цепь на себя, но Арольд упёрся ногами в землю, воткнул каблуки сапог, и громко выкрикнул:

– Отвалите! Оставьте меня в покое!

– Ого! Ничего себе! – Рыцари сопровождения засмеялись, видя отчаянность положения графского сына. – И куда ты теперь денешься? Недоумок! Правильно граф на цепь тебя посадил. Я бы так тебя и не кормил, сучонка, за всё, что твоя мамаша нам устроила…

Дёрнул цепь на себя с такой силой, что Арольд не удержался и упал на землю спиной, ударился затылком, хорошо, на плечах плащ был, и он смягчил удар. Но зубы всё равно прикусили язык до крови.

Не успел Арольд опомниться, как его уже подняли на ноги и трясли теперь за грудки. Этот, самый старший из них, наверное, был ранен в грудь, болевая бледность хорошо угадывалась через его многодневную щетину. И он усердствовал больше всех, а когда Арольд, закрываясь, просто машинально ткнул его предплечьем в грудь, принеся боль, вспылил, ударил в ответ по лицу раскрытой ладонью, разбивая губы. Шепнул зло:

– Держи свои руки при себе, мелкий ублюдок…

– Я – не ублюдок, – выдохнул Арольд в ответ, – мои родители графской крови… И я… – Но его перебили, не дав договорить, остановили второй пощёчиной.