Умолчи, считая тайной

Он, с горящими огнём щеками и ушами, рванулся из машины, забыв отстегнуть ремень. Василиса со смехом отцепила торопыгу, напоследок ласково щёлкнула по носу. И в момент касания брат снова ощутил исходящий от её кожи запах – тонкий парфюм, ничего больше. Да, с воображением у нас всё в порядке. С сочинениями тоже.

За пряник… да тут тонны таких печатно-глазированных маловато будет! Интересно, а мама знает, чем на самом деле зарабатывает на неплохую жизнь её дочь, успешная и высокооплачиваемая сотрудница ателье модной одежды?

Помогать они мне будут… При мысли о само?й возможности такой помощи щедрое на пакости воображение тут же в подробностях нарисовало «везде рыженькую» девушку. На одежду воображения не хватило. Особенно тщательно выписанным оказалось как раз это «везде». Фигура «помощницы» – точь-в-точь как у сестры, а лицом она почему-то очень смахивала на противную характером, но привлекательную наружно одноклассницу, задаваку Симку Мильнер. Только та – не рыжая, а каштановая, во всяком случае на голове.

А ты, сестричка, тоже оказываешь такую помощь застенчивым скромникам вроде меня? Обихаживаешь, наставляешь? Посвящаешь в мужчины, даёшь путёвку в половую жизнь?.. Многим несмелым помогла обрести уверенность в себе? Или в тебе… Сколько их, поначалу робких, прошло через твою чёрную постель?.. Ведь это тоже часть доходной работы, способ снискания хлеба насущного. А у той, твоей рыженькой, братик есть?.. Старший или младшенький, как у тебя? Ему ты тоже помогала?.. И перед тем он краснел, а она рассказывала о тебе, нахваливала: и славная ты, и чистая… чёрненькая везде.

До поезда оставалось полчаса, он успел сбегать в обменник и магазин, купил бутылку водки, пачку сигарет, кусок колбасы. Продавщица в винно-водочном отделе окинула встрёпанного румяного парнишку скептическим взглядом, собираясь отшить явно несовершеннолетнего. Муха предвосхитил вопрос о паспорте и, пользуясь безлюдьем, выложил на прилавок тройную цену. Ассигнации исчезли, паспорт не понадобился; выгодная для одной из сторон сделка состоялась.

Вагон экспресса на три четверти пустовал, можно прилечь покемарить, можно ходить по проходу хоть на руках. В удобном мягком кресле тут же потянуло в сон. Генка воровато огляделся, достал из рюкзачка припас. Отвинтил крышку, хотел отпить из горлышка – не смог. Откусил колбасы, прожевал, проглотил, попытался снова. Нет. Не идёт. Да ну её…Завинтил непочатую бутылку, катнул по полу под кресло. Она, побулькав, через минуту выкатилась обратно. Намёк понял.

И третья попытка не удалась – попав в рот, жгучая жидкость вызвала спазм глотки, от рвотного позыва глаза за?стило слезами. А может, и не от этого, а по совсем другой причине?.. Он встал, сходил в туалет и оставил сорокаградусную там. Не идёт ему – пойдёт кому-то другому, умеющему не краснеть и не плакать по пустякам. Вернулся на своё место и, едва сев, провалился в сон.

Это был не сон – тяжёлое, мутное наваждение. Они с сестрой никуда не уезжали.

Она, увидев «полуродного» брата сидящим на парковочном блокираторе, загадочно улыбается, берёт за руку, ведёт в подъезд, впускает в квартиру. Там, ни слова не говоря, раздевает его догола, раздевается сама, и снова за руку, как когда-то водила еле-еле научившегося ходить малыша Генусю, подводит к чёрной кровати.

Ложится, притягивает к себе. Её нагота слепи?т. Безупречны линии шеи, плеч, бёдер… вздымаются на вдохе словно вылепленные античным скульптором алебастровые полушария с крупными вишнями сосков. Так вот откуда твоё новое имя!.. «Я – черри!» – будто шепчет одна налита?я пороком ягода, ей страстно вто?рит другая. Взгляд магнитом тянет к миниатюрной впадине пупка и ниже – к мелко завито?му тёмному треугольнику лона.

Прелюдия и начало обряда посвящения в мужчины куда-то потерялись из памяти. Зато отчётливо сохранились упругая прохлада грудей в ладонях, его дилетантские торопливые толчки, её ритмичные встречные качания. «Ещё… ещё… ещё!..» Чей это шёпот, переходящий в крик? Кто кричит – она или он?..

За миг до разрядки женщина, безошибочно чувствуя приближение финала, выгибается под ним всем телом. Сжимает его плечи тонкими пальцами, оставляя вдавленные следы ногтей, издаёт протяжный горлово?й стон. Дальше – тишина. Блаженство… Стыд.

Запах пота, разогретых гениталий и спермы.

Он очень хочет спросить: «Скажи пожалуйста, а ты так убедительно со всеми своими Иса?ми кайфуешь?.. Или это шоу – только для меня? Нечто эксклюзивно-родственное?» Хочет, но не спрашивает – просыпается.

О боже!!!.. Какой ужас!.. Скорее, бегом в сортир – избавиться от испорченных трусов… И оставленный там сосуд пригодится – огненная вода поможет пережить кошмар.

А водочка-то уже тю-тю!

Глава четвёртая

2012

Телефон сестры ответил не вдруг. Гена снова и снова набирал номер, понимая тщетность своих усилий. И когда уже отчаялся, длинные гудки сменились её голосом. Прозвучало: «Извините, я сейчас не могу ответить на ваш звонок. Перезвоните позже или оставьте сообщение после звукового сигнала». Трёхсекундная пауза, писк. Можно говорить.

– Васька, это я. Сообщи, знаешь ли чего про маму. Она, случайно, не у тебя?

На её автоответчике наверняка сотни сообщений, предложений и запросов – постоянные клиенты, транзито?рные пользователи, разовые посетители… Пока она прослушает, пока ответит – жизнь пройдёт. Дошло: сама мысль позвонить сестре возникла от усталости и голода, не иначе. Почему он решил, будто она должна что-то знать? Василиса – вещь в себе, до матери ей давным-давно нет никакого дела. С чего бы вдруг в женщине, выбравшей себе жизнь среди дорогих покупных вещей и дешёвых продажных чувств, пробудилась забота о маме? Есть другой путь, проще и надёжнее.

Общегородская справка больниц – учреждение востребованное в любое время суток, и дозвониться туда непросто. В конце концов удалось выяснить: пациентка Муханова госпитализирована неделю назад в областной противотуберкулёзный диспансер. О состоянии справляйтесь по телефону…

Справочные стационаров ночью не работают, а приёмные отделения о состоянии больных ничего не знают и справок не дают. Делать нечего, ждём утра. И лучше не звонить – ехать прямо туда. А сейчас – спать, и поскорее.

Ага, спать… В пустом пузе бормочет, кишка за кишкой гоняется. Голодным особо не уснёшь. Надо перекусить, чем бог пошлёт, и на боковую. На ночь есть, конечно, вредно, и ужин следует отдавать врагу, особенно если завтрак и обед состоялись в положенное время. А если нет?

К тому же пиво, при всей его калорийности, неслабо возбуждает аппетит. В общаге жрать было нечего, и дома, как с прискорбием констатировал поздний возвращенец, тоже. Холодильник, универсальный спаситель и кормилец, ожиданий и надежд не оправдал. Белый ящик стоял приоткрытым и безнадёжно пустым. Сетевой шнур заброшен внутрь, чтобы дверца не захлопнулась, выключенный агрегат не провонял и не заплесневел. Всё понятно. Отдать врагу нечего.

Кухонные шкафчики тоже порадовали мало. Мука есть, макароны и кру?пы есть, соль и сахар в наличии. Больше ничего. Овсянку сварить, что ли? А мама? Чем она-то питалась?!

Муха ощутил запоздалые угрызения совести – какого хрена не позвонил раньше? Не в еде дело – просто узнать, как и чем она живёт. Посреди океана, в тундре и пустынях, даже на орбите люди находят способы связаться с родными, проявить – не заботу, так хоть внимание. А он, свинтус…

Вот тут его словно кто огрел дубиной по нетрезвой башке. Идиотина! Мама в больнице, с туберкулёзом, а ты о чем, козлёнок, думаешь?! Ку-ушать захотел, лягу?ш-путешественник? А кровь на раковине – откуда? И на полотенцах в бельевой корзине? Это уже не просто туберкулёз, а нечто похуже, пусть и той же этиологии. В наше время кровохарканье – ископаемая редкость, только в жутко запущенных случаях, и наблюдается чаще всего у так называемых асоциальных элементов. Проще говоря – у откинувшихся зэков, получивших особо ценную палочку в бесплатное приложение к изрядным срокам.

Там, в тюремных и лагерных лазаретах, их, безусловно, лечат… лечить – одно, а вылечить – совсем другое. Для этого нужны дорогие препараты, хорошее питание, тёплый сухой климат и много чего ещё. Важно и отсутствие провоцирующих факторов – например, злоупотребления спиртным, наркотой в любой форме, а также курения. Курения, не в последнюю очередь курения. А мама курит давно, ежедневно, упорно и без всякой меры.

Кровохарканье – верный признак фиброзно-кавернозного процесса. Ёлки-палки, как же ты, родная, докатилась до жизни такой? Следы крови – налицо, пациентка Муханова в тубдиспансере, о её состоянии никто ничего не знает. Вот такие, брат, дела. А нам позвонить, а лучше навестить единственного на всём белом свете родного человека недосуг. Год не видел – ерунда, махнём сперва в горы, а там видно будет. У нас, видите ли, друзья, подружки, любовь, шуточки с паучками…

Бог с ним, с ужином. Как шутят гастроэнтерологи, пропагандируя умеренность в еде: «Даже самый плохой голод лучше самого хорошего поноса». Надо спать, утро вечера мудренее.

«Интересно, а с какой стати мама выключила холодильник? Пустоту домашнего хранителя деликатесов объяснить можно – предположим, решила посидеть на диете, благо лето на дворе… вегетарианство нынче в моде. Огурчики-помидорчики, молодая картошечка с укропчиком, прочая морковка… блин, до чего же жрать хочется!.. Так он ведь не просто выключен – отмыт дочиста, стоит как новенький… Странно…»

Перед мысленным взором засыпающего поползли картинки прошлого – давнего и не очень. Валентина Муханова кашляла давно.

– А ну, поворотись-ка, сын! – мать обняла Генку, приехавшего на краткосрочную летнюю побывку, отпустила, упёрла руки в бока и продолжила басом, – Экий ты дубина вымахал!

– Не в строчку, однако! – возразил стоящий на пороге студент, – У Гоголя, по-моему, звучало что-то типа «Смешные вы, сынки, в ваших поповских рясах…» Казакам, мол, шаровары полагаются. Или не так? А потом он ещё драться к ним полез…

– Кто полез?

– Атаман этот, Тарас Бульба. Или я чего-то путаю? Старший, помнится, в ухо ему дал. Он, Остап, пошёл в папашу, шашкой любил помахать, а младший Андрюха – тот больше по бабам, полячку снял симпатичную… батя запрещал, он не послушался, а старый дурень родного сына за такую мелочь вообще замочил. Нравы, я тебе скажу, у хохлов при царе были те ещё!

– Ох-хо-хо! Бедный Гоголь… Будь живой – помер бы со смеху. А так – наверняка сейчас в гробу пару раз перевернулся!

Муханова, весело смеясь, хлопотала вокруг заметно подросшего сына, и вдруг закашлялась, повернулась спиной: «Похлопай». Хлопки не помогли, приступ длился минуты три и прошёл так же внезапно, как возник. Муха тогда не встревожился. Подумаешь, слюной поперхнулась. Бывает. Первая тревога пришла зимой.

– Мама, ты Чехова любишь?

Межсеме?стровый период, как деликатно именуют в ВУЗах короткие зимние каникулы, студент Самарского медуниверситета Геннадий Муханов всегда проводил дома, в Туле. Успевал поколобро?дить с товарищами, поправить того-сего в старой квартире – кран, дверную ручку, ножики наточить…

Как и большинство однокашников, на третьем курсе Генка мнил себя уже врачом. Диплома нет, знаний почти нет, опыта ноль без палочки – неважно. Важнее пробуждающаяся диагностическая интуиция и стремление везде найти ей применение. Среди друзей-одноклассников пациента найти можно, но их мало и неинтересно, подруги-одноклассницы в чистоту намерений не верят и посылают подальше. А послушать, проперкутировать (по-простому простучать) кого-то надо… Где взять учебное пособие? Да вот же оно, пособие – ходит по квартире и кашляет.

– На Антона Палыча потянуло? Похвально. Решил восполнить пробелы по части классики, чтоб не путать Гоголя с Гегелем? Что ж, лучше поздно, чем никогда.

– Не в этом смысле. Конкретнее. «Цветы запоздалые» читала?

– Ты к чему клонишь?

– Не поняла еще? Помнишь, о чём там? И, раз уж на то пошло – зачем наш классик в Ялту ездил и от чего помер? Сознавайся: на флюорографию давно ходила?

– Кашля моего испугался? Брось. Обычный бронхит курильщика. Спать тебе мешаю, да?

Молодые спят крепко, и Мухе мамино сухое перхеканье не мешало. Его больше обеспокоил показавшийся нездоровым блеск в ее глазах, и ещё почудилось – она как будто похудела.

– И всё-таки. Давно?

– Я, Геночка, работаю, не забывай, на предприятии пищевой промышленности. Не основное производство, но и нас, счетоводов, обязывают раз в два года проверяться. Вот скоро опять пойду.