Легкая поступь бытия. Избранные тексты: проза, поэзия, драматургия

– Даже не поверю, что вы хоть раз сыграли вничью.

Крыть было нечем, триумф М. Х. был полным.

***

В 50-ые годы Сабинин писал, что совершенно напрасно критикуют гормональную теорию цветения (М. Х. Чайлахяна), где главный герой – флориген (цитирую по памяти): «на данный момент, это наиболее разумная и красивая теория».

***

В 70-е годы, один из бурных исследовательских периодов жизни, М. Х. очень часто дома за обедом рассказывал про свои опыты и полученные результаты. Все рассказывалось очень понятным и доходчивым языком. М. Х. вообще был очень хорошим докладчиком и оратором. Все мастерство М. Х. отозвалось одной, но весьма примечательной фразой Тамары Карповны: «Как просто и красиво».

Т.К и «Три мушкетера». Мама была их королевой, а папа-любимым наставником. Слева направо: Генрих Казарян, Хачик Хажакян, Акоп Деведжян. Армения, Парз-лич, осень, 70-е годы.

***

Однажды родители, желая повысить средний уровень своего бытоустройства, поехали по предложению маминой любимой ученицы Людочки в Зеленоград, покупать там кухню. Было холодно, зима, мама была в своей шубке и шапке под боярышню. И Людочка рассказывает, что папа вместо того чтобы наблюдать, как грузят шкафы и полки, подошел к ней и сказал: «Посмотри на Т. К. Хороша, правда!» Сейчас уже можно сказать, что маме тогда было под семьдесят…

***

Звенигород, лето. Мы идем с речки, подбегает дачник средних лет, обращается к М. Х. с вопросом:

– А кто это там идет?

Впереди, не спеша, поднимался академик Понтрягин, уверенно двигая палкой перед собой. Папа ответил вопрошающему.

– Надо же, – изумился дачник, – живого академика довелось увидать. И радостный затрусил дальше. Не знал всю меру своего счастья, не знал, что и поговорить удалось ему с живым академиком. А мы не успели его просветить.

***

Защищая весомость и непреходящую ценность фундаментальных наук, М. Х. всегда цитировал слова известного физика Больцмана: «Нет ничего практичнее хорошо разработанной теории». А в конце 70-ых эти слова приписали Брежневу.

***

Кто-то из близких вспоминал, что когда мне было три месяца, мама, указывая на портрет Сталина, говорила:

– Смотри, Машенька, это кровопи-и-и-йца.

И я начинала плакать. Так что неприязнь к тоталитарному режиму я всосала с молоком матери.

***

Мне рассказывали:

– М. Х. своим сотрудникам в лаборатории перед началом опытов говорил: «Пойдите, поставьте свечку в церкви, чтобы все получилось». Понимай, как хочешь: то ли шутил, то ли всерьез говорил. Во всяком случае, молитве «Отче наш» меня именно папа научил.

В период юношеского максимализма, я как-то сказала своим родителям:

– Не знаю, как можно жить, когда мужчины подлы, женщины глупы, а дети неблагодарны.

Папа твердо посмотрел на меня и сказал:

– Не занимайся человеконенавистничеством.

А мама добавила:

– Старайся всегда чувствовать внутреннюю радость жизни.

Что сказать, стараюсь…

***

Папа пытаясь отучить курить своего зятя Араика и сына Леву, вывешивал у зеркала плакаты, вроде: «Курение – медленная смерть».

– А мы и не спешим, – отвечали заядлые курильщики и продолжали эту пагубу.

***

Антон Георгиевич Ланг, любимый друг, коллега и оппонент по научным воззрениям, как-то сказал М.Х.:

– Михаил Христофорович, если не дай Бог вернутся лысенковские времена и Вас выгонят со всех мест, Вы вполне можете зарабатывать как тамада.

Мы засмеялись и поддержали это предложение. М.Х был действительно блестящим оратором и мастерски вел и торжественные юбилеи, и дружеские застолья.

***

Первым фильмом тогда для нас нового и небывалого жанра, который мы смотрели по нашему «видику», была картина «Эмануэль». Детей выгнали, звук не могли наладить, и вот так с помехами, но, наверное, из-за этого с особым очарованием напряжения его и посмотрели. Я даже не помню, понравилось ли нам; помню только, что мы очень нервничали, что папа сел в первый ряд стульев, перед нами, молодыми, и никак не хотел уходить. Наверное, каждый думал: вот всыплет нам по-первое. Фильм кончился, папа с неопределенным выражением лица ушел к себе в кабинет. Мы переглядывались. За ужином Араик осмелел и сказал:

– Михаил Христофорович, а мы думали, что Вы нам всыплете за это. Папа ответил кратко и выразительно:

– Ханжой никогда не был.

Потом, подумав, добавил:

– Но вообще-то она, наверное, немного больная.

***

У Федора Эдуардовича Реймерса в те времена была пышная, чуть поседевшая шевелюра и свисающие, как у запорожских казаков, густые усы. Он сидел у нас за столом на Таганке и как всегда рассказывал что-то низким, с раскатами смеха голосом. Томочка, ей тогда было четыре года, долго, затаившись, смотрела на него, а потом сказала чуть дрожащим голосом, обращаясь к бабушке Тамаре:

– А Бармалея нету.

***

В прошлые годы к нам часто приходил молодой друг папы – Гиви Александрович Сонадзе. Они часто вели долгие шахматные баталии, играя и просто так, и на время – блиц-турниры. В дни юбилея Гиви подарил папе кинжал ручной выделки в память о рыцарских турнирах и в знак дружбы: так как твердо знал, что этот кинжал никогда не обратится против Грузии.

***

Очень явственно помнятся прочувствованные речи, веселые пожелания, дружественный гул голосов празднования 1982 года.