Когда минует август

Когда минует август
Алексей Романов

Казалось бы, о любви уже всё было сказано классиками, и добавить к этой теме отнюдь нечего. Любовные сюжеты наших дней – вроде как переработка до дыр зачитанных Ромео и Джульетты, Руслана и Людмилы, Орфея и Эвридики и так далее. Заведомо прошу прощения у читателя, если и моя история будет отзываться эхом вторичности. Тем не менее я постараюсь подать её под собственным соусом, так как пережил лично и теперь, ещё не остывший от всплеска эмоций, переношу на бумагу.

Алексей Романов

Когда минует август

Глава 1

Меня зовут Антон Молодцов. Мой единственный друг Андрюха, с которым мы дружим с начальной школы, зачастую без тени сарказма зовёт меня Молодец. Разница наших интересов, взглядов, а следовательно и характеров велика. Андрюха парень пробивной, упёртый. Даже имя его звучит, как взрыв петарды – Андррюхаа! Такие люди всегда в центре внимания, им до всего есть дела.

С десяти лет Андрюха интересовался музыкальными инструментами и вскоре выучился играть на гитаре. В старших классах он постоянно таскал её в школу, дабы, не упустив момент на перемене, как бы невзначай начать наигрывать что-нибудь до свиста в ухе заслушанное вроде цоевской «Восьмиклассницы», тем самым собрав вокруг себя девчонок, что ему несомненно подпевали и стреляли глазками.

Девчонки любили Андрюху. Я хотел быть похожим на него. Хотел с такой же лёгкостью притягивать к себе противоположный пол, но тому препятствовала, словно шлагбаум на шоссе, моя застенчивость. Тем более ни способности, ни желания лупить по струнам у меня не было. Были разве что маломальский интерес к поэзии и охота сочинять что-нибудь своё. Я и прежде делал некоторые наброски, но никому о них не рассказывал, даже лучшему другу.

Именно поэзия стала своего рода катализатором на моём пути к сердцу дам. Впервые этот катализатор сработал в десятом классе, когда я не на шутку втюрился в Светку, что сидела буквально за соседней партой. Светка была из богатеньких, отчего особого внимания на меня не обращала. Поэтому удивить её я мог, как мне тогда представлялось, лишь своей изобретательностью. Просто сочинить стихи и томно прочесть их перед предметом своего воздыхания, надеясь произвести впечатление, казалось не более чем глупым предприятием. Оттого, на время оставив своё творчество, я решил прибегнуть к творчеству Владимира Маяковского, коего на тот момент мы проходили по литературе.

Нужно было прочесть наизусть «Стихи о советском паспорте». Подошла моя очередь. Я встал у доски, держа руку в кармане брюк, и уверенно начал незабвенное «Я волком бы выгрыз бюрократизм». На протяжении всего исполнения я не отрывал взгляда от Светки, словно читал свои собственные строки, сочинённые исключительно для неё. Светка же по обыкновению своему не обращала на меня внимания, бросая взор то в окно, то на новенькие ноготочки. Когда стихотворение близилось к концу, а именно к строкам «Я достаю из широких штанин», я медленно направился к своей возлюбленной, всё также не отрывая от неё взгляда.

– Читайте! – громогласно процитировал я классика, достав из кармана самодельный конверт и пафосно бросив его на парту перед Светкой. Только тогда она встрепенулась и растерянно поглядела на меня.

В конверте были мои стихи с признанием в любви. Содержания их я не помню, но после Светлана сказала, что это очень красивые стихи и что у меня талант. Так я покорил первую девушку, весьма одухотворившись своим достижением. Да что там достижением – победой! Победой над личной неуверенностью в себе.

Окрылённый таким успехом, я всё никак не мог поверить, что девушка, пользовавшаяся безоговорочной популярностью в школе, муза, за которой тотчас была готова выстроиться очередь из поклонников, разглядела именно во мне кого-то большего, чем просто зажатого одноклассника. Особенно на фоне моего раскованного друга, который, к слову, тоже был рад за меня, отчего то и дело приговаривал своё привычное «Ну ты молодец!»

Но помимо дел амурных были ещё дела житейские, и подошло время решать, кем я хочу быть. Андрюхе долго мыслить не пришлось, ведь у него с третьего класса было увлечение музыкой. Он вполне успешно поступил в Петербуржское музыкальное училище, где в следствие создал рок-группу, с которой выступал в местных барах. Я же, несмотря на мои литературные способности, завалив экзамены, естественно, не поступил на пресловутый филфак в родной столице Байкало-Амурской магистрали и отправился в армию под Владивосток.

То было лето 2001-го года.

Службу мы оставим за скобками, ибо она никак не влияет на последующий сюжет. Скажу лишь, что после того, как я отправился в войска, Светка перестала отвечать на мои звонки и письма, в отличие от Андрюхи, с которым мы поддерживали связь постоянно.

Вернувшись домой (летом 2003-го), я горел желанием увидеть друга, но он был в Петербурге. Пытался разыскать Светку, но из наших общих с ней знакомых никто ничего не слыхал про неё уже давно.

Я почувствовал себя одиноким. Ни девушки, ни единственного друга в богом забытом городишке не было рядом, а я так нуждался в любви и дружбе после двух изнуривших лет в сапогах да погонах…

Глава 2

Вагон скорого поезда плавно качался, словно на волнах. Второй день кряду я сидел на нижней боковушке, уставившись в окно, и созерцал бескрайнюю степь, сменявшуюся однотипными убогими деревушками с их покосившимися заборами, разрушенными сараями и просевшими от времени избами. Жалко было людей, живших в тех избах, – нищета напополам с ленью делили власть над ними, что было заметно невооружённым глазом. Картина веяла столь дикой тоской, что хотелось зажмуриться и, открыв глаза после, оказаться в волшебном городе, дороги которого вымощены жёлтым кирпичом.

Я ехал в Петербург. Ехал, чтобы встретиться с единственным другом после долгой разлуки, после двух лет армейской рутины и деградации, после месяцев тоски и никчёмности своего существования. Теперь мне казалось, что всё должно было измениться, ведь я ехал в культурную столицу. Ехал в город, воспетый классиками. Ехал, чтобы снова пожать руку и посмотреть в глаза тому, с кем рос долгих одиннадцать лет.

Андрюха, разумеется, знал, что я собирался в гости, и даже позаботился о жилье: однушка, принадлежавшая каким-то его родственникам, часто пустовала по причине постоянных командировок хозяев, поэтому он договорился с ними, чтобы я «присмотрел» за квартирой.

Предвкушая долгожданную встречу, я пытался представить, каковой она случится. Что я скажу другу первым делом? Куда мы с ним отправимся? Сильно ли он изменился? Сильно ли я изменился? Придётся ли нам притираться друг к другу? И ещё с десяток подобных вопросов.

Мысли перекликались между собой, напомнив про звонок накануне моего отъезда.

– Первого числа вечером буду в Питере! – ликовал я в трубку.

– Вот ты молодец! – поддерживал моё ликование Андрюха.

– Так что будь готов! Отменяй все дела и встречай старого друга!

– Стой, ковбой, – Андрей внезапно сбавил обороты и стал очень серьёзным. – А наша дружба достаточно ли крепка?

– В смысле? – растерялся я.

– Ответь на вопрос. Да или нет.

– Да, – ответил я твёрдо.

– Ну так привези с собой чего-нибудь покрепче! – расхохотался друг.

Очнувшись от воспоминаний, из под сиденья я достал рюкзак и, раскрыв его, уставился в содержимое: среди мыльно-рыльного барахла, пары шоколадных батончиков, блокнота со стихами и набора шариковых ручек томилась бутылка скотча, аккуратно завёрнутая в какое-то тряпьё, дабы ненароком не разбилась. Взглядом обласкав бутылку, я вообразил грядущее застолье. Затем вытащил блокнот и принялся за сочинение новых строк.

Примерно так прошли четыре дня пути. Гляделки в окно сменялись тоской, тоска – школьными на пополам с армейскими воспоминаниями, воспоминания – воображениями о встрече с другом, воображения – сочинением стихов. Убивал время перекурами в тамбуре и на станциях. К пятому дню однообразие так вымотало, что казалось, будто я начинал сходить с ума.

Путь в Петербург лежал через столицу, куда я прибыл на шестой день. Там у меня была пара свободных часов, чтобы заглянуть на Красную площадь, в мавзолей, да прогуляться по набережной Москвы-реки. Особо столица не впечатлила. Моя конечная цель была Санкт-Петербург. Город созидания. Город свободы от предрассудков. Город душевной гармонии.

От Москвы до Питера я добрался на электричке. Состав прибыл на Московский вокзал в пять вечера.

Сойдя на перрон, я первым делом набрал Андрюхе (мы заранее условились, что он встретит меня и устроит на квартире), но его телефон был отключён. Сначала я не придал тому значения и решил немного отдохнуть в вестибюле вокзала. Но спокойно на месте не сиделось, нужно было во что бы то ни стало дозвониться до друга. Я сделал несколько тщетных попыток. Начинал нервничать. Обшарпанные стены вестибюля угнетали своей громоздкой архитектурой и скучной отделкой. Оставаться на вокзале было нельзя, иначе я, отчаявшись, сдуру отправился бы домой.

Я вышел на улицу, встретившую меня небольшой площадью и обелиском, за которым высилась огромная надпись «Город-герой Ленинград» на крыше длинного бежевого дома. Необходимо было разведать обстановку. Обелиск я взял за ориентир и отправился налево от него по широкой людной улице.

Всё, что я знал о Петербурге, было вычитано из учебников истории да литературных произведений. Разумеется, я не мог знать ни названий улиц, ни тем более их расположения; и та картина, что открылась передо мной, ни коим образом не давала чёткого понимания, где я находился – в центре ли, на окраине ли, и куда мне следовало идти. Но идти надо было, хотя бы в поисках дешёвенькой гостиницы. Конечно, я не собирался расставаться с надеждой дозвониться до Андрюхи, но перестраховаться всё же стоило.

Вдоль светло-коричневых домов, плавно переходивших из одного в другой; мимо модных бутиков, из которых выпархивали воодушевлённые дамочки, чьи ухоженные ручки, поддёрнутые нежным бархатом, были нагружены всевозможными коробками и пакетами; сквозь запах дорогих духов и дешёвой выпечки я добрался до первого перекрёстка. Указатель сообщал: «Пушкинская улица» (стрелка влево), «Невский проспект» (стрелка прямо). О как! Оказывалось, я передвигался по известнейшей Мекке Санкт-Петербурга, с таким вкусом описанной Гоголем! Осознав эпохальность момента, я принял деловитый вид и отправился покорять проспект.

Мне хотелось всеми органами чувств, каждой клеткой тела ощутить дух Невского с его пышным контрастом, вычурным колоритом и неугасаемой романтикой. Я наслаждался, шагая по тем же местам, где некогда так же прогуливался мэтр отечественного слога – Николай Васильевич Гоголь.

Так я прошёл несколько кварталов, слившись с суетой молодого города.

Проспект пересекал реку: на указателе я прочёл «Фонтанка». Передо мной возник фундамент из гранита, на котором была возведена скульптура укротителя коня. Силач полулёжа, упёршись правой рукой в гранит, левой сдерживал свисавшую сбрую вздыбившегося животного. Через мгновение метрах в ста от меня я заметил фундамент с похожей скульптурой, ещё через мгновение – две скульптуры на противоположной стороне улицы. Я понял, это были четыре части одного ансамбля.

– Ты чё лошадей никогда не видел?! – услышал сзади пьяный сиплый голос.

Я обернулся, но не на звук, а на запах перегара, отвратительно заполнявший пространство в радиусе десяти шагов. Передо мной стоял (точней, старался не упасть) сморщенный седой старик лет шестидесяти, с бородой, росшей клочками, словно кто-то её неистово дёргал.

– Чё ты пял-лишься? – заплетался язык у старика. – Лошадей… говорю… н-не видел ш-шоль?..

– Иди проспись, отец, – я старался держаться культурно и уже собирался идти дальше, но…

– Одни лошади… ик… да львы по ффсему город-ду… – преградил мне дорогу пьяница. – Ло-ша-ди!.. Да львы!.. Ик!..

– Ну и что?

– А то!.. – седой на секунду призадумался, отчего мне показалось, будто он начинал трезветь. – Одно зверьё круг-гом…