Время лилипутов

Засунув руку в отворот халата и порывшись у себя в лифчике, мать достала замусоленный тряпичный сверток из которого извлекла стопку мятых рублей.

– Я тут все посчитала, должно хватить. И документы вот, держи, – мать вынула из шкафчика и протянула ей обернутые в пожелтевший от времени прозрачный полиэтиленовый пакет все ее документы: паспорт, аттестат и свидетельство об окончании курсов кройки и шитья, – завтра поедешь. До райцентра на автобусе. Оттуда на поезде до Москвы, он каждый день идет, там на другой поезд пересядешь, до Иркутска. До Новозаветинского монастыря там уже с божьей помощью доберешься, брата найдешь. Не забыла – он при постриге имя Феофил взял? За меня с отцом помолись и домой возвращайтесь. Даст Бог, успеете отца живым повидать.

Ольга ошарашено посмотрела на лежащие деньги и документы. Это был тот самый, долгожданный шанс наконец-то уйти из дома. Наверное, что-то похожее мать прочитала в ее глазах, потому что тут же положила руку на деньги, прижав их к столу.

– Подожди.

Подойдя к стене, она сняла икону Макария Мирославного.

– Клянись на святом лике, что вернешься.

– А если я не хочу никуда ехать? – сделала попытку закончить беседу Ольга.

– А я тебя и не спрашиваю, курва. Это твой дочерний долг мне как матери. Целуй икону и клянись, что вернешься, сделав все, как я тебе поручила.

Мать гневно ткнула ей в лицо иконой.

– Клянусь, – Ольга вскользь провела губами по деревяшке и осенила себя крестным знамением.

Мать с довольным видом повесила икону обратно над лампадой. Спокойно отдавая Ольге деньги и паспорт.

– Завтра с утра и поедешь. Вещи сама собери, какие надо, а я к отцу пошла.

Когда она покинула комнату Ольга долго сидела, уставившись на икону, пытаясь встретиться с взглядом изображенного там лика. Но святой, как будто смущаясь, отводил от нее свои печальные округлые глаза, отчего накопившееся раздражение только нарастало.

Икона была старой и досталась им еще в войну. В октябре 1941 года, когда мимо села проходили отступающие части, один шустрый солдат, заглянув во двор, выменял у бабки продукты на подобранную им где-то икону. Соседки, которым он перед этим предлагал обмен, не согласились, лишь только бабка, выросшая в поповской семье, не смогла от святого лика отказаться. Отдала солдату хлеба и сала, сколько в доме нашла. А заодно и сама отдалась в сарае на сене, не устояв, когда крепкое мужское тело рядом почувствовала. Тем более служивый оказался на редкость настойчивым, не способным принять отказ от одинокой тридцатипятилетней перестарки, живущей на краю села. Бабка потом даже не могла толком объяснить, было ли это по взаимному согласию или он ее все-таки снасильничал. Так мать Ольги потом и родилась, посреди войны. Об этой истории в семье не принято было говорить, пока бабка перед смертью сама, взяв Ольгу за руку, не рассказала все в тончайших подробностях, наверное, пытаясь исповедоваться, таким образом, перед родными. Стыдясь того, что даже имени солдата не спросила. Помнила только, что глаза у него голубые были и треугольники сержантские на петлицах.

Давно уже практически перестав верить в Бога, Ольга все равно почему-то не могла решиться нарушить данную клятву. Воспринимая религию, как какую-то хроническую болезнь, с которой можно бороться, можно купировать симптомы, но нельзя вылечить до конца. Закусив губу и вытерев выступившие слезы, она встала из-за стола, чтоб помыть посуду, продолжая обдумывать предстоящую поездку. Опыта в подобных путешествиях у нее не было. За все время ей только один раз, в возрасте десяти лет, повезло съездить с родителями на море. Отец тогда получил путевку от профсоюза в санаторий на черноморском побережье. С тех пор это и был для нее самый запоминающийся отдых, в память о котором сохранилась фотография с обезьянкой на руке и несколько красивых ракушек. Море маленькой Ольге тогда показалось пугающе огромным, а дорога долгой и увлекательной, как, наверное, и любая другая дорога для детей. В остальное время дальше райцентра она не выезжала.

Закончив с посудой и выйдя на пыльный двор, Ольга прошла в покосившийся курятник, подпертый несколькими досками, где легко поймав первую попавшуюся курицу, вынесла ее в огород, и, положив на используемую для этих целей колоду, топором отрубила голову. Подняв курицу за ноги, она подождала, пока стечет кровь. Посмотрев на трепыхающееся тело, Ольга почему-то увидела в этой курицей себя, решив, что если она отсюда не уберется, то ее судьба будет ничем не привлекательней, чем у беспомощной птицы. Зарубив таким же образом еще две курицы, она принялась их ощипывать, окуная по очереди в заранее приготовленное ведро с горячей водой.

Освободилась она уже поздно ночью. Собрав сумку в дорогу и улегшись в постель, Ольга долго ворочалась под тонким покрывалом, всё планируя как ей быть. Потом поднявшись, достала из-под матраца деньги, которые там прятала и еще раз их пересчитала. Было чуть большее чем ее зарплата за месяц. Положив деньги на место, она вновь попробовала заснуть. Во сне ей почему-то явился Макарий Мирославный, одетый в пиджак председателя колхоза с висящими на нем медалями. Святой что-то ей говорил, но она не могла услышать что именно, а потом он захохотал и исчез, погрузив в кромешную тьму и полностью лишив дальнейших сновидений.

Проснулась она уже по дребезжащему звонку старого зеленого будильника с разбитым стеклом, который мать с вечера завела на семь часов утра. Следом за звонком в комнату заглянула хмурая мать,

– Собирайся, давай, хватит валяться.

Это было первое, что Ольга услышала в этот день. Умывшись и позавтракав приготовленной матерью яичницей, плавающей в большом количестве жира вытопленного из сала на чугунной сковородке, Ольга нерешительно посмотрела на собранную сумку.

– С отцом не забудь попрощаться перед дорогой, а то мало ли…, – махнула рукой мать, развернувшись и отправившись в спальню.

Пройдя следом за матерью, Ольга посмотрела на лежащего в кровати сморщенного и жалкого человека. Он ответил ей усталым взглядом с такой же обидой, и злобой, какая бывает у несправедливо побитого пса.

– О, доча, – прохрипел он, скорчившись от боли, – пришла на батьку больного посмотреть.

– Я к брату съезжу, в гости его позову, – отрезала она ему в ответ.

– Хорошее дело. Давненько я Толика не видел. Помню, как он раньше со школы придет и если двойку получит, то сразу в комнате за шкафом прячется, чтоб мы его не видели, – с каким-то умилением стал рассказывать отец, никогда не уделявший воспитанию детей времени, – зато если пятерку, то еще от двери хвастался. Зря он в эти попы подался, работал бы у нас в колхозе на тракторе, как человек. Говорил я ему…

– До свидания, – прервала эти воспоминания Ольга. И, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.

Взяв сумку и проверив, не забыла ли она документы и деньги, в том числе, те которые раньше прятала под матрасом, Ольга, покинув дом, не спеша направилась к автобусной остановке, находящейся у края села, рядом с проходящей мимо дорогой в центр. Шагая вдоль деревянных заборов, с лающими за ними собаками, она почти ничего не замечала, полностью погрузившись в свои мысли, пока раздавшийся за спиной велосипедный звонок не заставил ее подпрыгнуть от испуга.

– Помочь?

Повернувшись, она увидела своего бывшего одноклассника Олега, с сигаретой в зубах, в тельняшке с голубыми полосами и спортивных штанах ехавшего позади нее на стареньком велосипеде, про себя удивившись произошедшим с ним разительным переменам. Последний раз, когда она его видела, пару лет назад, это был довольно скромный тихий парень, с русыми волосами и умными широкими глазами, увлекающийся авиамоделированием и радиоделом. Он даже пытался в выпускном классе за ней приударить, пару раз приглашая в кино и на танцы, но Ольга сразу же строго это пресекла, боясь навлечь на себя гнев родителей. Сейчас на нее с не по возрасту жесткого лица смотрели холодные колючие глаза зрелого мужчины, а под тельняшкой рельефно проступало сильное возмужалое тело. Говорили, что он недавно вернулся из армии, в чем Ольга тут же смогла сама убедиться, заметив синеющую на его плече расплывшуюся татуировку с парашютом, горами и какими-то непонятными буквами. Воспитанная в строгих традициях Ольга не принимала все эти рисунке на теле, считая подобное уделом опустившихся отбросов, вроде освободившихся из тюрьмы уголовников. Головой он кивнул на сумку.

– Да она не тяжелая, – тут же принялась оправдываться Ольга, которая хотя и была не прочь избавиться от груза, но считала необходимым соблюсти определенные приличия.

– Давай, не скромничай, – спрыгнув с велосипеда и перехватив ручки сумки, он тут же примостил ее сзади на багажник велосипеда, прочно обвязав веревкой. При этом Ольга ощутила исходящий от него терпкий запах пота и стойкого перегара. Надо же, с раннего утра уже пьяный, осуждающе подумала она, ненавидя из-за отца алкоголь и всех, его употребляющих.

– Чем занимаешься? – спросила она, для поддержания разговора, когда они пошли дальше.

– Да так…дембель праздную.

– А ты где служил?

– За речкой одной, – неопределенно отмахнулся Олег, смотря куда-то перед собой.

– Ну, где? – настойчиво решила добиться своего Ольга.

– В Афгане, – мрачно процедил он в ответ, – может, слышала?

Ольга удивленно подняла взгляд на своего бывшего одноклассника. Она, конечно, слышала, что в Афганистане идет какая-то война, последнее время об этом стали все чаще говорить по телевизору, но не думала, что это может коснуться кого-то из ее знакомых. В ее понимании, после Великой отечественной войны ни в каких войнах советские граждане участвовать больше не должны. Поскольку их окружал стабильный мир.

– И как там? – заинтересованно спросила она, проходя мимо уличной колонки с водой.

– Нормально. Лучше расскажи, куда сама собралась? – перевел разговор на другую тему Олег, явно не желающий обсуждать свою службу.

– К брату мать послала съездить, домой позвать, отец плохой, попрощаться с ним хочет.

– А Толик что, все так же в монастыре каком-то, попом?

Олег с Толиком близко никогда не дружил. У Толика вообще почти не было друзей, так как его, постоянно ходящего в церковь и соблюдающего посты и заповеди, в селе считали немного не от мира сего. Некоторые даже в открытую крутили пальцем у виска, за его спиной. Но то, что Толик стал попом и живет в монастыре, знали все, поэтому Олег не был исключением.

– Да, – стыдливо призналась Ольга, не любящая обсуждать выбор брата.

– Может и правильно сделал, – вдруг неожиданно зло произнес Олег, о чем-то задумавшись.

Дальше они долгое время шли молча. Лишь приближаясь к остановке, Олег снова ожил и стал расспрашивать у нее про одноклассников. Большинство из них по-прежнему оставались в селе. Лишь некоторые переехали в район или в Тулу. И только Ленка Приходько окончив какое-то строительное училище в районном центре, переехала в Москву, где сейчас, пишет, учится на инженера.

– А ты что делать думаешь? – спросила у него Ольга, завершив делиться имеющейся у нее информацией.

Олег как-то недобро ухмыльнулся и скривил губы,

– Не знаю еще. Отец в колхоз зовет на машину. Но я пока еще не решил.

Став на остановке под бетонным козырьком, держащимся на толстых кирпичных стенах, Ольга почувствовала себя неловко. Олег, сняв с велосипеда ее сумку, уходить не торопился, а о чем говорить с этим взрослым и чужим мужчиной она не знала.