Легкая поступь бытия. Избранные тексты: проза, поэзия, драматургия

– Даже завидно, что нам не восемьдесят, – сказал кто-то из молодых.

– Бедные ваши стены, как они выдержат такое количество подаренных картин, – сказал другой.

А уж горячительных напитков было на всякий вкус: и горилка от украинских друзей, и отборные коньяки из Армении, и отменные вина из Грузии, заморские напитки, в их число входили, конечно, всякие джины и шотландские виски. И что же. Речи замолкли – «одних уж нет, а те – далече». На стенах, благодаря усилиям Анечки и ее друзей, висит еще больше картин. Напитки выпиты, и стол убран. Остались эти милые фотографии, такие теплые и щемящие: вот М. Х. дарят таджикский халат, а вот – туркменский, узбекскую тюбетейку, а вот… Только что коня не подарили, а жаль…

***

М. Х. называл А. И. Меркиса – литовским князем. Мы как-то спросили:

– Альфонсас Иоанасович, а Вы в Бога верите?

– На всякий случай, да, – ответил он, улыбаясь в усы. Замечательный охотник, он однажды прислал М. Х. заячью шкуру, выделанную им самим, как лучшее средство от радикулита.

Что остается после вещи? Память о ней; и она неистребима.

***

М. Х. рассказывал, что когда их везли по дорогам Великобритании, в Абериствис, автобус ехал очень медленно и делал частые и долгие остановки. «Я решил поразмяться, сделать маршевую гимнастику. (Маршевая гимнастика – это когда М. Х. бодрым и энергичным шагом, раз 20 проходил расстояние в 10 – 15 метров, от стенки к стенке или от дерева к дереву). За мной долго наблюдал водитель автобуса, затем подошел и спросил:

– Знаете, с нами едет ученый, которому восемьдесят лет. И нам поручили ехать медленно и часто останавливаться, чтобы не переутомлять его. Вы можете мне его показать?

– Это я, – ответил М. Х.

– Да! – удивился водитель, – ну, тогда поехали. После этого они доехали до места назначения очень быстро, без дальнейших остановок.

***

Дедушка с бабушкой часто ездили за границу и привозили оттуда множество слайдов и фотографий. Каждый раз, после очередной поездки, собирались друзья и родственники, и происходил торжественный рассказ и показ слайдов. И вот однажды, после поездки во Францию, рассказывал дед о Париже. На экране сменялись красивейшие виды, все сидели и внимательно слушали. И вот дед вставил очередной слайд. Группа людей с восточными лицами смотрела в объектив.

– Вот! – воскликнул вдруг один из дедушкиных племянников и моих дядей, – вот! А говорят, что только у армян носы большие!

Он вошел в ажиотаж и начал горячо убеждать всех, как несправедливо считают, что армяне большеносые, когда вот, у французов, носы не меньше. Мама попыталась вставить слово, но ничего не выходило. И когда все замолчали и наступила небольшая пауза, дед сказал:

– А это армянская община во Франции…

Представляете, какой поднялся хохот!

***

Дед очень любил рассказывать истории из своей жизни, но была одна, которую он рассказывал почти всегда, когда собирались гости. Это история про то, как трижды писали деда.

***

Портрет первый. Его сделал Сарьян (см. обложку книги). Чем-то он напоминает автопортреты самого Сарьяна. Так же честен и суров. Деду по началу не понравилось, как варпет изобразил его. Ему показалось, что правый глаз плохо виден, что нос излишне красный. А это было художественное видение натуры, когда красно-синяя гамма передает и национальный колорит и энергетику, а суровое выражение – ту стойкость, при наличии которой и можно было выстоять в лысенковско-сталинские времена, и ученому – не склониться и отстоять свою теорию, а художнику – сохранить свой стиль и не написать ни одного портрета вождя.

Но у каждой картины своя судьба. И этот портрет пролежал несколько лет на шкафу, бережно завернутый в газету.

***

Портрет второй. За это время дедушку выбрали академиком и пришел некий график, делающий портреты знаменитостей. Дед удивился, но согласился позировать.

– А вас кто-нибудь писал до меня? – спросил он во время сеанса.

– Да, – ответил дед, – Сарьян.

– Как! – не поверил своим ушам художник, – А где же картина?

Дед достал со шкафа портрет, развернул его и показал. Художник пришел в восторг. Он оценил по достоинству творение мастера, сделал для него рамку и собственноручно повесил на стену в гостиной, где он и висит до сих пор. А его собственная работа была повешена в кабинете. Каждый, кто приходил к деду по делу или просто в гости, заходили в его кабинет и нос к носу сталкивались с этим карандашным портретом.

– Кто это? – спрашивали люди.

Дед долго терпел и вежливо отвечал каждый раз:

– Это я.

Но однажды к нему пришел друг юности. Он внимательно посмотрел на портрет и задумчиво протянул:

– А-а-а, Сталин!

Я думаю, никто не удивится, если я скажу, что после этого портрет навсегда исчез из кабинета.

***

Портрет третий. Его сделали по заказу одного из младших друзей деда. Друг хотел сделать сюрприз и поэтому художник писал по фотографии. Это был парадный портрет, дед изображен на нем в костюме и при галстуке, ни дать ни взять – член политбюро. А на заднем фоне красуются многочисленные книжные полки, заставленные книгами. Портрет повесили в спальне напротив дедушкиной кровати. На следующий день дед встал в несколько мрачном настроении.

– Араик, – сказал он моему папе, – он на меня смотрит.

Пришлось портрет завесить газетой.

В общем, в нашей отдельно взятой семье победило настоящее искусство.

***

В день 10-ой годовщины со дня смерти Михаила Христофоровича мы поехали в армянскую церковь и на кладбище. Впереди шли двое людей, легко одетых для зимней погоды, один совсем молодой, другой чуть постарше. И один громко объяснял другому, что у растений существуют два вида гормонов – гиббереллины и антезины, которые влияют на зацветание растений. А их соотношение меняется в зависимости от длины дня. Это была точь-в-точь теория Михаила Христофоровича. Говорили с таким азартом, будто обсуждали очень модный сейчас роман про Гарри Поттера или фильм, вроде «Властелина колец».

На мой взгляд, они выглядели, как обычные, далекие от науки люди. Думаю, фамилия Чайлахян им бы ничего не сказала. Но дело его они знали. По-моему, это и есть настоящее бессмертие.

Золотые времена. (Из книги «Волшебная роза Княгини». Светлой памяти Т. К. Аматуни – Чайлахян.)

***

Загадочно и неуловимо то, что навсегда ушло, но что мерцает и вспыхивает яркими огнями воображения при малейшем усилии памяти. Надо ждать мгновения, когда все станет понятным, и все эти узоры и перемещения превратятся из случайных превратностей судьбы в непреложность земного бытия.

Легкое дыхание жизни порождает их неумолимую достоверность.

И в памяти на терновом кресте расцветают прекрасные розы, а образы любимых людей обретают черты величайшего торжества красоты и правды.

***