Короткие смешные рассказы о жизни

Старик, прицениваясь, перебрал бутылки. Посидел, подумал. Праздник так-то никто не отменял. Старуха третий сон видит; а мужики, знай, в котельной в переводного режутся, в кулак зевают. А тут – он, с корзиной…

– Сани когда вернете? – кротко спросил он.

– Завтра и вернем, – пообещал Зайцев, – и упряжь, какую есть, неси.

За кобылой полезли в первый же двор. Вокруг двора – двухметровый забор.

– Васюль, загибайся, – распорядился Пирожков, – мы к тебе на спину – и туда.

Так и сделали.

– А я? – обиженно произнес Васюля, стряхивая снег со спины.

– Ты сани охраняй.

Очутившись во дворе, воры стали осматриваться. Слева, справа, спереди, куда ни плюнь – калитки.

– Богатые хозяева, – смекнул Зайцев, – кобыла так и так будет.

Зашли наугад. Темнота кромешная. Принялись ползать, искать наощупь.

– Ага! – вполголоса воскликнул Пирожков. – Никак, хвост!

– Где? Ну-ка! И впрямь хвост! Хвост есть – гажо!

– Копыта!

– Копыта?.. три, четыре… Гажо!

– Уши, харя…

– Гажо!

– Рога.

– Рога?! – Молчание. – Гажо!

Открыли ворота, выгнали корову. Взялись запрягать. Корова с такой участью мириться не желала: топталась, лягалась, воротила морду. Но усердие, с которым три поддатых хлопца опутывали ее, взяло верх.

Зайцев хлопнул вожжами.

– НО-О!

Корова от испуга вздыбилась и понеслась прыжками с задних ног на передние. Хвост – трубой, как у кота, увидавшего собаку.

– С ветерком! – воскликнул Васюля.

Ехали короткими перебежками. Корова виляла, упиралась, иногда вдруг останавливалась, громко нюхала снег и отмахивалась хвостом от вожжей, как от мух. Зайцев и Пирожков так увлеклись поездкой, что совсем забыли о своем молчаливом товарище, ради которого, собственно, и устраивался весь этот сыр-бор. А Васюля, прикорнув, с каждым резким стартом по чуть-чуть перекатывался назад, пока не вывалился где-то за деревней. Его пропажи приятели не обнаружили и по приезде в Козловку.

– Э-э-эй! Здорово, козлики! – заорал Зайцев толпе молодежи. Приноровившись, он стал управлять стоя. Розовощекий Пирожков сидел рядом и выкрикивал, как торговка за прилавком:

– Девчонки! Кто замуж хочет, налетай! Жениха знатного доставили! Обзавидуетесь! Молодой, красивый…

– Приличный! – подхватил Зайцев. – Баб без любви не щупает! А ну, расступись!

Под общий смех и визг корова промчалась сквозь толпу.

– Ну, где невеста? – не унимался Пирожков. – Кто дома засиделся, выходи! Тили-тесто лепить будем!

– Это вам туда, – сказала миловидная девушка в шапке с бумбончиком. Она показала на вторую с края улицы избу. – Там точно засиделись!

Хохот.

– Понятненько! НО-О!..

Жила в той избе семья Бубновых: старуха, старик и их единственная дочь Нина, накануне встретившая (но не отпраздновавшая и даже не отметившая) свое сорокапятилетие. В Козловке, если речь заходила о горькой участи старой девы, любому сельчанину представлялось лицо Нины, ее мясистый нос, волосатая родинка на щеке и волевой подбородок, проборожденный канавкой. Четверть века Бубновы-старшие пытались устроить судьбу своего чада: волочились за местными молодыми людьми, мило общались с вдовцами, каждый вечер перед сном молились, каждый месяц водили Нину к ворожее снимать сглаз. И вот Бог их наконец-то услыхал.

– Хозяева, открывайте! – горланил Зайцев, подъехав к самому крыльцу. – Сватья приехали!

Бубновы решили, что это, верно, кто-то захотел в озорной праздник посмеяться над их бедой. И дверь отворили не за тем, чтобы встретить гостей хлебом-солью. Старик вывалился с ружьем, старуха – с ухватом, а сама Нина – со скалкой, которой как раз взбивала масло. Выйдя, они убедились, что приехал не принц, не на белом, да еще и не на коне (да еще и не приехал).

– Это что за банда? – усмехнулся Пирожков.

Старик направил на него ружье. Усмешка мгновенно исчезла.

– Пшли отседова! – взвыл старик.

– Вы что, одичали? – ошеломленный, пролепетал Зайцев.

– Я шутить не сумею, – предупредил старик, – гварю сурьезно, пшли!

– Мы же…

– Пшли!

– Да е…

– Пшли!

Зайцев собрал в кулак (а может, куда-то еще) всю свою смелость и рявкнул:

– Не пшикай мне тут!

– А ты мне не тыкай!

– А ты мне не мнекай!

– А ты… ты… руки вверх!