Последний из Первых Миров. Эпоха Тишины. Том 2

– Я не знаю ее, но чувствую ее связь с той силой, которая давит на нас до сих пор из собора. – думал Бог Страха, прикладывая ладонь к подбородку. – Кто она такая?

Пускай это была долгая история, и Бог Смерти не знал, как рассказать ее товарищу вкратце, не отвлекаясь от наблюдения за собором, все время думая, не стоит ли им правда вмешаться с проходящую там битву, параллельно он думал и о смысле происходящего, пытаясь найти ответы на все возникшие у него к ситуации за последние часы вопросы там. Битва внутри не затихала, а только разгоралась, пускай Корть и Дума уже не проводили столь долгие комбинации атак, отражая атаки друг друга своими Первородными силами, постепенно уставая сами в бою уже точно на равных. Свет Пурпурной Искры был уже почти незаметен за вспышками от атак братьев. Все восприятие Богов из их внутренней силы тонуло в Красном Пламени, и за ним они совсем больше не видели, что происходило внутри.

– Как ты знаешь, Корть и Джефф погибли в день Великого Спуска, в Храме Актониса. – начал свой рассказ Чеистум. – С тех пор Храм был запечатан их силами в горе, названной Горой Геллара. На протяжении почти четырех столетий Западом командовали Унзар и Мерсер. За это время в нашу жизнь успели вмешаться Геллар, Совенрар, Хемирнир и Бриз. Я уже рассказывал тебе об этом, так что опустим эту часть.

Гоклон, не отрывая сосредоточенных маленьких глаз от собора, кивнул головой.

– Около 24 лет назад Геллар убил жену Мерсера, и тот обратился за помощью к Уиллекроми. Надзиратель согласился помочь людям, вернув в мир заточенную Совенраром в плену Синего Пламени Шираву, вручив Кацерам под нашей опекой меч Тоги и Душу Россе, а также вернув к жизни самого Кортя. Мерсер тогда стал куда живее обычного, и брешь в его сердце, вызванная смертью жены, быстро заполнила героическая улыбка его брата. С возвращением Кортя все Боги оживились, пускай и сам Корть казался живым и радостным лишь внешне. С каждым днем в его глазах росла бездна скорби.

– Верно. Он потерял Джефф.

– И дело было не только в ней. Он узнал, что Дума встал на сторону Дорана, и люди теперь считают его врагом. Самым страшным врагом человечества после имтердов.

– Я не совсем понимаю сути вашего договора с Дораном, из-за которого Дума стал изгоем.

– Никто бы его не понял, поэтому мы держали его в тайне от людей. Корть пытался поговорить об этом с Думой, но тот вечно ускользал от него. Новое тело Кортя было куда слабее старого, и с каждым годом оно все больше поглощалось Проклятьем Забвения Красного Пламени. Через 22 года они с Мерсером завершили разработку плана, который должен был переродить Кортя с новыми силами, чистым от этого Проклятья. На этот план, скажем так, были свои планы и у Дорана, поэтому тот отправил на встречу с Кортем Думу. Но нашего героя слишком поглотила деменция, и эта встреча едва не закончилось для него трагедией.

– Свет погас. – вдруг заметил Гоклон.

И вправду, здание собора на секунду потонуло во тьме, уже не столь кромешной, заливаемое лунным светом сверху, через разрушенный потолок. Весь город вокруг на минуту затих, пускай и на площади его еще активно общались между собой перевязывающие друг друга, или уже активно пьющие алкоголь воины. Пили они для заглушения боли, конечно. И не только физической, ведь никому из них с самого начала не нравилась идея вражды со своим бывшим главнокомандующим.

– Да… – все еще немного дрожа от волнения, вздохнул Чеистум. – Мой ученик описал те события в своей книге «Шеагральминни». Если будет интересно…

– Конечно. – улыбнулся Гоклон.

– Интересно, сколько времени это продолжается. – слегка устало качал головой в соборе Корть, не отрывая глаз от все еще готового во что бы то ни стало продолжать бой Думы.

– Это могло уже закончиться. – тяжело и зло вздыхая, поднимался во весь рост Дума. – Но ты до сих пор не сражаешься всерьез.

– Ты тоже.

– Я сражаюсь в полную силу. И не только свою.

– Может быть, хватит хвататься за прошлое, которого ты все равно не помнишь? Сейчас мы равны по силам, а наше искомое войско вернулось в мир, чтобы защищать людей, как это делали мы. – так же поднимаясь во весь рост, немного устало от траты Красного Пламени закинул меч на плечо Корть. – Мы все так же им нужны.

Дума молчал. С момента начала их схватки прошло уже немало времени. Не так много для нас, но невероятно много для боя Археев, кто привык уничтожать своих врагов не за минуту, и даже не за секунду. Сил, что высвободили из своих тел в том бою Корть и Дума, хватило бы, чтобы за долю секунды уничтожить целую тысячу людей. Или же пару сотен имтердов.

– Хватит! Пожалуйста! – уже тяжело дышала Филони, все время дрожащими от усталости и боли руками удерживая лук, теперь от той дрожи даже при желании не способная пускать стрелы окто в нужную сторону.

Термисорра стояла перед ней, но и ее силы быстро кончались. Она была сильнее и быстрее своей сестры, и обладала такой силой, которая многим людям и не снилась. Но именно с такими силами училась сражаться Филони, она училась убивать ее владельцев. Только по-прежнему доброе и любящее сестру сердце давало сбои, не позволяя ей даже ранить девушку, пару раз саму ее подставляя под атаки. На луке было уже немало зазубрин, плечо Филони было разодрано Пурпурной Искрой, и помимо крови с того плеча, с лица девушки на разрушенный повсюду пол капали слезы.

– Все же, ты принимаешь смерть?

Термисорра медленно подходила ближе, жуткими от света Пурпурной Искры глазами наблюдая за каждым движением сестры. Филони дрожала, держа сестру на прицеле лука, уже натянув обыкновенную стрелу, едва удерживая ослабшими пальцами натянутую до предела тетиву.

– Ты так и не нашла в себе сил убить монстра.

Филони крепче сжала зубы. Сестра шла к ней до тех самых пор, пока наконечник стрелы с лука Филони не уперся ей в лоб, и глаза ее грустно взирали на девушку будто откуда-то сверху, внушая ей с каждой секундой все больший страх, заставляя ее отпустить тетиву и пробить той стрелой родную голову.

Но не только Термисорра изучающе смотрела на испуганную Филони, ожидая ее дальнейших действий. С немалым трепетом, сильными ударами могучего сердца, сотрясал пространство вокруг себя сам Корть, уже не спускающий пламенных глаз с бедных девушек, с каждым мгновением все больше желая вмешаться в их розню, до сих пор удерживаемый на месте лишь сверлящими его затылок глазами готового продолжить бой Думы.

Напряжение росло в геометрической прогрессии, и с тем лицо испуганной Филони все больше искажалось, ее дыхание все больше сбивалось, а глаза окончательно застлали слезы. Она никак не могла отпустить тетиву, ведь никак не могла отпустить счастливое прошлое, которое они провели с сестрой в Дельсберге. Пока в их город не пришел Корть, они были единственными друг для друга людьми, кто мог их понять, и только друг другу они рассказывали все секреты, даже включая истории о разделенной ими между собой любви таинственного незнакомца. Ей было ужасно больно, когда она читала записку Термисорры на телах их мертвых родителей, в которой та признавалась в их убийстве, пусть то и было ложью, а убийцей был Граф Дума. После бунта в Шегральминни она плакала от счастья, когда снова воссоединилась с сестрой, и уже последние два года плакала от боли после ее потери в пожаре Кацеры, так же от руки Думы. Но девушка выжила, и Филони была невероятно счастлива, когда ей об этом два дня назад поведал Корть. Но он так и не поведал ей остального.

– Давай.

И она сама просила сестру убить ее теперь, после всего вместе прожитого?

– Н-нет… – плакала Филони.

И на глаза Кортя под шлемом феникса набегали слезы. Он часто видел слезы сестер раньше, они не были такими горькими, их вызывали не боль и страх, и тогда они сами, как и он, заботились о том, чтобы плакать всегда вместе, и только от счастья. Эта картина была просто ужасна, и даже он, величайший герой людей, не мог сдержать перед ней страха. Его сердце тут же остановилось, когда зал сотряс тот крик.

– Давай!

– Нет!

Все произошло мгновенно, и даже Корть не успел бы это остановить.

Полет стрелы был недолгим, но за него сердца всех собравшихся в соборе людей не успели сделать и удара. Стрела воткнулась в шершавый от воздействия сил извне в ходе битвы камень только самым кончиком наконечника, уже через секунду пошатнувшись, перевернувшись, и с едва заметным в окружающей тишине треском упав. Все это происходило на полу, куда, вслед за стрелой, упал и лук Филони, куда падали и ее слезы. Там ни осталось ничего, кроме ее сбитого дыхания и хныканья. Корть едва ли успел понять, что произошло там, у дверей, и почему с тем Дума позади него растворил свой меч в воздухе Черным Пламенем, туша и Синюю Искру своих молчаливо прикрытых веками глаз. Термисорра стояла перед сестрой совершенно тихо, лишь наблюдая, как та вытирает с лица слезы дрожащими руками, так и не решившимися лишить дорого человека жизни, пускай даже тот стал ей врагом.

Молчание прервалось облегченным вздохом и падением на пол меча. Но Корть и Дума все еще не шевелились, лишь молча наблюдая за происходящим между сестрами со стороны, даже не дыша, удивленно наблюдая за движениями младшей сестры. С немалым удивлением на то смотрела от самых стен и Кайла. Каждый раз, когда Филони плакала, люди вокруг обходили ее стороной, зная, как страшна была девушка в обиде. Только один человек не боялся подойти к ней, и только это всегда ее успокаивало. И сейчас этот человек был рядом, выпуская облегченное дыхание из самых улыбающихся с дрожью губ, по которым также медленно текли слезы. Она даже не заметила, как теплые дрожащие руки обвили ее плечи, и родная щека прижалась к ее щеке, разгоняя по ней замерзшую от страха кровь, окончательно прогоняя ее боль. Теперь по ее щеке бежали и ее слезы. Настоящий план, которому следовал Дума, был выполнен самим его составителем. По щекам Филони и Термисорры теперь бежали одни слезы.

Звенящую тишину в правом ухе Филони нарушил счастливый шепот.

– Спасибо…сестренка.

Глава 7: Рассвет

Уже полчаса как с Эмонсена сошла тьма иллюзорной ночи, растворившись по всему городу, как исчезла и сама луна на небе. Шум ожесточенных схваток потонул в идиллии тишины и покоя, как и в золотом свете быстро поднимающегося над городом солнца потонула ночь, на самом деле оказавшаяся ранним утром. Беспокойны были только пролетающие над городом птицы, как и пробегающие по лесу перед городскими воротами животные. Люди появлялись у тех ворот довольно редко, но с завидной даже временам суток постоянной периодичностью. Они забирали с поля боя тела своих товарищей, и относили их на городскую площадь, где последние двадцать минут что-то активно обсуждали между собой их командиры, чаще всего уже не обращая внимания на подчиненных. Тела на площади раскладывались с небольшими промежутками, один за другим, словно кости домино. Сбором тел занимались от силы пара десятков воинов, самых здоровых среди таковых в войске Чеистума. Изначально их можно было назвать войском лишь по той причине, что, пусть они уступали настоящим войскам в количестве воинов, качеством их они многие войска даже превосходили. Но теперь даже у самого Чеистума не поднялся бы язык назвать войском остатки своих воинов. Двадцать человек занимались поиском мертвых товарищей по городу, и еще не больше сорока воинов остановились у центра города, в одном из больших домов, окнами выходящего на главную площадь. Три человека, включая квартирмейстеров и одного авантюриста, уже привезли из Кирпичников обоз с продовольствием на ту же площадь, не слишком удачно скатившись с горы на полном ходу, едва не разбив груз о еще не до конца разобранные перед воротами мертвые кучи.

С поддержкой монстров-помощников Гоклона, важные припасы достигли уже мирно отдыхающих в доме воинов с завидной людям скорость, что максимально упростило работу здоровым воинам, которых изначально командиры помладше хотели отправить на поддержку раненных. Среди раненных почти не осталось современных воинов, и некоторые из них сбежали с поля боя еще в процессе штурма города за воротами. Раненные Демоны не брезговали «лечиться» и притуплять боль алкоголем, как раз простаивающим в некоторых местах дома, сохраненный стеклом бутылок, чего нельзя было сказать о давно уничтоженной жителями еде. Их жилища были едва ли пригодны для жизни, и это вызывало неприятный трепет в сердцах могучих воинов, тем более немного напуганных видом трупов тех жителей в их комнатах, когда они только туда пришли. Все жители в один момент вернулись в свои дома, зашли в комнаты, упали на пол лицом вниз, и просто умерли, расставаясь с удерживающим их волю Черным Пламенем. Их тела было решено вынести за площадь, и сложить в другое место. Мало кто послушался приказа Чеистума «относиться к мертвым с должным уважением», ибо Демоны изначально были не самыми большими гуманистами по отношению к предателям и врагам из собственного человеческого рода. Современные воины были не так критичны в этом отношении, но и воли носить на руках трупы у них было меньше.

В соответствии с ранней просьбой Унзара Чеистуму избежать больших потерь людей в бою при Эмонсене, Бог Смерти планировал вернуть всех погибших при штурме воинов к жизни своим окто, заранее для того взяв на штурм города свое самое сильное тело, с наибольшими запасами внутренней силы. С ним поделился своей кровью Корть, и потраченные Богом на бой с Черным Пламенем силы быстро к нему вернулись, пускай и появившиеся с употреблением той крови чувства в теле мертвеца заставили его с десяток минут переводить дух и восстанавливать дыхание, что было для него особенно необычно, учитывая, что его тело было уже давно мертво. Корть уверенно заминал конфликты своих воинов и Богов, связанные с деятельностью его брата, пока сам Дума, стоя всего в паре шагов рядом с братом, молча вглядывался в ряды тогда еще медленно уходящих в дома, чаще всего воодушевленных видом обоих Археев впереди, Демонов. В домах те до сих пор обсуждали между собой смысл действий своего бывшего командира, которого до сих пор до предела уважали, и возвращению которого союзником, как прежде, очень радовались.

Но сопровождение Думы Кортем, как и его разговоры с Богами, не слишком выдавали в нем дружелюбный настрой союзника. Корть и Чеистум заново привыкали к манере речи «из двух слов» Думы, как и к его внешней грубости, будто встретили его таким впервые. Только Гоклона эта картина совсем не удивляла, ибо именно таким злым молчуном он запомнил Думу еще столетия назад, и даже столетия не были достаточным сроком для появления кардинальных изменений в характере затворника, тем более связанного с Черным Пламенем. Корть иногда чувствовал загадочный стыд перед окружающими его людьми за характер брата, даже при уходе из собора успевшего в пару слов максимально неприятно попрощаться с оставшимися там до сих пор Кайлой и Тиадрамом, ни за что перед ними не извинившись, а только подлив масла в огонь их ненависти к себе. С другой стороны, при поддержке Кортя и Термисорры, агрессии со стороны уже достаточно восстановившейся Кайлы к Думе удалось избежать, и слов самого Думы было достаточно, чтобы в нем девушка потеряла врага, а ужасная ненависть перешла в смирившуюся неприязнь.

Воистину, как бы не была груба речь Думы, убийцы родителей Кайлы, заложенного в его слова смысла сполна хватило, чтобы отбить у девушки всякое желание мстить врагу за его злодеяния. Тогда, когда все это только закончилось, и пока Филони с Термисоррой топили друг друга в объятиях, Дума и Корть покидали собор вместе для успокоения уже готовящейся штурмовать здание армии на главной площади, оставив Кайлу и Тиадрама наедине лишь со своими важными мыслями. Сестры довольно скоро подошли к друзьям, чтобы проверить их состояние, и были едва не шокированы выражениями их лиц. Тиадрам подскочил с места и сел на пол со стеклянными глазами, долго пытаясь отдышаться, сразу как Термисорра развеяла свою иллюзию, нависшую, как оказалось, вообще над всем Эмонсеном, создавая на его протяжении вид глубокой ночи с поддельной луной. Юноша почти ни на что не реагировал, и за все полчаса с момента своего пробуждения не обмолвился с друзьями и словом. Кайла была более активна, и ее мысли были даже, отчасти, веселыми, особенно учитывая истинно важную мысль грубых слов Думы, которые никак ее не отпускали.

«Замолкни.» – все так же дрожал холодным металлов в голове Кайлы безразличный голос Думы. – «Твои родители живы.»

Сначала в ее голове витали самые разные интерпретации тех слов, включая и то, что их поглотило Черное Пламя, сделав их такими же марионетками Дорана, как и встреченные девушкой в городе жители, но оставив им жизнь. Видя смятение и дрожь в изумрудных глазах девушки, Филони и Термисорра пришли ей на помощь, и старшая сестра, в процессе извинений за свои проделки, пояснила Кайле смысл слов Думы. Та и подумать не могла, что безоговорочно служащий Дорану безжалостный Клинок Бездны и сам заключал со своими жертвами различные договора, включая таковой с жертвами пожара в Кацере, с Термисоррой, и, что больше всего было ей важно, с родителями Кайлы. Как говорила Термисорра, Думе правда было приказано убить Амира и Ганну, родителей Кайлы, но все пошло совсем не по плану, и отважный отец напал на убийцу первым. Этот бой даже для Думы был не слишком прост, и он все время сдерживался, еще думая, как ему стоит поступить, чтобы выполнить план Дорана в точном соответствии с его целями, то есть целью преобразить Кайлу в сильного октолима благодаря жажде мести. Внезапно, понимая разницу в силах с противником, Драконоборец Амир предложил Думе уговор, который и упростил задачу самому убийце, но уже не требовал для того смерти Амира и Ганны. Да, они договорились о постановочном убийстве. До сих пор Кайла не знала об этом, а душевная травма, вызванная смертью родителей, все последние годы была ее движущей силой на пути ко все большей силе. У нее было великое множество вопросов к факту избежания смерти отцом и матерью, и, пусть эта мысль правда зажигала в ее сердце нескончаемую радость, она до сих пор не понимала, почему тогда родители за те годы так ни разу с ней и не связались.

За полчаса Кайла уже немало разговорилась с милой девушкой Термисоррой, без конца извиняющейся перед всеми на свете за свой план «доказать себе самой любовь сестры», также рассказав ей некоторые истории из своей жизни, из недавнего прошлого, и, разумеется, о дне своей встрече с Филони в Ренбире. Они сидели на полу у левой стены, поскольку в остальном соборе и пола, и потолков со стенами, почти совсем не осталось, и их безжалостно пожрали взрывы Красного Пламени. Как раз рядом с ними, прижавшись спиной к стене под самым треснутым окном, сидел мрачный как самая черная туча Тиадрам, в общении девушек сам не участвуя, только изредка на их вопросы отвечая кивками.

– По крайней мере, у тебя еще есть шанс стать пианистом. – весело, хоть и немного неловко, улыбалась Филони, глядя на уже отросшую от употребления крови Кортя левую руку друга.

– Да… – грустно вздохнул он. – Можно будет взять лишнюю руку себе на память.

«Память» – это слово крутилось в его голове уже довольно долго, и именно обозначающая это понятие вещь никак не давала ему покоя. Как оказалось, вовсе не 18 лет отделяли его от момента рождения, как ему говорили, и в чем он сам был уверен с учетом своих физических данных. На самом деле, ему было уже почти 33 года, из которых 10 лет он прожил на Западе со своими отцом и матерью, затем на 20 лет исчезнув, когда его мать убил некий безумный воин в пепельных доспехах с двумя катанами, а самого его забрал в неизвестные дали человек в красном фраке с высоким воротником, глаза которого горели Красным Пламенем, как и у убийцы его матери. Он вспомнил только ту часть своего прошлого, которая была связана с первыми десятью годами его жизни, а следующие двадцать лет после этого также оставались в его голове будто черным, или же красным и ярким, пятном. Важно было даже не это, как и не вопрос его замедленного физического развития те двадцать лет. Он наконец узнал, кем были его родители, кем был он сам, и почему всю жизнь его сопровождало Красное Пламя. По правде говоря, он был не слишком этим удивлением, и, в каком-то смысле, был даже рад, что его отцом и оказался человек, с которым они чаще всего общались на сторонние темы в Ренбире, который и правда интересовался его жизнью не для галочки, а по собственному желанию, даже учитывая огромную занятость. Мерсер, фактический правитель человеческой расы после смерти своего брата Ниса, их Верховного Властителя. Смуглый дядя со странными седыми волосами в несколько рядов, но и со всегда добрыми и живыми белыми глазами, каким он его знал. Тиадрам был бы рад назвать его отцом при встрече раньше, если бы теперь в его голову не закралась идея «он знал, что здесь происходит, но не остановил меня».