Слеза Будды

– Хотелось бы от вас услышать подробности.

– Я ничего не знаю.

– С какой целью вы приходили к директору антикварного магазина? – продолжил допрос Никишкин.

– Он сам меня пригласил. Хотел просто повидаться (мы с ним давние знакомые), а заодно и со своей новой помощницей познакомить. Послушайте, а какое это имеет отношение к убийству?

– Здесь я задаю вопросы, а вы отвечаете, – произнёс он, по-моему, самую банальную фразу, без которой не обходится ни один следователь.

– Если это для вас так важно, его помощница Зина может подтвердить мои слова.

– Она уже дала показания. Только Зина ушла из магазина около половины девятого, а вы остались. Это так?

– Да. Всё так и было.

– С какой целью вы задержались у жертвы?

– Чтобы проконсультироваться по поводу одной вещи. Мне не хотелось это делать при посторонних людях. Кстати, эта вещь осталась у Бориса Львовича. Он обещал на следующий день показать её знакомому ювелиру.

– Что за вещь?

– Серёжка в виде виноградной грозди, увитой змеёй.

– Вот. Уже теплее, – удовлетворённо произнёс следователь, будто получил важную для следствия информацию. – Так и запишем: пришла, чтобы сдать на продажу антикварную вещь.

– Я так не говорила, товарищ следователь. Прошу не искажать моих слов. Я сказала, что была приглашена Борисом Львовичем в гости, а заодно решила проконсультироваться по поводу семейной реликвии. Предлагать её на продажу совершенно не входило в мои планы.

– Кстати, не припоминаю такой вещицы в описи предметов антикварного магазина.

– Скорее всего, она осталась в сейфе Бориса Львовича, – с надеждой предположила я.

– Там тоже ничего подобного обнаружено не было. А кстати, почему вы вдруг решили консультироваться с антикваром по поводу этой вещи? – поинтересовался следователь.

– Нашла в шкатулке старинную серёжку, которая когда-то принадлежала моей прабабушке, и решила поинтересоваться, представляет ли она какую-нибудь ценность, – ответила я, подумав, если сейчас буду рассказывать историю реликвии со всеми подробностями, то углублюсь в такие дебри, из которых едва ли смогу выбраться.

– И что он вам ответил?

– Что серёжка не представляет особой ценности, но он покажет её на всякий случай своему приятелю-ювелиру.

– Как зовут этого ювелира?

– Я не спрашивала.

– Допустим, вы ушли от антиквара в девять часов вечера, – продолжал Никишкин. – Куда вы пошли потом?

– Я же вам уже говорила – домой.

– Может быть, вас кто-то из знакомых видел по дороге?

– Вряд ли. Во всяком случае, я никого не встречала.

– Каким видом транспорта вы добирались?

– Пешком.

– Насколько мне известно, вы живёте за Двиной.

– Да.

– В тот вечер и всю ночь шёл сильный дождь. И вы хотите сказать, что пошли домой, на окраину города, да ещё в непогоду, пешком, в то время, когда ещё ходил общественный транспорт? Я уже не говорю о том, что можно было вызвать такси.

– Именно поэтому я и заболела.

– Тем более непонятно, почему вы пошли пешком в такую непогоду, рискуя заболеть.

– Хотела привести свои мысли в порядок.

– Значит, вы были чем-то огорчены?

– Вам не кажется, что моё душевное состояние вас не касается.

– Ещё как касается, голубушка. Вы даже не представляете себе, как касается, – обрадовался он и стал что-то записывать в свой блокнот. – Я же понимаю, вы ведь не какая-нибудь закоренелая преступница, притом представительница благородной профессии, призванная спасать людей, а не убивать. Убить человека – это не хухры-мухры. Есть над чем задуматься.

– Что вы такое говорите? Я никого не убивала. Да и мотива у меня не было. Борис Львович был очень близким мне человеком, – ответила я и зарыдала, не в силах больше сдерживать своих эмоций.

– Видали мы таких артисток, – произнёс Никишкин. – Совершат преступление, а потом прикидываются невинными овечками. Только овцы оказываются в волчьей шкуре.

– Кто вам дал право меня оскорблять? – взяв себя в руки, выпалила я.

– Никто вас не оскорбляет. Я всего лишь подозреваю вас в убийстве. Во-первых, у вас нет алиби, во-вторых, вы – последняя, кто видел жертву живой. А что касается мотива, был бы человек, а мотив найдётся, – криво усмехнувшись, ответил Никишкин. – Если ещё обнаружатся ваши отпечатки пальцев в квартире жертвы, вам светит как минимум пятнашка.

– Можете даже не сомневаться. Они там обнаружатся. Ведь я была в гостях у Бориса Львовича. Вам не кажется, что настоящий убийца непременно позаботился бы о том, чтобы их там не было! – крикнула я ему вдогонку, когда следователь уже выходил из палаты.

– Как только позволит ваше состояние, встретимся в КПЗ, – произнёс он с иезуитской улыбкой, обернувшись, не обратив на мои слова ни малейшего внимания.

У меня взяли отпечатки пальцев, а к наружной двери палаты приставили милиционера. Я отказывалась верить своим глазам и ушам. Мне казалось, что всё это происходит не со мной.

Вечером зашёл Рихтер.

– Татьяна Павловна, что здесь происходит? – озабоченно спросил он. – От кого вас охраняют?

– Это общество охраняют от меня, – ответила я и опять разрыдалась.

– Ничего не понимаю. Расскажите всё по порядку.

– Меня обвиняют в убийстве Бориса Львовича, – всхлипывая, произнесла я.

– Что-о? Борис Львович убит?