Худловары

У меня есть и взрослое определение, которое я вынимаю из кармана при случае. Писатель – это человек, склонный к безадресному производству текстов. Автор писем, у которых нет получателя.

Когда-то я думал, что болезнь писательства напрямую связана с засильем однонаправленных, безадресных технологий передачи сообщений. Вроде книжек и классических СМИ (Средств Массовой Идиотизации). Казалось, что с развитием Интернета, который отлично работает в обе стороны по конкретным адресам, болезнь эта пройдёт. И тогда мы просто будем писать конкретные письма друг другу, а не бросать в небо будильники для декабристов!

Увы, всё сложнее. Маслоу говорил: «Если твой единственный инструмент – молоток, каждую проблему ты будешь видеть как гвоздь». Похоже, он не знал русской версии той же мысли: даже если у человека есть микроскоп, он всё равно может видеть любую проблему как гвоздь.

Книжки и классические СМИ – это крик маленького ребёнка. Он ещё не знает, к кому обратиться, вот и кричит в пространство, для всех. И только потом, вырастая, понимает, с каким вопросом подойти к маме, с каким – к папе, а с каким… Тут и загвоздка. Вырастет ли он дальше?

Если нет, то никакие новые средства связи не помогут. Он их просто не заметит. The mailbox is the message itself. Оторви почтовый ящик от входной двери, снеси к черту все пять экаунтов электронной почты – всё равно останется тот, главный почтовый ящик в голове. Крик ребёнка, ожидание ответа. Персональный ящик Пандоры с застрявшей внутри надеждой.

# # #

Последний жанр худла, в котором я работал, очень напоминал тот, с которого все начиналось. В хайку 17 слогов, в SMS – 160 символов. И принцип организации этих маленьких кирпичиков в более крупный гипертекст такой же: календарь. Только во втором случае с адресатами было получше.

Первую антологию русских трёхстиший на основе лучших текстов сайта Haiku.ru я хотел сделать в духе японского «сайдзики». Это такой традиционный словарь сезонных слов-«киго», обязательных для хайку. Маска обезьяны – Новый год, луна в дымке – весна, и так далее. Каждая словарная статья проиллюстрирована несколькими хайку с данным сезонным словом. Выходит и словарь, и сборник стихов одновременно.

Но что если найти «киго» не только на разные времена года, а на каждый день? Оказалось, можно. В русских народных календарях нашёлся и день прилёта синиц, и самый тихий день в году, и много ещё чего. Программа-календарик «Хайку на каждый день» появилась в 2001-м, и с тех пор меня каждый год спрашивают, как она угадывает первый снег в десятых числах октября.

Другая программа спустя пять лет заработала на сайте MamaSMS.ru. До этого у Вовки Волошина на «Маме.Ру» уже был интерактивный календарь беременности, который можно было рассчитать на личную дату. Но там давались тексты по неделям, а мы решили сделать ежедневный.

В этот раз я обложился не сборниками народных примет, а медицинскими справочниками. И понял, что сухие советы для будущих мам здесь не покатят. Зато это тот случай, когда надо применить литературу в самой главной её ипостаси – крик ребёнка, ожидание ответа. Только теперь – крик по адресу. Точнее, по телефону.

Так получился маленький производственный роман, состоящий из 280 «эсэмэсок» от имени ещё не родившегося ребёнка. Блог из утробы. Правда, после чтения отзывов я так и не понял, что больше радовало беременных читательниц – то ли совпадения полезных советов маленького героя с собственными ощущениями мамаш, то ли просто обращение «Привет, мамонт!» на экране мобилы.

# # #

Я не снёс свой почтовый ящик. Как у всякого слабого человека, у меня находились отмазы. Они были продвинутые, я ведь уже научился прикрывать щёлочку своего ящика от банального спама.

Пять тысяч читателей в день – по первости впечатляет. Но если ты не идиот, то быстро заметишь, что из этих пяти тысяч лишь сотня способна ответить. Да и то в основном «пеши ищщо». А интересно отвечают лишь трое-четверо. Тогда к чему пять тысяч в день?

И тут же отмаза: да, они ни к чему, но с некоторыми единицами интересных нет иного способа связаться, кроме такой шумной безадресной коммуникации. Их отделяют от тебя океаны, годы… И наконец, просто неохота в лоб беспокоить посторонних людей, у которых тоже ящики не резиновые. Тогда и можно воспользоваться промежуточным ящиком, который у спецслужб называется «конспиративным дуплом».

Эта отмаза работала долго. Как-то раз, читая интервью одного из любимых писателей, Александра Гениса, я наткнулся там на зашифрованный ответ, предназначенный только мне. Вспоминая о конкурсе «Тенета-97», где он был членом жюри в номинации «Эссе», Генис заметил: «Я прочёл 38 материалов, предварительно уже одобренных номинаторами. 37 текстов были ужасны, один очень хорош (о хайку на русском языке)». Значит, моё сообщение дошло до него, а его ответ – до меня, невзирая на извратный способ связи.

Забавнее получилось с Борисом Стругацким. В 2002 году я написал рассказ «Хайкай», где японская поэтическая игра стала своеобразным «паролем», позволяющим отличать людей от киборгов в мрачном будущем. Рассказ тут же захотелось показать соавтору «Улитки на склоне». Но подумалось: чего мучить старика, ему и так много мусора шлют.

Через год Стругацкий открыл журнал «Полдень, XXI век», и по совету Житинского я послал рассказ в редакцию. Ответа не было, и идея опять позабылась.

А ещё через год, расчищая архивы старой почты, я наткнулся на собственный e-mail Стругацкого в рассылке конкурса «Тенёта». И все-таки послал рассказ ему лично.

Вскоре пришло официальное письмо от секретаря: «Борис Стругацкий готов опубликовать Ваш рассказ в журнале “Полдень, XXI век”». Такой вот лаконичный японский ответ. Точь-в-точь как в самом рассказе: механический голос из динамика, пароль-отзыв, и дверь открывается…

То, что происходило дальше, тоже вполне повторяло рассказ: после моей публикации Лукьяненко устроил в редакции «Полдня» скандал. Оказывается, доступ к телу Бориса Натановича окружает плотная толпа киборгов из числа «учеников». Этот Редакционный Совет решает, какой из присланных материалов стоит давать читать Стругацкому, а какой сразу выкинуть. Я, сам того не зная, взломал фильтрационный лагерь, послав личное письмо через колючую проволоку.

Но сейчас даже такие игры кажутся никчёмными. Что особенного было в ответах этих уважаемых, но страшно далёких от меня людей? Да ничего такого они мне не сказали, чего не знал бы я сам. А между тем вокруг было множество людей близких, которые говорили гораздо больше.

Джим Моррисон в коляске

В середине апреля 2005-го, в ночь на годовщину нашей свадьбы, мы с женой Катей поругались. Я отправился выпить в «Билингву» и там познакомился с женой Настоящего Фантаста. Муж её, как и подобает Настоящему Фантасту, уехал на киевский Съезд Настоящих Фантастов «Портал». Бедная женщина наконец смогла глотнуть свободы.

Однако в разговоре со мной она слишком рьяно защищала странные занятия своего мужа. Прямо так и говорила – мол, уважаю его работу, его книги. И я тогда подумал: как хорошо, что женщины, с которыми я жил, скептически относились к моей писанине. Им всегда было нужно что-то реальное, человеческое.

Вот и в этот раз мы с женой поругались по сходному поводу. А ведь она, как и прочие мои подруги, была права. И только благодаря им, скептичным моим анти-музам, я ещё не потерял связь с реальностью, как некоторые фантасты.

Вернувшись домой, я помирился с Катей и прочёл в новостях, что Людмила Путина на съезде филологов призвала этих самых филологов заняться чем-нибудь полезным вместо того, чтобы рыться в окаменевшем говне классики. Слова не мальчика, не мужа, но жены!

# # #

Через несколько дней мой батя приехал в московскую больницу МПС с больным сердцем. Самое сильное впечатление от больницы оставила приёмная. Напротив стола с компьютером, где пациентов заносят в базу, стоит стул для посетителей. От него до стола – два с половиной метра. Пока заполняли анкету, батя все время порывался встать с этого стула и подойти к столу поближе, чтоб нормально разговаривать с врачихой. Заметив это, я решил пододвинуть его стул поближе к её столу.

Оказалось, что стул крепко привязан бинтами к батарее центрального отопления. Видимо, многие уже пытались его придвинуть, но это нарушало какой-то особый порядок в приёмной. Излишняя прямота коммуникации тут не приветствовалась.

На батю больница тоже произвела гнетущее впечатление. Чтобы развеяться, он попросил меня привезти чего-нибудь почитать. К следующей поездке я собрал несколько книжек повеселее, а заодно прихватил распечатки со своим старым худлом.

Всю мою фантастику он сразу забраковал. Зато американские очерки пошли на ура. И я знал, почему. «Тот, кто в пятнадцать лет убежал из дома, вряд ли поймёт того, кто учился в спецшколе», – пел Цой. А я в пятнадцать лет убежал из дома прямо в спецшколу, и с тех пор родители вообще не понимали, чем я занимаюсь. В американских рассказах был хоть что-то из моей реальной жизни.

По дороге из больницы, подавленный её мрачностью, я вдруг начал переводить песню «People are strange» Джима Моррисона. Я уже пытался сделать это в 1994-м году, в тот самый день, когда впервые попал в США. Знакомые ребята, которые должны были меня встретить, перепутали место высадки, и я три часа сидел в аэропорту Далласа, ни черта не понимая и не умея сказать по-английски – настоящий чужак в чужой стране. Но тогдашний перевод получился не очень. И вот пробило на новый.

А у дома во дворе я встретил Катю с Китом. Кит сидел в коляске, насупившись. Он родился 11 июня 2004 года, ровно через 10 лет после моего первого дня в США. И наверное, сегодня он чувствовал себя примерно так же, как я в тот день. Только что закончилась его первая в жизни зима, которую он провёл в основном дома, и ещё ни разу не видел столько людей сразу. Оказавшись на улице, он мрачно поглядывал на прохожих – их было многовато, и все чужие. Кит выкатил вперёд нижнюю губу, сложил на коленях руки в толстых рукавах комбинезона, и был похож на маленького грустного орангутанга. Я сразу понял, для кого переводил The Doors.

люди не рады

встретить бродягу

смотрят с презреньем

на чужака

женщины гонят

его как дворнягу

даже дорога

бьёт по ногам

ты чужой

слейся с дождём и с толпой

ты чужой

имя размыло водой

ты чужой

ты чужой

ты чужой oh yeah right!