Красный подвал

– Был бы яд, себе не наливал бы.

Егор сделал глоток и, сморщившись, выдохнул в кулак.

– О, господи, дрянь та, какая!

– Дрянь, это ваша пепси-кола, а это самогон, настоящий, хороший, я его сам гоню, – в след своих слов дед небольшими глотками испил стакан целиком, и лишь протяжно выдохнул, не морща лицо, принялся заедать картошкой.

– Ты ешь, ешь, чего глядишь, глазами сыт не будешь. Я когда в общежитии жил с женой, дочери в тот момент еще не было, под такую закуску литра три ставили.

– А вы всю жизнь в Москве живете?

– Я коренной москвич, отец мой отсюда, дед тоже, а жена моя из Ульяновска, во время войны она медсестричкой была, на восемь лет меня старше. Сам-то я фронт почти и не видел, в тридцать шестом родился, ко дню победы мне было девять лет. Помню, как прятались по подвалам с мамкой, отец мой и дед погибли на фронте. Егор, а ты в армии служил? Годов та тебе сколько?

Егор выпил самогон и занюхал черным хлебом.

– Двадцать шесть, дед, был я в армии.

– А с глазу, я б тебе меньше возраст определил, – разливая самогон, проговорил дед. – Ну, и как нынче служба? Армию говорят, наглухо развалили.

– Мне, Петр Константинович служба в радость была, я ведь музыкант, в музыкальную роту попал, вместо стрельбищ, полигонов, на репетиции ходил, труба вместо автомата. Да и дом мой рядом был, в самом Екатеринбурге служил.

– Давай! – указал на стакан Петр Константинович.

– Отца толком не помню, исчез куда-то, мать все говорила, с другой семьей сбежал, сама выпивать любила, и рано умерла. Бабушка меня растила, она для меня все делала, а вот пока в армии служил, и ее не стало. – Вел рассказ Егор.

– Чего уехал та? Чего сюда податься решил? – снова разливая самогон по стаканам, расспрашивал дед.

– Я теперь уже и не знаю, обманчив этот город, я в один момент решил, спешил, чтобы не передумать. Я и сейчас надеюсь, что все получится и вот Веру встретил, потом вас, словно не случайно, Петр Константинович, позвольте мне остаться, разрешите попробовать…

– Ты уже остался! – коротко бросил дед, и вместе с Егором опустошили стаканы, он снова принялся разливать самогон.

– Вот Верка моя, странно живет, восемнадцать годов ей, а заниматься ничем не хочет, слоняется с разными компаниями, шайками, совсем испортилась. С этого года в институт идет, может, что из нее и выйдет. Где-то работает, но матери совсем не помогает. Что за жизнь пошла, разве к этому мы стремились, к этому мы шли на протяжении годов и войн? К этому ли? Сволочи, жить спокойно не дают, – Петр Константинович постучал кулаком себе в грудь, – У меня вот здесь щемит, когда телевизор смотрю, передача есть такая «новости», эх и трясти меня начинает, страну в дерьмо превратили.

Дед и Егор продолжали выпивать, с короткими промежутками, закурили. По кухне поплыл табачный дым, проникая в форточку и растворяясь в уличном воздухе. Не заметно на улице стало совсем темно, по подоконнику послышался тихий стук, легкий ветерок шуршал в листве. Стуки усиливались, ни Егор, ни Петр Константинович не замечали дождя, их голоса становились громкими, а слова не разборчивыми, нужные буквы вставлялись не туда, а то и совсем проглатывались. Дед что-то пытался рассказать о войне, но лишь одно слово повторял несколько раз. Затем махнув рукой, встал, стоя выпил самогон из стакана и повторил несколько раз, теперь уже внятно:

– Спать, спать, спать! – и двинулся в сторону комнаты.

Егор поднял свой стакан, но поднеся тот к лицу, вдруг сморщился и, расплескивая содержимое, поставил на место. Он взял вилку и накопал в сковороде несколько картошин, съел, после чего сдвинул все на край стола, и тяжелая голова упала на сложенные, на столе руки.

На улице рассвело, настойчивое пение птиц за окном доносилось сквозь сон, солнечные лучи падали Егору на лицо, щелкнул дверной замок. Егор одернулся от сна и увидел перед собой бардак. Окурки лежали на столе, два пустых графина, сковорода с картофелем, а так же жареная картошка, разбросанная по столу. Он попытался поднять голову, но резкая боль сжимала весь мозг, затекшие руки тряслись, схватив стакан с недопитым самогоном, Егор выпил его одним махом.

– Так, это что здесь такое? – раздался женский голос.

Егор повернул больную голову в сторону коридора и детской улыбкой протянул: – Вера!

– Всю ночь, значит, пили, – оглядывая бардак, сказала она.

– Да мы чуть-чуть, за ужином.

– Я и гляжу, чуть-чуть. Как голова? Болит?

Егор быстрыми движениями потряс головой, это было что-то ужасное, голова дребезжала как будто коробка с битым стеклом. Вера аккуратно собрала кухонные приборы и вытерла стол. Все это время Егор не сводил с нее глаз, в пересохшее горло он постоянно проглатывал слюну. Вера стояла у раковины и домывала посуду, парень оглядывал ее всю с ног до головы, не высокая стройная девушка, со светлыми распущенными волосами, в светлых джинсах с потертостями в местах и в свитере ярко розового цвета.

Она обернулась: – Ну что сидишь? Собирайся.

– Куда? – испуганно спросил Егор.

– Город тебе показывать буду! – улыбнулась Вера.

– Мне это… – с паузами говорил Егор, – в душ нужно.

– Ну, так иди, я же и говорю, собирайся.

Когда Егор вышел из ванной комнаты, Вера сидела в комнате своего деда и что-то ему рассказывала. Егор постеснялся влезать в семейный разговор, почему тихо вошел в кухню. Вслед за ним в кухню прошаркал Петр Константинович и, стукнув Егора в плечо, прокричал в ухо;

– Ну как ты, орел?

– Доброе утро Петр Константинович! Я отлично себя чувствую, как вы?

– Как мы? – дед обнял Веру и будто пропел, – Мы отлично себя чувствуем!

Егор натянуто улыбнулся, тревога продолжала терзать разум, все не понятным образом складывалось в его жизни, она протекала так, что неизвестно чего стоило ожидать от следующей минуты. Он понял, что нервное и беспокойное состояние уснуло только ночью, когда тот был пьян, тогда и казалось, что проблем не существует. Но стоит проспаться, отрезветь для того чтобы вновь оказаться в пучине, в суете сует и лишь одно, девушка Вера, именно Вера, внушала что-то большее, внушала веру ради которой он бросив все, прибыл в столицу.

Сентябрьский день на удивление был теплым, ярко светило солнце, к одиннадцати часам успели высохнуть лужи и исчезли все улики проходившего ночью дождя. Ярко белые облака куда-то спешили, словно корабли, проплывающие по морю, пробегали они по голубому небу. Выйдя из подъезда, Вера немедля закурила, что и предложила Егору. Тот слегка качнул головой, отказавшись от сигареты, трудно было вообще что-то делать после жуткого перепоя, во рту пересохло, и ощущался не приятный привкус.

– Значит так! – остановившись, резко произнесла Вера.

– Как дед, он разрешил тебе остаться?

– Ты знаешь, вчера я понял что разрешил, а вот теперь я думаю, что если это все влияние алкоголя?

– Егор, послушай меня, я говорила с ним сегодня, он согласен, за первый месяц жилья ты можешь заплатить позже, ну а так в начале месяца будешь платить, соответственно в октябре, тебе предстоит оплатить оба. Кормить он тебя не будет, тут уж сам вертись.

– Я все понял, меня это очень устраивает.

– Теперь послушай, что хочу сказать по поводу работы. – Продолжала рассказывать Вера, – Я вчера перекинулась несколькими словами со знакомыми ребятами и кое-что нарисовалось.

Егор навострил свои уши, он был готов взяться за что угодно.

– Есть одно новое кафе в центре, небольшое но, дорогое, так сказать хорошего сорта для солидных гостей. Так вот, мой приятель хорошо знает хозяина, какой-то кавказец, ему нужны музыканты. Ну, я и сказала про тебя. Вообще Боря, просил, чтобы мы вечером подъехали, может, что и получится.

Казалось что боль в голове Егора мгновенно прошла, сосуды расширились сами по себе, улыбка расплылась на лице, ведь он и приехал ради того что – б музыка, имело место быть. Судьба словно сама ложилась в его руки, самым не обычным, волшебным и неожиданным поворотом.

– А сейчас, у нас есть время, пойдем, погуляем, посмотрим город. – Продолжила девушка, – Кстати, ты свой билет сохранил?

– Да, он так и лежит в моем паспорте, а что? – задумался Егор.

– Ну как что? Это Москва, здесь паспорта проверяют на каждом шагу, а у тебя регистрации нет. Если на работу возьмут, пойдем тебе регистрацию делать.